Прилив - Страница 16

Внутренний голос благоразумно внушал мне: «Будь осторожен, Сэвидж: он всегда при ноже». Но срабатывали старые рефлексы, к тому же я был слишком занят, чтобы прислушиваться к каким-либо голосам. Я сложил с себя полномочия официанта и распахнул стеклянную, на пружинах, дверь, с разбегу налетев на нее. «Малыш» уже оседлал свой желтый «сузуки» и подпрыгивал, запуская стартер. Фриз из японских лиц с вежливым интересом наблюдал за происходящим с террасы. Я перекинулся через металлический столик, уставленный напитками, и бросился на Жан-Клода. Мне удалось захватить рукой его шею и сдернуть с мотоцикла. Мы с такой яростью молотили булыжник мостовой, что из меня весь дух вон вышибло. Возле моего уха тарахтел мотор «сузуки». От Жан-Клода шел резкий запах пачулей. Он выкручивался, схватив мою левую руку. Жан-Клод был силен. Мои тиски на его шее ослабли. Он тянул на себя мою руку. Я никак не мог понять: зачем? Тут Жан-Клод заорал мне в ухо: «Фрэнки говорит: ты играешь на фортепьянах!» Я повернул голову и увидел, что сцепление мотоцикла – в рабочем положении, заднее колесо рассекает воздух и спицы его серебрятся в свете фонарей кафе. Я мгновенно понял, зачем он тянул мою руку: чтобы ладонь попала в спицы и пальцы поотлетали бы прочь.

Имя Фрэнки в его устах всколыхнуло кровь в моих жилах, словно топливо ракету. Я сделал бросок через спину, откатился, выдернув руку, и почувствовал, как нога уперлась во что-то мягкое. Жан-Клод хрюкнул. Вокруг кричали люди, где-то засвистели. Неожиданно он отпустил меня, акробатическим прыжком вскочил на ноги и нанес мне удар в корпус. Я отступил назад, споткнулся о швартовую тумбу и грохнулся на мостовую. Рев мотоцикла удалялся, растворяясь в звуках ночного города.

Я взобрался на швартовую тумбу. Ко мне рысцой бежал полицейский. Перед фасадом ресторана стоял Жерард: руки подняты, словно он собирался выполнить вертикальный взлет. Толпа расходилась. Я стоял, дрожа от возбуждения: еще секунд пять я был готов убить кого-нибудь.

– Уладь дело с полицией, – сказал я Жерарду.

Затем улыбнулся и отвесил легкий поклон японцам, чей столик я сшиб. Официанты роились вокруг них, словно антитела, нахлынувшие к месту действия инфекции.

Фрэнки стояла внутри ресторана. Руки ее повисли вдоль туловища, губы побелели.

– Где Жан-Клод? – спросила она.

Я глубоко вздохнул.

– Ему пришлось убраться восвояси.

– Ты ударил его!

– Он первым нанес удар.

– Но ты схватил его за шиворот, – упорствовал Фрэнки. – Я видела. Жан-Клод – мой парень. Ты ревнуешь, и потому ударил его. Ты жалок.

«Ах, черт! – подумал я. – Несправедливо, до чего же несправедливо».

– Позволь мне объясниться, – попросил я.

Трогательные оправдания были коньком Мэри Эллен. В соответствии с байкой, которой Фрэнки кормили с младенческих лет, папочка добрый, но непредсказуемый: никогда нельзя знать, что он может выкинуть в следующее мгновение. И потому веселись со своим папочкой дорогая, но никогда, никогда не доверяй ему ни на йоту.

– Ты явился, чтобы все испортить. Мамочка предупреждала, что это в твоем духе. Она говорила, что я спятила, согласившись поработать у твоего друга.

Подошел Джастин.

– Все в порядке? – спросил он.

– Он задира, – пожаловалась Фрэнки.

– О, приехали, – неодобрительно, но вовсе не свирепо воскликнул Джастин. – Да ведь тот молодец первым ударил. Выпей-ка чего-нибудь.

– Джин и тоник, – не глядя на меня, решила Фрэнки. – Она знала, что я (да и Мэри Эллен тоже) не переношу, когда от нее пахнет спиртным.

Я все стоял там. Ребра мои были целы. Избегая глаз Джастина и смущенных взглядов экипажа «Ариадны», я обсосал костяшки пальцев, ободранные о щетину ухажера моей дочери.

– Твой друг, – отчеканил я, – затолкал Бьянку в камин. И пытался оттяпать мне пальцы спицами своего мотоцикла.

