Приключения Лидии Михайловны, временно исполняющей функции музы - Страница 2

– Вот занесла нелегкая, и где же я?

Мимо пробежала стайка молоденьких девиц. Весело щебеча на ходу, они гурьбой скрылись в конце коридора. Лидия Михайловна тяжело потянулась следом, трезво рассудив, что если где и есть выход, то молодежь об этом лучше знает. Вскоре показались витьевато украшенные двери со множеством замков, замочков и целым набором щеколд — что-то вроде витрины в магазине хозяйственных принадлежностей.

Здесь была небольшая давка, но, не церемонясь, она пролезла в начало.

– Лазарева направо, Дарина налево, — сидящий за канцелярским, заваленным справками, столом, худощавый распорядитель, лихо сортировал очередь. Подняв измазанные чернилами окуляры очков, один из которых был немного разбит, он спросил. — Вы к кому, мамаша?

Она опешила.

– Ни к кому. Я домой.

– Домой направо, — зычно гаркнул он, ей в ухо.

И коридор закружился, стены словно по волшебству пришли в движение, начав некий лихой хоровод, подобно шумным красавицам, замелькали сотни разноцветных дверей.

– Вроде не пила, — Лидия окончательно осовела и села на пол.

А двери набирали обороты: в дикой пляске пролетали церковные ворота резного дуба, входные двери из крашеного дерева и, откровенно простецкие, деревенские, обитые столовой клеенкой. На последних она даже разглядела блестящие кнопочки гвоздей. Движение становилось все более хаотичным. Вглядываясь до рези в глазах, она попыталась осмыслить происходящее, но передумала и закрыла глаза ладонями.

– Кончено! — прогремел громоподобный возглас.

Испуганно прищурив левый глаз, она огляделась: двери исчезли, вместо них появился мужик в смешной, квадратной шапочке. Он держал в руках потрепанную, с вздутым боком, кондукторскую сумку, где вместо билетов была намотана светящаяся лента. Он задумчиво отмотал длинный отрезок и резко оборвал ленту:

– Пройдите новопреставленная.

Лидия хотела возмутиться, но появление из абсолютно пустого пространства ещё двух мужиков с крыльями её насторожило. Те, казалось, не замечая её терзаний и нехотя вполголоса переговариваясь, лениво заспорили.

– Прекрасный экземплярчик, — усмехнулся чернокрылый, — ты даже не представляешь, коллега, сколько она вынесла куриных ножек, на полптицефабрики хватит. А бульон, какой она варила бульон — там жиринок было в два раза меньше нормы, — и обращаясь к ней, он с издевкой спросил. — Так, какой процент мяса кладут в котлеты? По-твоему выходило что этого ингредиента там вообще не должно было быть. А борщ, он — по всем правилам — красный!

Лидия вспомнила бледно-рыжие разводы варева, что они делали по четвергам из прокисшей капусты и вздохнула — свеклу воровал главный повар. Булки — вечно черствые, алюминиевые ложки — засаленные: её мысли, словно тени, побежали по гладкой как экран стене. Вот и прокопченные плиты, залитые липкой пригоревшей кашей; на свет выплыло лицо вечно недовольного рубщика мяса; Галька-посудомойка, свалив в раковину груду тарелок, отчаянно ругаясь открыла на всю мощь кран с горячей водой и поднимающийся пар заполнял все помещение… Было мерзко и противно. Тридцать лет стажа, ни одного больничного, пенсия: вспомнив о так и нереализованных льготах, Лидия Михайловна упрямо набычилась — умирать не хотелось ну ничуточки.

И в наступившей тишине, раздался судьбоносный стук в дверь. Ангелок встрепенулся — к ним кто-то отчаянно пытался войти. Приоткрыв щелку, белый оппонент, нервно крикнул:

– Суд заканчивается, просьба немного подождать.

Но, воспользовавшись замешательством председательствующих, некая личность проскользнула в комнату. Наклонившись к судьям, этот некто что-то горячо зашептал. На их лицах отразилось недоумение.

– Это как-то необычно, мы должны подумать, — нараспев начал кочевряжиться первый светлый судья.

– Да чего там, всего два дня, а не справится, — его друг и коллега довольно оскалился, — значит к котлам — она ж привычная.

