Прикосновения Зла (СИ) - Страница 4
Поняв друг друга без слов, виновники беспорядка пригнулись, нырнули, будто в море, через заботливо подстриженные кусты, скатились на дно канавы и бросились наутек.
– Славный выстрел! Теперь этим болванам нипочем за нами не угнаться! – развеселился поморец. – Ты хочешь есть?
– До пищи ли сейчас? – просопел невольник, оглядываясь. – Ведь близится закат!
– Я просто умираю от голода! Возьмем штурмом обоз, а после устремимся в лагерь союзника, пока враги не кинулись по следу, и командир, поклонник пыток розгами, не прибыл к месту казни!
– А если не успеем, союзные войска отступят в крепость! – поддержал игру Нереус. – Тогда придется сдаться и с позором принять все уготованные муки!
– Успеем! – заверил наследник сара. – Солнце высоко!
Добежав до входа в летнюю кухню, юноши остановились, чтобы перевести дух. Мэйо сбросил на землю дырявые лохмотья и снял обувь, представ перед спутником в бесстыдной наготе:
– Надеюсь, воины обоза встретят нас подобающе!
– Твой отец, точнее – командир противника, будет в ярости! – запротестовал геллиец.
– Я не горю желанием пробираться в крепость за тогой. Все мы родились без одежды, а значит, этот облик наиболее угоден Богам, – поморец распахнул дверь и юркнул внутрь.
Еще не успев переступить порог, Нереус чуть не оглох от разноголосого женского визга. Кухарки метались по всему помещению, роняя кувшины, блюда и корзины. Мэйо одной рукой схватил печеную курицу, другой – смазливую темнокожую девчонку в полупрозрачном, почти не скрывающем ее прелестей одеянии.
–Успокойтесь! Это молодой господин! – зычно крикнул островитянин.
Вопли затихли, сменившись жалобными всхлипами. Девушка перестала сопротивляться, и Мэйо принялся с жаром целовать ее тонкую шею. Он провел ладонью по возбуждающе прекрасным изгибам тела черноволосой прелестницы, стыдливо отвернувшейся и вздрагивающей, но вынужденной безропотно принимать его настойчивые ласки.
– Я не беру женщин силой и потому сделаю так, что ты сама неистово возжелаешь меня, – страстно выдохнул поморец в маленькое ушко, почти касаясь губами бронзовой серьги.
– Господин, умоляю вас… – едва сдерживая слезы, пролепетала кухарка.
– Увы, сейчас мне пора, – Мэйо ослабил хватку и она перепуганной пташкой выпорхнула из его объятий. – Дела вынуждают…
Нереус взял со стола яблочный пирог и кувшин с разбавленным красным вином.
Покинув кухню, юноши вернулись в сад. Они расположились в тенистой аллее, с жадностью набросившись на еду и пугая птиц веселыми, громкими возгласами. Насыщенный событиями день медленно подходил к концу.
Утолив голод, Мэйо поднялся на ноги и тут же заметил вдалеке отца, идущего в окружении рослых невольников. Рухнув в траву, поморец тихо произнес:
– Мертово племя, враги уже близко…
– Я предупреждал, но ты не захотел слушать.
– Еще не все потеряно. Пока жива надежда, отчаянью не отравить сердца. Скорей за мной, я чую сладкий дым над лагерем союзников.
Стараясь не привлекать внимания, юноши крадучись устремились в центральную часть сада, где обычно любила отдыхать Пинна, супруга Макрина.
Она и теперь сидела в деревянной беседке, слушая стихи, которые наизусть читала девушка-рабыня. Другие невольницы заплетали в косы подкрашенные толченым свинцом волосы госпожи и массировали ее изящные ступни. Стройная и гибкая, еще не утратившая чарующей привлекательности, в голубом, расшитом золотом платье, родительница Мэйо могла затмить мраморной красотой многих женщин гораздо моложе себя.
Когда из кустов вдруг показался ее обнаженный сын в компании раба, Пинна удивленно изогнула тонкие брови, а смущенные невольницы мигом опустили взгляды.
– Не помутился ли рассудком мой первенец, решив сюда явиться в столь непотребном виде? – с нотками недовольства произнесла жена сара.
– Давно ли моя нагота смущает вас, матушка? – парировал Мэйо, неторопливо заходя в резную беседку.
