Приметы весны - Страница 1

Александр Винник

Приметы весны

Часть первая

В половодье

Гусев не спеша отвинтил крышечку термоса, и оттуда полилась густая струйка какао. Когда стакан наполнился, Гусев, так же не торопясь, завинтил термос и поставил его на подоконник.

Сигова всего трясло от злости, но он терпеливо ждал, когда начальник цеха заговорит.

Гусев отпил глоток какао и, откинувшись на спинку кресла, положил на стол холеные руки. Он глядел на них, точно любуясь. И Сигов тоже смотрел на эти две кисти, напоминающие что-то далекое от этого мира железа и грохота и в то же время что-то недоброе, цепкое, — попадись в них, и они стиснут тебя крепче, чем железные лапы крана. «Что руки, что душа — паучьи», — подумал Сигов.

— У нас с вами, надеюсь, одни интересы, — произнес наконец Гусев не то утвердительно, не то спрашивая.

— Допустим, — холодно ответил Сигов.

— Я пекусь о том, чтобы цех аккуратно выполнял план, и вы, надеюсь, печетесь о том же.

Сигов кивнул головой.

Гусев дважды глотнул из стакана, и кадык под гладко-выбритым подбородком дважды прыгнул вверх и вниз.

— Вот потому-то я и не могу позволить, чтобы в моем цехе производились опасные эксперименты.

— А что там опасного?

— Вы удивляете меня, товарищ Сигов. Я знаю вас давно, знаю как опытного рабочего, знаю как думающего человека. Неужели вы не понимаете, что наука остается наукой… на-у-кой, — повторил он, растягивая слово и в такт отбивая пальцами, — и против ее законов не позволено идти?

— Какой же тогда прогресс будет, если все время держаться одного и бояться нового? Так, по-моему… По-нашему, — поправился Сигов.

— Существенная поправочка, — иронически заметил Гусев. — «По-нашему» или «по-моему»? Положа руку на сердце, скажите: это одно и то же? Вы, лично вы, Иван Петрович Сигов, действительно думаете это, или вам приходится так думать?

— Коммунист перед партией не кривит душой, — отрубил Сигов. — Я сказал то, что думаю.

Глоток какао, и снова то же движение: Гусев положил кисти рук на стол и откинулся на спинку кресла.

— Напрасно вы обижаетесь, — сказал он примирительно. — Надеюсь, мне не запрещено высказывать свои мысли?

— Никто вам не запрещает… Но мы сейчас говорим не о том. Поговорим лучше о Гнатюке… Его надо восстановить в должности машиниста.

— А если завтра произойдет авария?

— Из-за этого аварии не будет. Гнатюк уже не раз катал больше нормы, и никакой аварии не было. Стан не из стекла, ничего ему не станется.

— А если произойдет? Кто будет отвечать?

— Смотря по какой причине произойдет.

Гусев хитро прищурил глаза.

— Причину бывает трудно установить. Металл может не выдержать нагрузку. И вообще весь технологический процесс построен на определенных расчетах. Мы достигли предела…

Сигов сделал нетерпеливый жест.

— Кто сказал, что это предел?

— У нас есть паспорта оборудования. И, кроме того, я хорошо помню предостережения Карла Шиммера. Он ни под каким видом не разрешал превышать производительность, установленную техническим паспортом, иначе снимал с фирмы ответственность за последствия. А Карл Шиммер, надеюсь, достаточно авторитетный человек для того, чтобы считаться с его мнением.

Пальцы белых, холеных рук барабанили по настольному стеклу. Сигов вспомнил: именно такие пальцы были и у Карла Шиммера. Только у него они были покрыты рыжими волосами. А у Гусева — совсем гладкие и, наверное, мягкие, как у женщины. Гусев лысый, а у Карла Шиммера была большая рыжая шевелюра. И все, разница только в этом, вероятно… Да, Карл Шиммер — судетский немец, капиталистический служака, а Гусев, кажется, русский. Тот сейчас за границей, а этот живет в Советском Союзе… Но все это вроде оболочки. А нутро у этого — как у Шиммера: остался душой в прошлом…

Вначале разговор с Гусевым злил Сигова, но упоминание о Карле Шиммере развеселило его. «Он смотрит на технику глазами Шиммера. А мы иначе смотрим. Поглядим, кто кого!»

