Приключения падре Вицентио - Страница 1

В одну прекрасную новогоднюю ночь лет сорок тому назад падре Вицентио, возвращаясь домой из миссии Долорес, медленно ехал по песчаному склону холма. Когда он взобрался на гребень холма над Миссионерской лощиной, его сияющую широкую физиономию можно было вполне перепутать с благосклонным ликом луны, восходящей над холмами: столь безмятежна была его улыбка и столь расплывчаты были его черты. Падре Вицентио был человек известный; его богослужения в миссии Сан-Хосе славились потоками истового красноречия и елея; его обожали простодушные туземцы, и влияние его личности на них было столь сильным, что даже дети их, как поговаривали, чудесным образом обретали внешнее сходство с ним.

Когда святой отец достиг самого пустынного отрезка дороги, он непроизвольно пришпорил своего мула, словно желая несколько ускорить торжественную поступь, которую послушное животное, сообразуясь с повадками хозяина, приобрело за долгую службу. Места эти пользовались дурной славой, в окрестностях городка не раз видели беглых матросов с китобойных судов, а в зарослях низкого дубняка, подступавших к самой дороге, вполне мог прятаться какой-нибудь отчаянный бродяга. Поговаривали также, что, кроме этих вполне материальных опасностей, сам дьявол, враждебность которого церкви хорошо известна, являлся по временам в округе в обличье призрака некоего китобоя, нашедшего смерть во время веселой попойки от руки своего товарища, поскольку в руке этой был зажат китобойный гарпун. Многим приходилось видеть, как призрак этого несчастного моряка сидит на холме в сгущающихся сумерках, вооруженный излюбленным орудием китобоев и бухтой линя, и поглядывает, не идет ли по дороге какой-нибудь запоздалый путник, на котором он мог бы продемонстрировать свое мастерство. Рассказывали, что добрый отец Хосе-Мария из миссии Долорес дважды подвергался нападениям этого призрачного охотника — в первый раз, когда на возвратном пути из Сан-Франциско святой отец, задыхаясь от тяжелого подъема, достиг вершины холма, его вдруг оглушил вопль: «Кит на горизонте!», — и гарпун, просвистев, вонзился в песок рядом с ним; а в другой раз гибель едва не настигла его, ибо дьявольский гарпун пронзил его серапе и с торжеством уволок на гору. Мнения относительно причин того особого внимания, которое дьявол оказывал отцу Хосе, резко разделились: одни говорили, что исключительное благочестие отца Хосе возбудило враждебность к нему нечистого, другие утверждали, что просто его склонность к ожирению сделала его в глазах китобоя-профессионала особо выгодной добычей.

Но даже если бы это привидение падре Вицентио счел возможным презреть как еретическую выдумку, все равно оставался еще демонический пастух-вакеро Консепсьон, чья ужасная риата была не менее грозной, чем гарпун китобоя. Рассказывают, что этот Консепсьон еще в бытность свою живым человеком, когда он был знаменитым пастухом и укротителем мустангов, погнался однажды за дьяволом, принявшим обличье быстроногого пегого жеребчика, и проскакал от Сан-Луиса-Обиспо до самого Сан-Франциско; он поклялся, что не прекратит погони, покуда не настигнет нечистого в образе лошади. Дьявол разрушил его планы, приняв свое собственное обличье, но не освободил несчастного вакеро от столь опрометчиво данной клятвы. По сию пору рыщет Консепсьон по побережью на своем призрачном коне и коротает долгие, унылые ночи этой вечной бесплодной погони, набрасывая лассо на случайных спутников и волоча их за своим необъезженным мустангом, а потом их находят полузадушенными где-нибудь у обочины.

