Приключения студентов [Том I] - Страница 4

— назад ли возвращаться, в миру ли еще побыть… ее голоса слушайся!..

Долго среди тишины кельи мягким ручейком лился голос о. Антуана. На столе копотно горела масляная лампочка; за собеседниками на белых стенах колебались черные тени; в окне мерцали звезды. Марк смотрел то на них, то на о. Антуана и слушал внимательно, но слышал разве половину: в висках у него стучало, нет–нет и словно горный поток бросался на его сердце и заглушал речь о. Антуана. Марку казалось, что он вот сейчас как орел сорвется с места и взлетит над пропастью!.. Жутко было и радостно; руки стискивались в кулаки, лицо пылало,

Старик заметил, что переживал его питомец.

— Ну, Господь с тобой!.. — закончил он напутствие. — Час поздний, усни поди, а завтра с Богом в путь снарядим тебя!

Марк благословился и ушел. О. Антуан задул лампочку и, не раздеваясь, прилег на жесткую постель; сна не было… долго тлел красною точкою фитиль, глядели звезды, слышался далекий шум водопада; из уголков глаз старика медленно, редкими каплями, начали стекать слезы. Больные

ноги подергивало; о. Антуан поднялся и вышел на двор размять их. В темноте он чуть не наткнулся на черную фигуру и только по походке опознал ее.

— И тебе не спится, о. Петр?.. — сочувственно проговорил старик.

— Блохи заели!.. — как оборвал хриплый голос и о. Петр заслонился теменью.

О. Антуан постоял немного, затем вдруг заспешил к церкви: будто какие–то певучие, струнные звуки доносились из нее. В дверях он задержался: освещенный парой лампад, перед статуей Мадонны стоял Марк и, подняв вверх лицо, играл на лютне…

На другое утро, после обедни, вся немногочисленная братия высыпала к воротам проводить Марка.

Вместо рясы стройный стан его охватывала коричневая лосиная куртка; на ногах были такие же штаны до колен, желтые чулки и грубые башмаки, за спиной находилась маленькая котомка с бельем и хлебом; поверх нее была привязана лютня. На левом боку, на коротком ремешке у пояса висел нож; в руке Марк держал толстую дубинку.

Юноша благословился у настоятеля, львоподобного крупного и совсем седого мужчины, расцеловался с немногочисленной братией, поклонился в землю ей и монастырю и зашагал вниз по крутой, каменистой дороге. На повороте он оглянулся: на синем небе четко рисовалась стена и кучка монахов; они махали в знак привета руками.

Марк снял колпак с воткнутым в него орлиным пером, высоко поднял его и скрылся за деревьями.

Не успел он сделать и трехсот шагов, позади раздался крик; он обернулся и увидал о. Петра, с палкой в руке выбиравшегося на дорогу откуда–то сбоку из чащи.

— Стой, стой!! — хрипло вопил о. Петр, изо всех сил ковыляя по торчавшим повсюду камням.

Марк двинулся ему навстречу.

— Что, о. Петр? — спросил он и вспомнил, что при прощанье у ворот о. Петра не было.

Старик, тяжело дыша, остановился, оглянулся назад, полез в карман рясы и вытащил какой–то холщовой мешочек в кулак размером.

— На вот!.. — едва выговорил и сунул мешочек Марку.

Тот принял его.

— Что это?.. Деньги?! — с недоумением спросил он, почувствовав монеты. — Зачем вы даете их мне?

— Бери, бери!.. — там увидишь, зачем!..

— Не нужно, о. Петр! Я сам заработаю!..

— Черта ты заработаешь!!.. так вот и ждут тебя с работой везде!.. — с сердцем воскликнул привратник. — Бери, говорю! Там тебе не монастырь — даром ничего не дадут! А мне на что они?

Марк стоял, не зная, что делать.

О. Петр стукнул палкой и Марк поспешил опустить деньги в карман.

— Спасибо, милый о. Петр!.. — покраснев как заря, сказал он. — И за все, за все, что вы сделали для меня — спасибо! — Слова эти вырвались у Марка от всей души.

Старик быстро отвернулся.

— С Богом!.. — буркнул он и заковылял обратно.

