Приключения двух друзей в жаркой степи (Плюс тридцать пять градусов) - Страница 21

Они стали спорить, педагогично это или не педагогично, когда называешь вещи своими именами. А я напряженно думал, как мне от Миши спастись. И от Славы тоже. Ведь и он кулак мне не зря показывал.

Наконец решил, что мудрее всего будет не попадаться им на глаза. Хотя бы временно. Пусть поостынут. И на раскопки ходить пока не следует. Лучше к Сашке…

Я нашел его в саду, под кустом черной смородины. Лежит на животе, руками голову подпер. Перед ним самодельный блокнот из разрезанных тетрадных листов.

Увидел меня, спросил сразу:

— Который час?

— Девять скоро. А что?

— Значит, в моем распоряжении еще час. Надо спешить.

— Куда?

— Через час ты меня больше не услышишь.

Вот с кем не поскучаешь! Всегда весело с ним.

— Улетишь на метле в космос? Или нет! Превратишься в невидимку и будешь бегать голым по деревне.

Сашка шутки не принял, холодно посмотрел на меня:

— Тогда бы я сказал: ты меня больше не увидишь. А я говорю: не услышишь.

— А, знаю! Ты меня заколдуешь, и я ничего не буду слышать.

— Нет. Просто перестану говорить с людьми.

Я вытаращил глаза.

— Почему?

— Научный эксперимент. Хочу выяснить, сколько времени человек может молчать.

И рассказал мне, как родился научный эксперимент. Вчера вечером тетя Маруся, чем-то расстроенная, накричала на него:

— Трещишь, трещишь без умолку. И часа не можешь помолчать.

Сашка тогда решил: что час! И объявил тете Марусе, что с завтрашнего утра вообще умолкает.

— Так и не разговариваешь? — спросил я.

— С ней — уже нет. А с тобой еще час — и тоже все.

— А как ты будешь объясняться? Кушать просить, деньги на кино. Ну, мало ли что еще человеку нужно.

— Вот. — Он показал на самодельный блокнот. — Видишь, я уже с ней разговаривал.

Я прочитал: «Доброе утро». «Дядя Коля когда приедет?» «Нет, говорить не буду». «Завтрак скоро?» «Опять яичница?» «Спасибо».

Дальше шла страница с цифрами, от единицы до десяти, потом страница с алфавитом, старательно выписанным, потом страница с отдельными словами: «Вперед». «Назад». «Налево». «Направо». «Быстро». «Медленно»…

— А это для чего?

— Тут у меня наиболее распространенные слова. Не надо будет их то и дело писать, просто покажу и все. Таким образом облегчатся мои сношения с внешним миром.

Сношения с внешним миром… Какие слова! У меня от зависти остро засосало под ложечкой. Так захотелось сноситься с внешним миром при помощи такого вот блокнотика.

— Знаешь что, Сашка! Я тоже.

— Нет, — сказал он строго.

Я опешил.

— Почему?

— Ты будешь писать, я буду писать — так очень долго переговариваться. Вот я закончу молчать, тогда пожалуйста. Уже будет накоплен некоторый опыт.

— Ладно, — согласился я без особой радости. — Только чтобы мне успеть к школе закончить. А то как уроки отвечать? Ведь если писать, сколько лишних ошибок понаделаешь.

— Тут уж я не знаю. Как выдержишь. Может, ты всего-то час промолчишь.

Я немножечко обиделся:

— Тебя-то во всяком случае перемолчу, вот увидишь! По улице, поднимая пыль, с криками неслись мальчишки. Что-то случилось. Сашка подбежал к забору.

— Что там, Митька?

— На шоссейке бык москвича забодал.

Я сразу представил себе, что случилось. Приехал человек в Малые Катки прямо из Москвы. В гости, к родным. Одну только ночь переспал, утром вышел погулять по деревне. Идет, а навстречу огромный бык. Пригнул голову, летит прямо на бедного москвича…

Прибежали мы — оказалось все не так. Бык забодал не человека, а машину. «Москвич-407». Красного цвета, с большим тюком сверху, на багажнике. Лежит на боку, в канаве, словно устал и прилег немного отдохнуть. Ничего не сломано, никто не пострадал. Только вот щиток радиатора немного помят.

