Принц в наследство - Страница 35

— А вдруг аббат не поверит нам и не отдаст ключ от замка?

— Если это действительно Малыш Жако, то никаких проблем не будет, — заверил Леон и шутливо погрозил мне пальцем. — Ага, моя королева надеется-таки вернуть свой замок!

— Леон, неужели, ты хочешь сказать, что здешний аббат — тоже твой приятель?

— У меня был однокурсник Жак Клернон, потом он куда-то исчез, говорили, что пошел в монахи.

Вдоль дорожки к покоям настоятеля росли ухоженные кусты роз. Молодой монах проводил нас до самых дверей приемной. Референт брат Аннуцио оказался пожилым сухощавым господином в очках, с серебристым венчиком волос вокруг свежепробритой тонзуры. Записав наши имена и цель визита — “Научная консультация”, брат Аннуцио предложил немного подождать в креслах с высокими резными спинками и стал что-то очень быстро набирать на компьютере.

Вскоре из кабинета его патрона вышли двое мужчин далеко не монашеского вида. Увидев Леона, они вытаращили глаза, а потом радостно обменялись с ним рукопожатиями.

— Вот не думал вас тут встретить, — сказал один из них, — Какой-нибудь общий проект с монахами? А мы славно поработали с вами в Монтрей-Белле!

— Да уж, — согласился Леон, — пришлось потрудиться с гобеленами в каминном зале.

Брат Аннуцио пригласил нас к аббату, широко распахнув причудливые створки готических дверей, и сразу же закрыл их, едва мы переступили порог кабинета.

Из-за массивного стола нам навстречу поднялся маленький плотный человечек с живыми круглыми глазами южанина.

— Маркиз Лев Кусачий! — Он по-детски засмеялся и распростер объятия. — Какими судьбами?!

— Малыш Жако! — Леон тоже обнял его. — Но сначала я должен поцеловать перстень вашего преосвященства!

Маленький аббат, сразу посерьезнев, протянул ему руку, а потом снова превратился в Малыша Жако.

— Какой у меня сегодня счастливый день! Леон, мы же не виделись с тобой лет двадцать! И именно сегодня реставраторы вернули мне гобелен! Это, конечно, не королевский ковер из Байё, но исключительно оригинальный экземпляр, — он потащил Леона к столу, где лежал какой-то длинный рулон, завернутый в целлофановую пленку. — А тебе он будет интересен, как никому другому!

— Катрин, — обернулся ко мне Леон, — Жак — великий специалист по гобеленам раннего Средневековья.

— Простите, мадемуазель, — растерялся аббат, — я так обрадовался однокашнику… Очень рад познакомиться…

— Катрин, ты должна поцеловать перстень мсье аббата. — От слов Леона шевалье Клернон вновь преисполнился достоинства и протянул мне руку. — Это древняя традиция. Катрин, подержи-ка меч. — Леон сунул мне меч и осторожно отвернул уголок ткани. — Жак, я посмотрю гобелен? Век шестнадцатый?

— Точно. Это провидение, что я оказался именно в Мон-Сен-Мишель! Я вступил в должность, занялся инвентаризацией, и на тебе, настоящее открытие в истории ткачества!

— Жак, я не могу поверить, — Леон оторвался от рулона, — что весь этот громадный монастырь твой!

— Так получилось, кому — монастырь, кому — замок.

— Мы же и пришли сюда ради замка! — всплеснул руками Леон. — Вот, — он размотал ткань и вытащил меч, — Катрин, покажи Жаку завещание и остальных “вассалов”! Что скажешь, Жако?

Маленький аббат благоговейно открыл ларец и, ничего не понимая, разложил фигурки всадников на столе.

— Ты прочитай текст, там, правда, начало уже не разобрать, но все равно ты сразу поймешь, что эти ювелирные рыцари и есть “вассалы”, — объяснял Леон, но я чувствовала, что моего рыцаря сейчас уже интересовали не “вассалы” и не тестамент, а гобелен в целлофане.

Маленький аббат осторожно развернул завещание на столе и принялся бойко декламировать на латыни. 4Леон понимающе кивал, а я видела, как по мере чтения выражение лица аббата делается все более загадочным, но и более лукавым.

— Мадемуазель Катрин, — доброжелательно обратился он ко мне, дочитав до конца, — вы владеете латынью?

— Нет, к сожалению, — при всей доброжелательности аббата в его вопросе я чувствовала какой-то подвох. — Но в ларце есть перевод.

— С латынью у Леона всегда было неважно… — пробормотал аббат, пробежав перевод глазами.