– Сожалею, что он упустил такую возможность, – в сердцах выдохнула Фрэнки и, залившись слезами, ринулась через бар к лестнице. Хлопнула дверь. А я стоял там, истекая кровью и душой. Ты выбит из колеи; ты потерял над собой контроль; ты делаешь то, чего от тебя и ждут.

«Сэвидж, – подумал я, – твоя жизнь – сплошные неприятности».

– Вот незадача, – сказал Джастин. – Я поступил бы также.

Его слова не утешили меня.

Кто-то покашливал под моим боком. Это был Жерард.

– Вы не пострадали? – спросил он.

Я отрицательно покачал головой.

– Возникло некоторое затруднение…

– С полицией?

– Нет, с ними-то все улажено. Господин Тибо сказал… так вот, он сказал, что в его отсутствие все возникающие затруднения будете разрешать вы.

Глаза его смотрели встревоженно. Я кивнул.

– Так вот, женщина-посудомойка… ушла.

– Жизель?

– Она звонила, что не сможет прийти. У нас некому мыть посуду.

– А почему?

– У ее брата какие-то сложности. Она должна помочь ему. – Жерард вздохнул. – Это часто происходит.

Я тоже вздохнул:

– Где у вас фартуки?

– Простите?

– Фартуки!

Нынче вечером я только на то и был годен, чтобы мыть посуду.

– Пока вы не найдете кого-нибудь еще.

– Ну что ж, мы уходим, – сказал Джастин. – Поужинаем на яхте. Как правило, мы ненадолго отплываем каждый вечер.

Я локтями проложил дорогу к пружинной двери в испарения и суматоху кухни, устроился возле большой раковины и налил себе стакан столового бургундского шеф-повара. Часы показывали без пяти восемь. Я отыскал резиновые перчатки, чтобы предохранить мои израненные пальцы, и приступил к делу.

Гнев улетучился. «Дай Фрэнки время, чтобы остыть, – думал я. – Найди Жан-Клода и выясни, зачем он разыскивает Тибо».

Без пятнадцати десять груда больших тарелок была перемыта. Несмотря на перчатки, мои ободранные суставы ныли. Неожиданно возле моего плеча возник Жерард.

– К вам пришли, – сообщил он.

– Скажи, что я занят.

– Это господин Фьюлла.

– Так ему, должно быть, нужен Тибо?

Жерард отрицательно покачал головой.

– Нет, он именно с вами желает говорить.

Я вытер руки, снял фартук и вышел в зал ресторана.

За одним из столиков сидел невысокий человек. Перед ним стоял стакан минеральной воды. Его длинные седые волосы, словно львиная грива, были зачесаны назад от лица, цвета и текстуры очищенного от скорлупы грецкого ореха. Он сидел, откинувшись на спинку стула и уставясь своими черными, острыми, как два шила, глазами на фотографии Тибо в баре. Люди посматривали на него, и, чувствовалось, не потому, что знали, кто он, а потому, что человек этот был овеян некоей атмосферой, на которую просто невозможно не обратить внимания, как, скажем, на плавучий маяк.

Увидев меня, Фьюлла встал и пошел навстречу.

– Господин Сэвидж, – сказал он. – Я так много слышал о вас.

У него был грубый южный акцент.

– Послушайте, – продолжал он. – Я в затруднении, и мне нужна ваша помощь. Идемте.

– Но куда?

– Я хочу кое-что показать вам. Это займет не более часа.

Его маленькая рука схватила мою. Он направил меня к входной двери.

– Звонил Тибо, – сообщил Фьюлла. – Он вынужден уехать.

– Он сказал куда?

– Нет, конечно. Ведь это Тибо.

Посреди пешеходной аллеи незаконно сиял длинный черный автомобиль. Полицейский уже начал предъявлять претензии.

– Спокойно, сынок, – сказал ему Фьюлла.

Шофер распахнул дверцу.

– Садитесь, садитесь, – дважды повторил Фьюлла.

– Послушайте, – возразил я. – Меня работа ждет.

– Это ненадолго, – успокоил Фьюлла. – У меня есть новости для вас.

Я сел в машину, и меня объял запах дорогостоящей обшивки. Автомобиль заурчал, съехал с тротуара на дорогу и направился вдоль Старого порта, огибая его.

– Атлантика, – рассуждал Фьюлла. – Люди так неприветливы и так организованы, что не одобряют лидерства, коммерческого лидерства, когда замечают его.

Возле дорожного указателя "Порт «Минимес» мы свернули направо. Строения поредели. Послышалось мерное гудение вертолетного двигателя. Лимузин съехал с дороги на бетонированную площадку, возможно, баскетбольную. Посреди нее, словно электрическая оса, жужжал маленький вертолет.