Приключения Котобоя - Страница 4

Котобой набирал ход. Но слишком медленно.

— Бросай селёдку! — завопил Афоня и кинул в медведя рыбиной. Котаускас швырнул ещё одну и попал хищнику точно в морду. Пока тот раздумывал, подобрать селёдку или продолжить погоню, Котобой пролетел мимо и устремился к югу…

— Эх, жаль якорь, — вздохнул Котаускас.

— Мечты сбываются, — хмыкнул Афоня. — Ты хотел его бросить на Северном полюсе… Вот мы и бросили!

Прав был морж Федот, зима началась неожиданно рано. Сначала она гналась за Котобоем по пятам, а затем обогнала судно. Яхта никак не могла добраться до воды: океан замерзал прямо на глазах.

Ледяной ветер пробирал до костей, поэтому вахту меняли каждые полчаса, и самовар топили, не переставая.

— Шишки кончились, и щепки на исходе, — предупредил старпом.

— Ничего, потерпим, — сказал Котаускас. — Если ветер не переменится, через три дня будем дома.

До берега осталось всего километров 20–30, когда ветер стих. Наступил полный штиль. Рыбаки привязали к носу яхты верёвки с лямками и попробовали тащить судно по льду… Но сделали несколько шагов и сдались.

Щепки кончились. А мороз всё прибавлял. Особенно мёрз старпом, спавший в дырявом валенке.

— Можно топить самовар селёдкой, она жирная, — предложил Шустер. Но на него посмотрели с негодованием.

Наконец, капитан принял трудное решение: достал топор и срубил мачту.

— Может, кто-нибудь дым заметит!

Прошло ещё несколько дней.

— Еды у нас хоть на месяц хватит, а вот дрова скоро закончатся, — доложил Афоня. — Что будем делать, кэп?

— Я отправлюсь за подмогой, — сказал Котаускас. — Если всё будет нормально, через день доберусь до деревни.

Он надел рюкзак и уже собирался уходить, когда вдалеке послышался лай.

— Похоже, ненцы едут на рыбалку, на ездовых собаках, — Афоня поджёг факел и стал им размахивать.

— Ура! Нас спасут! — Шустер принялся что есть силы дуть в губную гармошку.

Лучше бы они этого не делали.

Через полчаса Котобой был окружён стаей бродячих собак.

Экипаж едва успел заскочить в кубрик и захлопнуть за собой дверь. Через иллюминатор они видели, как собаки рвут на части брошенный рюкзак с селёдкой.

— Живыми нас не выпустят, — мрачно сказал Котаускас. — Какие будут предложения?

— Может быть, попробовать рыбой откупиться?

Старпом прицепил к палке белый носовой платок и вылез на палубу…

Через секунду парламентёр влетел обратно в кубрик, а флаг был разодран на десятки клочков.

— Да, говорить тут не с кем, и не о чем!

В такой безвыходной ситуации коты не оказывались никогда. Афанасий прикидывал, на сколько им хватит запасов еды. Котаускас делал в вахтенном журнале последнюю, как он полагал, запись. А Шустер зачем-то вдруг начал вязать морской узел.

— Если хочешь повеситься, не получится. Мачты нет, — мрачно пошутил Афоня.

Младший матрос не отреагировал и стал вязать второй узел, затем — третий…

— Выкладывай, что придумал? — приказал капитан.

План Шустера был прост и гениален, если бы не одно но… Ночью кто-то должен был набросить на собак веревочные петли.

— Невозможно, — сказал Котаускас. — Они нас мгновенно учуют.

— Меня не учуют, я третий месяц в собачьем носке сплю, — напомнил мышонок.

Шустера обсыпали мукой для маскировки. И ночью он незаметно выскользнул из кубрика с дюжиной верёвок.

Двенадцать огромных голодных псов спали на снегу. И каждому отважный мышонок накинул петлю на шею.

Впрочем, подвиг совершил не он один…

— Эй, комнатные болонки, кто меня догонит, получит хвост от селёдки! — Афоня запустил в собак рыбьим скелетом и бросился бежать. Собаки — за ним…

Собачья упряжка стремительно тащила Котобой.

Поначалу Афанасий бежал впереди, но затем сделал крюк и забрался на палубу. А Котаускас стоял на носу и пощёлкивал кнутом:

— Но-о, родимые!.. Миль двенадцать в час делаем, — прикинул он на глазок.

Уже к обеду повозка добралась до Котьмы. Шлында, пытавшийся свинтить с чьей-то крыши антенну, издалека заметил яхту. Поэтому, когда Котобой подъехал к пристани, на берегу его встречала толпа котов — с вилами, граблями и дубинами…

Собаки перегрызли верёвки и еле успели удрать. Впрочем, их никто не преследовал.

А потом был большой кошачий пир. Такой, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Но местному поэту Васькину это, по всеобщему мнению, удалось. Вот отрывок из его новой поэмы:

А потом команда Котобоя вернулась на борт. Афанасий раскочегарил самовар, попили чаю, поговорили…

— Интересно, а на Южном полюсе селёдка тоже жирная?

— А может, её там вообще нет!

— Ну, это вы у пингвинов спросите, — сказал Котаускас, забираясь в валенок.

— Кэп, ты серьёзно? — уставились на него Афоня и Шустер.

— Поживём — увидим. А сейчас всем — отбой!.. Ёксель-моксель-таксель-брамсель!

— Готовь сани летом, а лодку зимой! — говаривали в старину.

Ещё лежал мартовский снег. Но экипаж Котобоя готовился к летнему сезону. Котаускас перебирал старый лодочный мотор. Шустер промазывал смолой щели. А Афанасий хватался то за одно, то за другое. Но всё у него валилось из лап. Старпом тяжело вздыхал и постанывал.

— Что это с ним? — спросил юнга. — Зубы болят?

— Влюбился, — хмыкнул капитан. — Весна! Ёксель-моксель-таксель-брамсель!

Да, Афоня влюбился. И не в кого-нибудь, а в красавицу Марианну. В неё была влюблена чуть ли не половина Котьмы. Приходили и коты из других деревень. А один даже из города прибегал свататься. Ежедневно перед домом Марианны выстраивалась очередь женихов, и начинались концерты: каждый вопил о своих чувствах как мог. Соседи жаловались. Но Марианна только плечами пожимала: