Приключения Шоубиза (СИ) - Страница 9

Я разочарованно разглядывал пространство у меня за спиной. Ничего, кроме белого полированного буфета там, естественно, не было. Я даже немного расстроился. Но с Донной скучать было некогда. Концерт только начинался. И я нисколько об этом не пожалел.

— Этих примеров вокруг — пруд пруди, но этот — мой собственный. Вернее, приятельницы моей. Вся ее жизнь, — Донна теперь говорила спокойно и немного распевно, словно мудрый Баян, рассказывавший свои исторические байки. — Почему именно она? — Донна пожала плечами, как будто бы и сама удивляясь своему выбору. — Да наглядно очень. И поучительно. По крайней мере, это я видела собственными глазами. А кое-что она мне иногда рассказывала про эту свою жизнь. Словно бы книгу вслух читала. Но это — не книга, — она приблизила ко мне свое лицо и заглянула мне в глаза, — вся ее жизнь — это просто классический пример того, что надо свои желания самому себе по-зво-лять! — на каждом слоге Донна сделала ударение. — Просто хоти, и все тут, невзирая ни на какие препятствия, — она отпрянула от меня и выпрямилась в кресле. Ее мятущаяся натура требовала какого-то действия, и Донна хлопнула кулачком по мраморной крышке стола. — Вот этого ваш долбанный соцреализм и не предусмотрел. Вам всегда надо пощупать и понюхать, чтобы во что-то поверить. А тут все не так! Все не по соцреализму, — она словно бы пыталась что-то кому-то доказать. Чувствовалось, что этому внутреннему монологу не одно десятилетие. Лицо ее немного раскраснелось, в глазах появился какой-то отстраненный блеск, словно бы она смотрела куда-то вглубь пространства и видела то, что было от меня скрыто. Донна снова начала «заводиться». Эти переходы в ее настроении были стремительны, и я никак не мог уловить качающуюся грань между полным штилем и зарождающимся штормом в ее монологах. Она словно бы играла сама себя. Сценой была ее жизнь, а зрителями — все, кто был вокруг нее. Сегодня повезло мне.

— Успех — он величина нерациональная. Его надо просто захотеть. И тогда он придет. Обязательно! Только говорить об этом бесполезно. Лучше помалкивать, — она обратила на меня свой отстраненный взор, и я успел уловить, как ее взгляд словно бы вернулся в существующую реальность откуда-то издалека, глаза слегка прищурились, напоминая глаза хищника, который уже наметил себе жертву, и она очень серьезно сказала: — Я так всегда и делала. Интуитивно. Делала свое дело и кайфовала от этого. Знала, что у меня все получится. Но всегда находился какой-нибудь кретин, который хотел меня куда-нибудь задвинуть. Подальше, в пыльный угол. А я брыкалась и шла вперед. Как танк. И дошла. А они где? — она захихикала. — Эти, которые меня задвигали? Вот им всем, — и Донна показала пространству перед собой фигу. — А я всю жизнь так живу, и, как видишь, не жалуюсь. — И она с гордостью оглядела свои «закрома». Я огляделся вслед за ее взглядом. Если действительно предположить, что мысль материальна, то я мог сказать только одно: такую кухню я видел только на экскурсии во дворце турецкого султана в Стамбуле. Я имею в виду размеры. Это же надо себе такого нажелать!

Она вдруг снова наклонилась вперед, ко мне, и перешла на шепот. Это было неожиданно и весомо.

— А еще надо мечтать. Обязательно! — она приложила палец к губам и сказала совсем тихо: — Знаешь, я заметила одну странную закономерность — как только перестаешь мечтать, тут же заканчиваются деньги, — взрыв хохота, последовавший за этим, так и не позволил мне понять, шутила она или нет.

Нахохотавшись досыта, Донна все же рассказала мне одну из самых занимательных историй, какую я только слышал в своей жизни.

— Я этого еще никому не рассказывала. Ты первый. Слушай. — Это был приказ. — Была у меня приятельница, Алевтина, я ее Алусиком зову. Мы с ней как-то лет сто назад на концерте в одной областной филармонии познакомились, она с оркестром выступала, а я, само собой, без оркестра. — Видимо, это был юмор. — Что значит, была, — перебила сама себя Донна, — она и сейчас есть, только видимся мы с нею редко. Живет она далеко. Но это не важно. Так вот. Она по профессии арфистка. На арфе играет, — уточнила моя собеседница. — Как она сама выражается — «гребу» я на арфе свою музыку, — Донна хихикнула. — Я ее из-за этой арфы и заметила. Сама маленькая, кнопка такая. Арфа больше нее в три раза. Я тогда так удивилась, не каждый день живую арфистку на сцене увидишь. Так и познакомились. Так вот, моя Алуся — человек деликатный, воспитанный, консерваторию закончила, в обычной жизни преподавала арфу в музыкальном училище. Так, ничего особенного. Жила она тогда в одном провинциальном городишке, иногда только с оркестром выезжала на концерты, там мы с ней и встречались, — Донна улыбнулась. И в ее улыбке промелькнуло что-то вроде застенчивости. — Думаешь, я всегда мегазвездой была? Думаешь, мне всегда белый лимузин к подъезду подавали? — и она засмеялась своим хриплым неподражаемым смехом. — Нет, дружок. Я тоже в разных филармониях своё отпеть должна была. А как же без этого? Это, брат, как боевое крещение. Выдержишь это, выдержишь что угодно. — Донна прикурила новую сигарету от старой — новую пачку она вскрыла ловким привычным движением опытного курильщика и, как ни в чем ни бывало, продолжила.