– Я помню тебя малюткой в колыбели, но сейчас вижу перед собой прелестного молодого мужчину, – она гордо улыбнулась и указала на лавку. – Присядь, поговорим немного. И твоему рабу позволю не стоять.
Польщенный заботой госпожи Нереус подогнул ноги и покорно опустился возле ее кресла. Мэйо плюхнулся на скамью, притянув к себе на колени миловидную рабыню:
– Вот наряд, который я носил бы, не снимая.
– Ты снова огорчил отца.
– Подумать только, как быстро расползаются слухи! – он ласково поглаживал крепкие бедра девушки, запустив ладонь между ними, и казался целиком поглощенным этим занятием.
– Фирм получил по заслугам.
– Ты правда так думаешь? – Мэйо на мгновение отвлекся от рабыни.
– Да, но я хотела поговорить не об этом…
Внезапное появление мужа вынудило Пинну замолчать на полуслове. Штормовой волной он ворвался в беседку, свирепо потрясая однохвостой плеткой:
– Где же еще скрываться этому негодяю, как не под подолами мамаши?!
– Этот негодяй – твой сын, – властно сказала Пинна, – И негоже бить его на глазах у рабов.
– Ты знаешь, что он сотворил сегодня?!
– Высмеял какого-то сановника? При дворе все занимаются тем же, но никого из них почему-то до сих пор не высекли.
– Мне пришлось договариваться с Силаном, чтобы он не упоминал имя нашего Дома в связи с этим делом. Сорок золотых клавдиев, Пинна! И их потерю возместят мне сорок полос на шкуре гаденыша.
– А почему не сто? Или двести? Лучше сразу запори его до смерти. Хочешь, чтобы мальчик провалялся в постели до самого Дня Веда?
– Хочу, чтобы он начал наконец думать головой, а не яйцами! – Макрин снова повысил голос.
– Все учителя и наставники хвалят Мэйо, – Пинна с нежностью посмотрела на супруга. – У него большие успехи в правоведении и политической риторике. Свободное время он уделяет естественным наукам, читает исторические трактаты и философские поэмы. Наш сын регулярно принимает участие в диспутах. А какие стихи он написал о восшествии на престол зесара Клавдия! Тебе не кажется, что ты слишком строг, и требуешь от мальчика как от взрослого мужа?
– Взрослый муж не сидел бы тут с голым задом. Защищая его, ты поощряешь новые выходки. Клянусь трезубцем Веда, если он еще что-нибудь выкинет, то на месяц отправится грести навоз в конюшни!
– Ты не посмеешь… – попробовала возразить Пинна.
– Даю слово перед Богами и людьми! В моем доме нет места для городского посмешища! – Макрин помолчал, а потом сердито обратился к сыну. – Скажи спасибо своей доброй матери, щенок. Приказываю тебе удалиться к Рхее на неделю. Скоро День Веда, к нему изволь выучить «Двенадцать гимнов Покровителю Морей» да без ошибок. На праздник соберется весь город. И ты тоже обязан присутствовать.
Глаза Мэйо сузились от недовольства:
– Предпочту подольше наслаждаться деревенской глушью, чем внимать заунывному вою разодетых пустобрехов, именующих себя жрецами. Только дурак поверит, что их мерзкие делишки доставляют удовольствие Богам.
– Замолкни! – взъярился сар. – Не хватало еще прогневать Земледержца! Я объявил свою волю, а теперь убирайся прочь или дам распоряжение гнать тебя плетьми до ворот!
Юноша снял с колен побледневшую от страха рабыню и легкой поступью подошел к родителю.
– Я правильно понял, отец, ты хочешь, чтобы я запомнил гимны и принял участие в церемонии?
Никто, кроме Нереуса, не заметил в тоне Мэйо высшей степени раздражения. Лицо молодого нобиля оставалось спокойным, но тело напряглось, как перед опасным прыжком, и руки сжались в кулаки. Островитянин съежился: за пять лет он еще не видел господина настолько разозленным и не понимал, почему на хозяина так повлияла, казалось бы, вполне обычная просьба главы семьи.
– Да, – сухо ответил сар. – И, надеюсь, тебе хватит ума, выглядеть подобающе на празднике.
– Обещаю, мой вид будет достоин самого Веда, – сквозь зубы процедил Мэйо.
Жестом позвав Нереуса за собой, он быстрым шагом направился к дому. Невольник едва поспевал за господином. Они прошли половину аллеи, когда геллиец решился наконец задать беспокоящий его вопрос: