Принц Лжи - Страница 64

Властительница Тайн горячо обняла священника, отчего на его щеках вспыхнул румянец.

– Ну конечно, – выпалила она, – все дело в том, что ты видишь! Благодарю тебя, Адон.

Мистра исчезла в бело-голубой вспышке света. Несколько больных завыли во сне, почувствовав воздействие волшебства. Их раненые сознания даже в забытьи страдали от того, что причинило им такой ужасный вред.

Адон остался один посреди палаты, и в его сознание прокралась тревожная мысль, порожденная поздним часом и жуткими криками безумцев:

вот уже десять лет, как Келемвар находится в плену у магии. Разве не мог он за это время начать презирать волшебство или даже бояться его, подобно этим беднягам, запертым в сумасшедшем доме? А если это так, то Мистра рискует всем ради спасения того, кто, вероятно, не сможет выносить одного ее присутствия.

Священник отбросил мрачные мысли и поспешил на поиски послушников, трудившихся в другой части здания. Безумие не заразно, хотя, фермеры, жившие по соседству от Дома «Золотого Пера» утверждали обратное. Но Адон давно понял, что постоянное общение с сумасшедшими дает почву для странных фантазий. Проработав целый месяц в сумасшедшем доме, он предпочитал не задерживаться в коридорах больницы после полуночи.

Он надеялся, что у Мистры хватит благоразумия также не слишком задерживаться в сознаниях других богов, разве только для того, чтобы раскрыть им свои планы. Кайрик доказал, что безумие присуще не только обитателем царства смертных. Хорошо бы, чтобы Повелительница Волшебства об этом не забывала.

У Мистры имелось множество воплощений, но все равно ей понадобилось несколько часов, чтобы побывать у всех богов пантеона Фаэруна. Богиня Магии сообщила богам и богиням о судьбе Зентильской Твердыни, о том, как святой город восстанет против своего покровителя и великаны сровняют рассадник зла с землей. Свое участие в этом заговоре она объясняла точно так же, как Адону: как покровительница магии она считала своим долгом помешать Кайрику воспользоваться запрещенным волшебством. Не нашлось ни одного несогласного.

Что касается падения самого города, то Мистра, углубившись в мысли каждого божества, использовала именно его видение мира, чтобы представить уничтожение Твердыни как благое дело. Для Госпожи Леса, например, великаны превратились в этакую кару, которая падет на стены города и освободит земли для лесов. Для Властелина Утра, Летандера, разрушение города означало возможность возродить новое царство из пепла сожженных домов и осколков колонн. Талое рассматривал обещанное падение Твердыни как благо само по себе, тогда как Тир считал гибель последователей Кайрика справедливым наказанием за их пренебрежение законом и порядком. Для Мистры все это было утомительным и нудным занятием, но уже скоро все члены пантеона убедились, что бунт против Кайрика станет славной победой их подданных.

Когда ночь начала медленно удаляться из Фаэруна, Властительница Тайн оказалась во дворе своего небесного дворца. Стены и башни, его защищающие, были сотканы из магической материи, а потому излучали бело-голубое свечение, словно феи разводили костры в полночь на болоте. На многочисленных шпилях трепетали яркие флажки. На каждом из них была печать мага или мудреца – им даровали места в царстве Мистры. В башнях располагались таинственные лаборатории волшебства, где Преданные свободно изучали самые сокровенные тайны магии, – в этом им было отказано при жизни в Королевствах.

На высоких стенах с бойницами сидели серебряные и золотые драконы, а по зеленым тучным лугам прогуливались единороги. Дворец называли своим домом и другие волшебные создания. В садах паслись василиски, лишенные зрения особым заклинанием, чтобы они не обращали кого попало в камень. Возле главных ворот расположился сфинкс с головой барана, он обменивался загадками с не менее странным существом. Змея в перьях смеялась над некоторыми шутками и била по воздуху алебастровыми крыльями.

Об этих существах было известно в Королевствах, но для Гвидиона, стоявшего в центре двора, все они были в новинку.