Поэтому падре Вицентио внимательно вслушивался, не загремят ли вдали копыта страшного скакуна. Однако ничья поступь не нарушала тишину ночи, и даже копыта его собственного мула беззвучно увязали в песке. По временам заяц шарахался в сторону или перепелка взлетала с дороги, скрываясь в кустах. Печальный крик зуйка доносился с соседнего болота так тихо и прерывисто, что казался скорее воспоминанием о чем-то минувшем, чем отзвуком настоящего. И тут еще в довершение неприятностей по холмам пополз обычный для этих мест густой туман с моря и начал обволакивать священника. Пытаясь уклониться от его холодных объятий, падре Вицентио по неосторожности вогнал грубые шпоры в бока своего мула в ту самую минуту, когда животное это стало в нерешительности переминаться с ноги на ногу у края уступа. Возмутилось ли бедное животное этой новой выходкой хозяина или оно уже раньше предавалось невеселым мыслям о том, как тяжка доля аббатоносца, — выяснить не удалось; известно только, что мул вдруг взбрыкнул копытами, перекинув через голову достойного священнослужителя, а завершив это деяние, хладнокровно опустился на колени и кувыркнулся вслед за седоком.

Все дальше и дальше катился падре, а за ним и его неверный мул. К счастью, ложбина, в которую скатилась эта пара, была просто песчаной ямой, и песок, осев под их тяжестью, наполовину засыпал их, не причинив им, впрочем, никакого вреда. Несколько мгновений бедняга священник лежал недвижно, тщетно пытаясь собрать воедино свои разбросанные падением мысли. Вдруг чья-то рука непочтительно схватила его за ворот и, грубо тряхнув, помогла прийти в чувство. С трудом утвердившись наконец на ногах, падре обнаружил, что стоит лицом к лицу с незнакомцем.

В дымке заволакивавшего его тумана и в обстановке, которую вряд ли можно было назвать благоприятной, незнакомец являл собой фигуру неизъяснимо таинственную и похож был скорее всего на разбойника. Его длинный морской плащ опускался до пят, а поля его шляпы скрывали черты лица, и лишь глаза его сверкали в темных глазницах. С глубоким стоном падре выскользнул из цепких рук незнакомца и снова опустился на мягкий песок.

— Черт подери! — сказал незнакомец сердито. — Да что, в этой жирной туше костей осталось не больше, чем в медузе, что ли? А ну, дай мне руку! Ра-зом взяли! — И он снова вытянул священника в вертикальное положение. — Ну, а теперь кто ты такой?

Падре невольно подумалось, что это ему пристало бы первым задать подобный вопрос; однако с какой-то странной смесью гордости и страха он начал перечислять свои разнообразные титулы, которые отнюдь не были ни короткими, ни малочисленными и сами по себе вполне могли бы внушить почтительный ужас простому смертному. Однако незнакомец весьма невежливо прервал это церемонное представление, заявив, что именно священника он и разыскивает, и предложил падре немедленно следовать за ним, ибо некое лицо, находящееся у порога смерти, испытывает нужду в духовном утешении.

— Подумать только, — сказал незнакомец, — споткнулся как раз о того, кого искал! Клянусь Бахусом! Вот это удача! А ну поторапливайся за мной, а то у нас времени нет!

И, как бывает с людьми уступчивыми, решительный и властный тон незнакомца совершенно подавил все сомнения, какие могли возникнуть при этом у доброго падре. К тому же он не смел отказать в духовном утешении умирающему; впрочем, дело было не только в этом; просьба эта несколько рассеяла суеверный страх, который уже начал внушать ему таинственный незнакомец. Однако, последовав за ним на почтительном расстоянии, падре не мог не отметить, похолодев от ужаса, что шаги незнакомца не оставляют следов на песке и что фигура его по временам словно бы растворяется, исчезая, в тумане, так что святому отцу приходилось останавливаться, ожидая, пока незнакомец не возникнет снова. Во время одной из таких остановок падре услышал, как вдали прозвонил колокол миссии, возвещавший полночь. И едва последний удар колокола замер вдали, перезвон этот подхватило и повторило множество колоколов, больших и маленьких, и воздух зазвенел от боя часов и курантов на многочисленных колокольнях. Старый священник испуганно вскрикнул, и тогда незнакомец сердито спросил его, в чем дело.

— Колокола! Разве ты не слышал их звона? — задыхаясь, спросил падре Вицентио.