– Я справлюсь, — будто получив толчок извне, взмолилась Лидия Михайловна, только сейчас поняв, что работу на кухне она ненавидела всей душой.

Задумчиво пригладив перья, ангелок шумно выдохнул:

– Ну какая из неё муза? Вот дух чревоугодия, ещё куда ни шло.

– Там вакансий нет, штат переполнен, а мне муза, — он провел ребром ладони по горлу, — вот как нужна.

Сняв с макушки лавровый веночек, златокудрый бог начал нервно обмахивать покрасневшее от волнении лицо.

– Подопечный у меня один, он, конечно, все больше по любовным романам специализируется, но подает некие надежды. Генка Федюшкин, да вы его знаете — он в прошлом году душу закладывал за удачное название романа. Ему рукопись сдавать во вторник, вот те крест, — он даже картинно перекрестился, чем вызвал гримасу отвращения, одного из присутствующих, — клянусь, что не вру.

Но, поняв, что ему все равно, не слишком верят, повторился:

– Стоящий автор, только нервный очень. Как вечер, так о музе молит, совсем покоя лишил. Вынь да положь, а я что их выпекаю. Положено столько по штату и ни единой больше, у меня на год все расписаны.

Судьи мялись, советовались, всем своим видом показывая, как им нелегко принять такое решение, возводили глаза к несуществующему потолку, многозначительно молчали, и, хлопнув себя по лбу, просящий, наконец-то, сообразил: история стара как мир — надо подмазать!

Он извлек из кармана пару билетиков:

– Вот, впишите кого угодно, любого артиста, и контрамарка на двоих сразу нарисуется. Только дайте хоть кого-нибудь, хоть вот эту толстушку.

– Я, просто, полная, — обиделась Лидия. — Жизнь у меня тяжелая.

Чернокрылый, нагло запихав оба билетика себе в рукав, ехидно хмыкнул:

– Судя по весу сумок, она, действительно, права.

– А, была, не была, но только на два дня, — они пожали друг другу руки и троекратно расцеловались, при этом демон попробовал залезть к пришедшему в карман, но в мантии карманов нет, поэтому, разочарованно похлопав его по бокам, он только пригрозил:

– Два дня, и так котлы простаивают.

И комната опять закружилась.

– Держись за мою руку, — тонкая, с французским маникюром, рука дернула Лидию наверх.

– Не вертись по сторонам, — это уже когда они шли анфиладой изящных комнат, страдальчески щурясь от её непрезентабельного вида, настраивал временный наниматель. — Запомни, у тебя есть два дня, не более. Как только подопечный допишет роман и…

Он не договорил, потому что их окружили высокие, стройные девы. Они с интересом и весьма откровенно разглядывали линялый свитер Лидии и тихонько перешептывались. Аполлон, а это явно был он (ну кто же ещё), усиленно делал вид, что не понимает насмешливых взглядов подчиненных. Повертевшись, он, наконец, отыскал глазами распорядителя облачений и деликатно поманил его пальцем.

– Под твое начало, и чтобы к обеду, что-то напоминающее музу у меня было.

Он вычеркнул запись сделанную красным карандашом накануне и скорым шагом скрылся в блестящем тумане.

– За мной, пожалуйста, — щупленький амурчик, с неподдельным страхом оглядев снизу вверх её грузное тело, поманил повариху к дверям закрытым на тоненький стебелек розы — щеколду. Над ними крупными буквами было выведено "Склад инвентаря для муз, граций и добрых фей". Дверь с едва слышным звоном отъехала в сторону, явив блистательное зрелище выставленных в аккуратный рядочек арф, сложенных в кипу, немного сплющенных лавровых веночков, нежнейшие гирлянды свежих благоуханных цветов. Посреди всего этого великолепия сидел грустный кладовщик, со скучающим видом поглаживая такого же грустного кота. Впрочем, кот успевал ещё и перебирать струны странного, похожего на гусли, инструмента. Замешкавшись в дверях, Лидия Михайловна сдержанно чихнула, и кладовщик, на минуту вернувшись на грешную землю, вздрогнул и удивленно воззрился на неё.

– Я это, — не зная как продолжить, она неловко сунула ему на стол листочек, выданный Аполлоном, — мне, в общем, ну сами понимаете…

Ленивый глаз кладовщика скользнул по документам,

– Туда, — он неопределенно махнул рукой, — поройся, может, чего и найдешь.