В бытность свою солдатом Гвидион часто слышал истории о драконах и сфинксах. О них рассказывали пьяные наемники и опытные воины, мужчины и женщины, которым довелось побывать далеко за пределами таких цивилизованных городов, как Сюзейл. Некоторые из историй были правдивы, другие же являлись чистой выдумкой, фантазией: рассказчик на самом деле видел издали следы мантикора, но это событие, по его версии, превращалось в кровавую битву насмерть против трех чудовищ со скорпионьими хвостами.

Именно такие рассказы заставили Гвидиона бросить кормирскую армию и уйти в наемники. И хотя ему довелось сражаться со многими экзотическими тварями, он ни разу не встречал таких редких и великолепных животных, каких видел теперь перед собой. Когда на его глазах над дворцом взлетела птица-феникс и расправила свои волшебные крылья, Гвидион понял, что ни песни бардов, ни его воображение не могли отдать должное волшебному созданию. Несмотря на всю пережитую боль и пролитую кровь, одного взгляда на такое чудо оказалось достаточно, чтобы напомнить ему простую истину: мрачный город Кайрика – всего лишь маленькая частица огромной и великолепной вселенной.

Не все во дворе разделяли восторги Гвидиона.

– Допекайте кого-нибудь другого, чтоб вас! – взревел Гонд.

Бог Ремесел завертел у себя над головой разводным ключом, вымазанным в масле, но эльфы, роившиеся у него над макушкой, легко увильнули от неловких взмахов. Стоило Чудодею вновь начать трудиться над доспехами Гвидиона, как они тут же слетелись обратно. Эльфы дергали Гонда за волосы и порхали вокруг заводных големов, роняя венки из ромашек на квадратные головы помощников бога. Потом они закружились в хороводе вокруг остальных восьми теней, которых Кайрик поместил в инквизиторские доспехи.

– Хорошо, что я почти закончил, – бурчал Чудодей в свою спутанную жесткую бороду, – иначе я смастерил бы мухобойку, чтобы отпугивать этих надоед.

Один проказник эльф завис прямо над темечком Гонда, молча передразнивая дородного бога, Гвидион невольно расхохотался, когда крошечное существо нахмурило свое милое личико и сложило прозрачные крылышки, изображая согнутую спину Чудодея.

– Что смешного, будь все проклято? – огрызнулся Гонд. Из его стальных глаз брызнули искры, как от кремня.

– В моем королевстве, в отличие от многих других, смех не такая уж редкость, – вмешалась Мистра, разогнав эльфов едва заметным мановение руки. – Я хочу еще раз поблагодарить тебя за помощь, Чудодей. Ты доказываешь, что с некоторыми вещами лучше справляются твои кузнецы, чем заклинания моих подданных.

Гонд довольно хмыкнул.

– Если бы ты этого не понимала, меня здесь не было бы, – забормотал он, не отрываясь от дела: он как раз занимался заклепками на наколенниках Гвидиона. – Рад, что ты не попыталась сама снять эти доспехи. Только все испортила бы. Ты ведь сама говорила, что работа здесь слишком хороша…

– И мы сумеем с пользой ею распорядиться, – произнес Маск, внезапно возникая рядом с Гвидионом.

– А мне было все равно, как ею распорядится Кайрик, – сказал Гонд. – И сейчас тоже всё равно, что вы с ней сделаете. – Он швырнул разводной ключ через плечо одному из своих помощников. – Складывайте инструмент, ребята. Дело сделано.

Чудодей быстро зашагал к воротам, даже не думая остановиться, чтобы ответить Мистре на слова благодарности или на ехидные замечания Маска по поводу некоего механического любовника, которого создал Гонд, если верить слухам. Гвидион смотрел вслед уходящему богу Ремесел. За ним, позвякивая, потянулись механические слуги, держа в руках, похожих на тиски, ящики с инструментом и отдельные детали доспехов. Тень воина все никак не могла взять в толк, почему Чудодей идет к воротам как сбытый смертный, и это недоумение, видимо, отразилось на его лице.

– Он, таким образом, показывает, что презирает магию, – ответила Мистра на невысказанный вопрос. – Предпочитая ходьбу перемещению сквозь пространство, он доказывает, что ставит физический труд выше волшебства.