Прикосновения Зла (СИ) - Страница 3

Еще через два года, после отъезда Виолы, Мэйо начал поверять Нереусу самое сокровенное, находя отдушину в их долгих беседах. Устав делать сыну замечания, Макрин закрывал глаза на его странную симпатию к геллийцу, решив, что она пройдет с возрастом. Сар не хотел признавать очевидное: Мэйо почти не расставался с Нереусом, который во всем помогал ему, непозволительная, противоестественная дружба между хозяином и невольником крепла день ото дня.

Однажды Макрин припугнул сына, что понудит его избавиться от раба, и юноша тотчас предпринял ответные меры. Мэйо, в то время четырнадцати лет отроду, ночью сбежал из дома, прихватив с собой геллийца. Две недели их искали по всему Поморью, обшаривая самые удаленные закоулки провинции, но безрезультатно. Макрин не мог больше видеть слезы жены и готов был на что угодно, лишь бы вернуть наследника домой.

Когда беглецов нашли, сар от всего сердца возблагодарил Богов за ниспосланную сыну смекалку. Привыкший к роскоши Мэйо не скитался по городам, точно бродяга, а прямиком отправился в дом Рхеи, и укрывался там, всего в двух днях пути от Таркса. Юноша обманул пожилую доверчивую женщину, убедив ее, что повелитель морей Вед приказал ему тайно жить в деревне до первых штормов.

Разумеется, Нереус был одним из тех, кто утром собирал деньги для советника Фирма. Когда нагрянула стража, Мэйо велел ему бежать вместе с прочими ряженными – отпрысками благородных Домов Таркса и их невольниками, а сам преградил дорогу погоне.

Юному поморцу никогда не составляло труда подговорить друзей на очередное бесстыдство, так как он не только организовывал подобные мероприятия, но и принимал в них самое активное участие, брал на себя ответственность и не разглашал имена сообщников. Макрин регулярно выслушивал тихие жалобы их достопочтенных родителей, которые не решались явно выражать недовольство и даже сочувствовали градоначальнику, считая нрав Мэйо неукротимым.

Завидев островитянина неподалеку от лектики, поморец тотчас просиял улыбкой и, нагнав его, шутливо толкнул в спину:

– Почему твои глаза не полны слез? Разве так скучают по боготворимому хозяину?

От неожиданности геллиец потерял дар речи, но быстро оправился и бойко затараторил:

– Хвала Веду, ты в добром здравии, мой господин!

– И ты, как я вижу, тоже!

– Отделался парой синяков, пока мы лезли через ограду храма. Что сказал отец?

– Посулил выпороть и сослать в деревню, к полоумной гарпии.

– Ты ведь возьмешь меня с собой? – преданно спросил Нереус.

– Не знаю, стоит ли… – Мэйо вполне правдоподобно изобразил растерянность. – Там смертная скука, а ты привык к пирам и шуму улиц.

Островитянин прижал ладонь ко рту, чтобы никто посторонний не заметил его улыбку:

– Мой господин!

– Твой господин желает есть и выпить. Проклятые ремни натерли ноги, а в этом драном мешке я пропотел не хуже, чем конь посыльного.

Раб сочувственно вздохнул:

– Умерь гордыню, повинись отцу. У него мягкое сердце. Посмотри, люди узнают тебя и оборачиваются. Для всех будет лучше, если ты поедешь в лектике.

– За исключением несущих ее невольников! – громко фыркнул черноглазый юноша. – И просить прощения я не желаю.

– Как писал мудрец Эррикос: «Возлюби родителя в милости его, а в суровый час– стерпи его гнев»…

– Избавь мои уши от проповедей нынешних философов. Лучше познать плеть, чем унижаться.

– Плеть и есть унижение, – тихо заметил Нереус.

– О! К ней мне не привыкать! Благодаря отцу, мы ведь почти сроднились с этой треклятой медузой…

– Если пожелаешь, я лягу на лавку вместо тебя.

– Тогда мне будет в сотню раз больнее. Кто виноват, тому и наказанье.

– Обопрись на мое плечо, а то и вправду измотаешь себя до мыла.

– Я не такой изнеженный слабак, как тебе видится!