Сигов молчал, размышляя. Теперь ожидал ответа Гусев. А Сигов не спеша вынул кисет, оторвал кусочек газеты и скрутил цыгарку.

— Разрешите закурить?

— Пожалуйста.

Сигов так же неторопливо достал спички. Зажег одну. Погасла. Зажег вторую. С удовольствием затянулся крепким дымом самосада.

Гусев не выдержал.

— И не только Шиммер такого мнения, — сказал он, не дождавшись ответа. — Вот вам литература по трубопрокатному производству, — указал он на шкаф с книгами. — Кстати, я получил последние номера заграничных журналов…

Он вынул из стола несколько журналов.

— «Блэст ферненс энд стимиленд», «Электрик инженерик», «Доклад американского института железа и стали», бюллетень фирмы «Демаг», журнал «Сталь и железо» — «Stahl und Eisen», — произнес он по-немецки и, смакуя, повторил: — «Stahl und Eisen»… Возьмите почитайте… — Ирония только на миг прозвучала в его голосе. Боясь, видимо, обидеть Сигова, он заговорил миролюбиво. — Я готов вам сделать переводы… Там как раз приведены данные о производительности трубопрокатных станов на американских и немецких заводах. И на Витковицких тоже, точно на таких же станах, как наши. Мы достигли предела, дальше идти нельзя. Более высокой производительности можно достигнуть только на других станах… О! Я надеюсь, что со временем они будут созданы. Но на таких станах, как наши, больше дать нельзя. Это предел. Пре-дел.

И пальцы в такт ударили два раза: «Пре-дел!»

Сигов продолжал молча курить.

— Мы достигли того, что дают на лучших заграничных заводах. Надеюсь, вы не думаете, что мы можем дать больше, чем дают на Витковицких заводах?

— А почему не можем?

Гусев удивленно вскинул брови.

— А вы серьезно думаете, что можем?

— Эге!

Гусев презрительно сжал губы.

— Простите, товарищ Сигов, но я не думал, что вы такой наивный человек. Сами мы не в состоянии были построить этот завод — нам пришлось закупать оборудование за границей. И производство тоже не смогли сами освоить — выписали специалистов из-за границы. И вы думаете, что этот… как его… Гнатюк может выработать больше, чем давали прославленные мастера заводов Нейгарта? Надеюсь, вы понимаете, что Запад послал к нам не худших своих мастеров, а лучших.

— Конечно.

— И Гнатюк, по-вашему, лучше их?

Сигов спичкой выковырял из мундштука окурок и погасил его в пепельнице. Он глубже уселся в кресло и заговорил так, словно только сейчас начался настоящий разговор.

— Так вот что я вам скажу, товарищ Гусев. Я те паспорта видел и, что там написано, тоже знаю. Только дело сейчас не в паспортах. Нам ихняя производительность не годится! Понимаете? Не годится! Если мы такую будем давать производительность, какую дают на капиталистических заводах, мы социализма не построим. Нам нужно дать производительность выше. Понятно?

— А кадры какие? — прервал его Гусев. — Вы, надеюсь, сами знаете, какие у нас кадры. Люди с трудом расписываются в платежной ведомости, техники не знают. А вы собираетесь Карла Шиммера затмить этим… Гнатюком.

— Опоздали, батенька, — сказал Сигов с добродушной насмешкой. — Проглядели, что случилось за эти два года. Сейчас не тысяча девятьсот тридцать третий! Вы того Гнатюка помните, что из фабзавуча пришел и как несмышленый котенок бродил около стана. А он теперь не тот.

— Какой же это он стал за два года? — с ехидцей спросил Гусев.

— А вы бы пошли к стану и понаблюдали пару часиков.

— Не вижу надобности.

— И напрасно… Интересные вещи можно увидеть.

— Любопытно какие?

Лицо Гусева было, однако, совсем равнодушным, на нем не видно было и следа любопытства.