— Эй, Марк?.. — окликнул он через минуту. — Помни, до перекрестка доберешься — на небо глянь: куда птицы лететь будут — туда и путь держи!

— Помню, о. Петр!.. — отозвался Марк.

Еще раз он окинул взглядом родные места и пустился дальше: грусть дымкой окутала его сердце. Он не приметил, что скрывшийся о. Петр спрятался в кустах у изгиба дороги и крестил его и его путь широким крестом.

Дорога сбежала с горы, превратилась в тропу и углубилась в тенистый лес. Свежесть и сырость охватили Марка.

Душа трепетала от счастья и чувства безграничной свободы. Казалось, стоит захотеть, поднять руки и он взмоет над миром вместе с орлами, парившими над утесами.

Пели птицы. Марк умел подражать многим из них и пробовал вторить им, но скоро оборвался — безотчетная клокотавшая в крови радость перехватывала горло. Он шел, останавливался, оглядывался, сам не замечая того, размахивал руками, иногда аукал и с блестящими глазами слушал загадочные отзывы эхо.

Часа через четыре впереди завиделся высокий, совсем почернелый дубовый крест: он стоял на границе монастырской земли; дальше начинался уже «мир».

Марк, ни разу еще не переступавший его заповедных пределов, повергся ниц перед крестом, прося благословения на дальнейший путь; теплый дух земли овеял его.

Влево и вправо изгибалась и пропадала среди могучих стволов деревьев другая тропа — несколько более торная. На чистом небе не виднелось ни точки. Марк призадумался, не зная, куда направиться, и присел около креста. Знамения все не было. Прошло с четверть часа и терпеливо ждавший Марк увидал трех воронов, низко летевших над лесом справа налево.

Марк встал, перекрестился и бодро зашагал вслед им по направлению к югу.

— Почему же воронов три? — думал он, глядя на все уменьшавшихся вещих птиц.

Скоро он почувствовал голод и свернул на поляну; вся она, как алой росой, была обрызнута спелой земляникой. Марк подсел к одной, совсем красной от ягод кочке, достал из котомки ломоть хлеба и принялся за обед.

Не успел он сесть и пары горстей земляники — неподалеку, в стороне между колоннами стволов, мелькнуло что- то большое и черное. Марк припал к кочке и замер: то, что он принял было за нечистую силу, оказалось угольщиком, ведшим серого ослика, почти не видного под огромными мешками. Прохожий скрылся. Марк докончил свой обед и пустился дальше.

Лес уже завечерел и затих, когда тропа вывела на зеленый косогор; за ним открылся глубокий обрыв; на широком песчаном русле, усеянном крупными камнями, словно голубая сеть, разбросалась река, разбившаяся на множество ручейков и протоков. За нею верст на пять зеленел луг, покрытый островами кустарников; даль замыкала густая синь сплошных лесов, всходивших по амфитеатру гор до полнеба.

Время было думать о пристанище для ночлега, но, как ни оглядывался Марк — ни хижины, ни дымка не примечалось.

Он спустился к быстро несшейся воде, разделся и выкупался в яме между камнями, затем забрал в охапку вещи и перешел вброд на другой берег; кристальная вода приятно обтекала ноги; глубина ее нигде не превышала аршина.

Уже совсем сгустились сумерки, а жилье не показывалось; над изгибом реки задымился туман; платье и волосы Марка отсырели.

Идти дальше было опасно: наступало время появления виллис — духов невест, умерших до свадьбы. Они выходят в подвенечных платьях из могил и собираются на глухих дорогах, где ждут появления прохожих, чтобы затанцевать их до смерти при свете месяца.

Марк свернул вправо, дальше от тумана и принялся высматривать хоть какое–нибудь прибежище: ночевать на открытом месте было бы холодно.

Скоро между наваленными друг на друга каменными глыбами завиделась как бы громада–раковина, полуоткрывшая створки; Марк нагнулся и заглянул в нее: перед ним была небольшая пещера.

Марк убедился, что ни волка, ни барсука в ней нет, вполз в нее на коленях и принялся устраиваться на ночь.

Прежде всего он развязал мешок, достал освященную перед Мадонной свечу и, шепча молитву и заклинания от злых духов, провел черту у входа, затем закрестил его и все углы и уже со спокойным сердцем улегся на песке.