– После избей меня хоть до смерти за эти речи, господин, но теперь немотствуй и береги силы перед подъемом в гору. Когда б упрямство заменяло крылья, на нем ты обогнал бы ветер.

В ответ на дерзость невольника Мэйо расхохотался, однако не внял его разумному предложению и продолжил болтать взахлеб, как будто вознамерился поскорее избавиться от переполнявших рот слов…

Город Таркс был столицей одной из южных провинций Империи и крупным портом, расположившимся вдоль изогнутого дугой залива. На протяжении почти всего года здесь светило солнце и теплое море пенными языками лениво вылизывало песчаную отмель. Лишь зимой, когда с пологих, зеленых гор сползали тучи, становилось прохладнее, и неделями могли идти дожди.

Теперь же, в середине лета, невысокие, одно- и двухэтажные обмазанные глиной дома, образовывающие изгибистые улочки, тонули в изумрудно-золотой листве виноградников. Широкие, залитые светом площади богатых кварталов соединялись друг с другом триумфальными арками и крытыми переходами, опиравшимися на многоярусные ряды колонн. Статуи и стелы, прославляющие богов, зесаров и героев, даже в полдень отбрасывали длинные тени. Среди цветущих кустарников журчали причудливые фонтаны.

В кварталах победнее камень мостовой был склизким от нечистот. Лотки торговцев почти перекрывали и без того тесные переулки, а вместо соленого морского ветра ощущалось только жуткое зловоние.

Нобили[9] предпочитали селиться в загородных поместьях на склонах холмов, откуда можно было любоваться прекрасными видами побережья. Просторные виллы имели примерно одинаковую планировку: зимние спальни и столовые выходили на юг, к морю, летние - на север, чтобы копить драгоценную прохладу, окна библиотек смотрели на восток – это хоть немного предохраняло свитки от сырости. Дома опоясывали широкие колоннады для прогулок, мраморные лестницы уводили в тенистые аллеи садов с бассейнами, искусственными пещерами и водопадами.

На первых этажах вилл находились приемные залы, рассчитанные на немалое количество гостей, и крытые веранды, а по-соседству – термы[10] с мозаичным полом и расписанными стенами: тут могли встречаться изображения охот, праздничные мотивы, переданные яркими красками сцены из мифов и легенд. На втором этаже – покои членов семей, детские и молельные помещения.

Позади домов знати возвышались всевозможные хозяйственные постройки: бараки для рабов, амбары, хлева, конюшни, загоны, сенники, кладовые, погреба, кузницы, а также круглые бани из тесанных камней, в которые невольников пускали только по праздникам.

На виллах близ Таркса, как и во всем Поморье, преимущественно изготавливали вино, разводили овец, коз и лошадей. Скакуны, принадлежавшие Дому Морган, прославились своей резвостью далеко за пределами провинции. Их испытывали на ипподроме за восточной стеной города. По собственному желанию Мэйо не раз принимал участие в показательных выступлениях всадников, состязаниях верховых на скорость и гонках колесниц.

Больше двух часов поднимаясь в гору пешком, рядом с отцовской лектикой, юноша многое отдал бы за возможность вскарабкаться на крепкую конскую спину. Нереус вновь подставил плечо хозяину, но тот непреклонно мотнул головой. Еще через треть часа показались ворота виллы, поспешно распахиваемые привратниками.

Пока многолюдная процессия двигалась по саду, Мэйо не спускал глаз с надсмотрщиков. Те, словно предчувствуя недоброе, все время были настороже.

– Ты готов, господин? – шепнул геллиец.

– Направо, через обрыв, – тихо ответил молодой нобиль. – Катапульту к бою.

Невольник быстро наклонился и поднял булыжник. Дождавшись удобного момента, островитянин метко запустил снаряд в спину идущего впереди надзирателя. Ошеломленный мужчина едва не упал и, развернувшись, свирепо гаркнул:

– Кто это сделал?!

– Он! – во все горло проорал Нереус, указывая рукой назад и в сторону.

– Он, я тоже видел! – с жаром подтвердил Мэйо.

– Что происходит? – донеслось откуда-то справа.

Одни рабы продолжили двигаться, но многие остановились, испуганно косясь на мечущегося в поисках обидчика надсмотрщика.