— Это переводил не он, — заступилась я за Леона.

— И достаточно смело переставил строки. — Аббат Клернон укоризненно покачал головой. — Он перевел:

“И вниз пять ступеней спуститься зовут, / И верного стража увидишь ты тут / Он скажет, где стража второго следы, / у……… кромки воды”.

А на самом деле вот как:

Там верного стражи узнаешь ты сразу.

В колодец спускайся — он скажет.

Вассалова коня константны следы, А сам он на пятой ступени у кромки воды.

Мы с Леоном переглянулись, ведь правда: следы коня вассала всегда были одинаковыми, и речь шла не о пяти, а о пятой ступени. Но маленький аббат решил, что нам не понравилось качество его стихов, и стеснительно заметил, что, конечно, строка “вассалова коня константны следы” корявая, он и сам это понимает, но все-таки история требует точности, да и он вовсе не поэт. И Леону было вполне под силу сверить перевод с оригиналом.

— Мы нашли “вассала” в Шенонсо, когда со мной не было оригинала. Леон сразу решил, что речь идет о пятой ступени, там в колодец вела длинная лестница. Но вы тоже кое-что добавили от себя, строка про кромку воду стерлась на пергаменте.

— На пергаменте — бесспорно, но вот на гобелене, — и маленький аббат в мгновение ока раскатал свой драгоценный ковер во всю длину стола, — эта строка читается отлично!

Я никогда прежде не видела ничего подобного: весь гобелен был заткан латинскими надписями, какими-то гербами и медальонами с изображениями знакомых мне всадников на конях.

— Еще до реставрации я перевел начало и все остальные сохранные строки этого любопытного завещания легендарной Гвиневеры! — ликовал маленький аббат. — Слушайте!

Я, королева Гвиневера, В разлуке с дочерью скорбя, Повелеваю так: мое дитя, Сей плод любви и Ланселота, Отца вручаю я заботам.

В крещенье имя ей дано Катрин — Велю наследником ее считать моим.

Тот замок, где мне присягнул Ланселот, — Отныне ее колыбель и оплот.

Чтоб детям своим могла завещать Монтрей-Белле, что ей дарю как мать.

И дочерям ее из рода в род Сей замок мой навеки перейдет.

А дабы не было подлогов и измен, Семь рыцарей верных скрепят тестамент.

— Дальше ваш перевод лучше и подробнее, потому что низ гобелена очень уж пострадал от времени, сырости и копоти. Реставраторы только закрепили на новой основе обрывки нитей, — аббат ласково погладил свое сокровище. — Ну и как тебе, Леон, про Монтрей-Белле? Хочешь воды? — по переговорному устройству Клернон попросил, чтобы нам принесли кофе, а мы с Леоном безмолвно таращились друг на друга.

— Ваше преосвященство, — услышали мы голос референта, — благословите напомнить, что через пять минут у вас назначена встреча с представителями издательства по поводу новой публикации трудов святого Бенедикта. Они уже здесь.

— Жак, — прошептал Леон, — обойдемся без кофе, ты еще должен отдать нам ключ!

— Спасибо, брат Аннуцио, тогда кофе не нужен. — Клернон выключил связь и непонимающе спросил: — Какой ключ?

— Ты же читал, что монахи Сен-Мишель “ключ замка дадут, когда семь вассалов с ним вместе придут”. Давай ключ.

Маленький аббат оторопел.

— Зачем тебе ключ от Монтрей-Белле?

— Да не мне, а Катрин. Она наследница всего этого, — Леон потряс гобелен, — ей принадлежат все “вассалы”, потому что, увидев ее серьги, нотариус, “хранитель” тестамента, отдал ей ларец с “вассалом” в крышке, а потом мы, точно следуя тестаменту, нашли еще четырех. Что тут неясного?

— Бог мой! Но ты же понимаешь, что все это пример ренессансного образа мышления, этакой куртуазной дорогостоящей забавы. Какие наследники могли быть у Гвиневеры и Ланселота, придуманных Кретьеном де Труа за три столетия до того, как выткали этот гобелен! Теперь, когда я увидел все остальные составляющие этого “тестамента”… И тем более, что их принес мне ты, а в завещании речь идет о Монтрей-Белле… Нет, конечно, это настоящее, полноценное завещание, но иносказательное, что ли. В те времена женщина не могла унаследовать замок, вероятно, таким образом, какая-то пара, вернее, дама, может быть, даже из королевского дома, хотела как-то выступить за равноправие… Да, культ Прекрасной Дамы был актуален в эпоху Возрождения…