— Алуся была тетенька талантливая, и ее часто в областную филармонию приглашали на арфе «погрести». В оркестре хорошей арфистки не было, вот она их и выручала.

Жизнь ее текла почти безмятежно и очень предсказуемо. Денег не было, перспектив тоже. Сначала Алуся просто преподавала свою арфу, потом ее в замдиректора училища выдвинули. Но зарплата там все равно была так себе. Учителя, они и в Африке учителя! Хоть с арфой, хоть без арфы — нищета. Алуся как-то перебивалась, где-то подрабатывала. С мужем они разошлись. Он у нее был тот еще козел. Хам трамвайный, хоть и с ученой степенью. Ладно бы интеллект у него был, как у парового молота. Так нет! Кандидат хренов. Разница у них была лет восемнадцать. Замуж ее взял совсем девчонкой. Она мне рассказывала, что только когда развелась с ним, то поняла, что ему не жена нужна была, а прислуга безропотная. Он сначала просто изгалялся над ней, сядет за стол и ждет, пока она ему тарелки перед рылом его свинячим поставит, сожрет все и даже посуду за собой в раковину лень поставить. Молча встанет и бросит все на столе. Ни спасибо тебе, ни здрассте. Мол, радуйся, что я у тебя такой есть. Просто ее не замечал. И так шестнадцать лет! Представляешь, — Донна многозначительно окинула меня взглядом. Я смотрел на нее преданным ангельским взором, боясь пошевелиться. Она недовольно покачала головой, и взгляд ее обожгла досада. — Да ничего ты не представляешь. Небось, сам безлошадный? — я виновато кивнул, мол, так вышло по жизни. Но Донна была великодушна. Она жадно затянулась сигаретным дымом и, внезапно вернувшись в прекрасное расположение духа, продолжила свой рассказ. — Так они и жили. По молодости вроде Алусик все терпела, а с возрастом стала слегка бунтовать. Но так, по мелочам. Только уже когда совсем приперло, она поставила вопрос ребром. Но к тому времени от их очага только один пепел остался. Он ведь еще и погуливать стал, пока вовсе к другой не сбежал, гад такой. Развелись они, и оба, видимо, легко вздохнули. Хотя слухи ходили, что бьет его новая жена смертным боем. Вот недаром люди говорят — от добра добра не ищут. А то можно найти приключения на все места сразу, — и Донна снова засмеялась. Она топталась в рассказе на одном месте, словно бы примеряясь или раскачиваясь, как спринтер перед резвым стартом. Я терпеливо ждал развития сюжета. — Детей, правда, муженек ее драгоценный никогда не бросал, помогал им, в институты поустраивал. Все честь по чести. Только Алусику от него всю жизнь было толку, как от козла молока.

Но она не унывала. Приятельница моя от природы хоть и спокойный человек, но с характером. Все жизненные невзгоды переносила стойко. Даже с оптимизмом.

Работала она себе, работала, все вроде нормально. Я бы и не знала ничего, если бы она случайно, однажды, не рассказала мне о своей мечте. Как-то встретились мы с ней на очередном концерте, вернее, уже после него, сели, поужинали. Абсолютно неожиданно разоткровенничалась. «Понимаешь, — говорит, — чего-то мне в жизни не хватает». Оказывается, хотелось ей уехать в Америку на ПМЖ. Я тогда от удивления чуть со стула не свалилась. Чего только в жизни не бывает! Мечта у нее была такая, еще с детства. Странное для советского человека желание, — Донна встала, подошла к белоснежному итальянскому шкафу и вынула из него бутылку «Бейлиса». Она налила себе тягучего сладкого ликера в крошечную рюмку и, выпив, причмокнула губами от удовольствия. Налив себе вторую рюмку, Донна резко повернулась ко мне и вдруг возразила сама себе: — А может, и не очень странное. Она ведь мне иногда жаловалась. Зарплата у меня, говорит, меньше, чем у секретарши. Я «консу» закончила, консерваторию, значит, а секретарша — среднюю школу. Где, спрашивается, справедливость, — женщина на секунду замешкалась и, словно сделав для себя окончательный вывод, сказала: — Я ее не могу осуждать. У каждого человека своя мечта, пусть хоть и такая забавная.