Водитель «Москвича» и его жена, оба уже пожилые, стоят на дороге и ругают друг друга:

— Тореадор несчастный! Ведь говорила тебе, говорила: встань в сторону, пока стадо пройдет.

— Куда в сторону! В канаву, да?

— Хоть бы посигналил! Руки бы у тебя отсохли?

— Сигналить запрещено. Знак видела у въезда в деревню? Ничего не понимаешь, так помолчи.

Сашка сказал:

— Быкам сигналить нельзя. Они еще больше яреют.

— Вот видишь! — обрадовался мужчина.

А женщина накинулась на Сашку:

— Чего вмешиваешься, когда старшие разговаривают?

— Вы не разговариваете, а ругаетесь.

Водитель с женой опять стали спорить, что делать дальше. Она требовала, чтобы он бежал в деревню и достал бы из-под земли трактор, а он доказывал, что все трактора в поле, что надо выйти на шоссе, остановить большую грузовую машину и попросить шофера помочь.

Сашка толкнул меня локтем в бок.

— Айда к клубу!

Мы с ним и еще с несколькими мальчишками приволокли со двора клуба пять здоровенных жердин. Просунули их под машину. Водитель кружил вокруг нас, командовал бестолково:

— Сюда! Сюда! Нет, не сюда! Нет, не туда!..

А жена его, хваталась за жерди:

— Колеса сломаете! Стекла сломаете! Все сломаете! Мы облепили жерди со всех сторон, нажали. «Москвич» медленно, нехотя стал на колеса. Водитель сразу забрался в кабину, завел мотор, вывел машину из канавы на дорогу. Обежал рысцой вокруг «Москвича», увидел, что ничего особенного с ним не случилось, только кузов в нескольких местах поцарапан, и совсем ошалел от радости:

— Ох, спасибо, ребята, ох, молодцы, ребята!

— Вы царапины сейчас не замазывайте, — поучал его Сашка. — На дороге пыль, она к краске пристанет, и останутся грязные пятна. Лучше на месте, в гараже.

Водитель смотрел на него с уважением, как на большого специалиста, и послушно кивал головой.

Потом, когда они уехали, Сашка спросил у меня:

— Как ты думаешь, уже есть десять?

Я сказал, что, да, конечно, даже уже больше.

— А что?

Он прикрыл ладонью рот: все, молчу. Научный эксперимент начался.

Мы сбегали к нему во двор, взяли блокнот, карандаш.

— Куда пойдем? — спросил я.

Он написал: «На раскопки».

— Ладно, двинули.

Я сначала посмотрел, есть ли там дядя Володя; его шляпу издалека видать. При нем они меня тронуть не посмеют.

Хорошо, что мы пошли. Возле траншей толпилось много народу. Видно, опять нашли что-то интересное.

— Бежим! — крикнул я и понесся вперед, забыв про своих врагов.

Слава выскочил откуда-то сзади — вероятно, ходил пить к колодцу. Когда я его заметил, было уже поздно, он отрезал меня от Сашки. Оставалось одно: вперед, под крыло дяди Володи.

Но Слава бежал быстрее. Он настиг меня раньше, чем я успел добежать до траншеи.

— Постой! — крикнул он.

Я отпрянул в сторону.

— Только попробуй! — жалко выпищалось у меня.

Он поднял руку, очки зло и остро сверкнули на солнце. Сейчас стукнет!

— Ну… Ну-у! — повторил Слава, и я понял, что он не драться хочет, а просто протягивает мне руку. — Давай лапу. Ты настоящий мужчина, мне все рассказали.

Подбежал Сашка, и мы все трое зашагали к траншее.

Вот тут Сашка, ручаюсь, горько пожалел, что начал молчать в такой неподходящий момент. Археологи нашли столько всего интересного. Одних железных наконечников стрел штук тридцать. И еще золотые серьги. И палаш. И кинжал. И бляшек серебряных много-много. Они раньше были прикреплены к ремню. Но ремень сгнил, а бляшки все остались.

Я засыпал дядю Володю вопросами: за себя и за Сашку. Видно было по глазам, как ему хочется спросить. Но не писать же при всех в блокноте. Смеяться будут!

— Вы говорили, что они бедно жили, ваши горшечники. А у них ого сколько всего!

— Это не у них, не у горшечников, — ответил дядя Володя. — Это гораздо более поздняя могила. Видишь? — В стороне лежало несколько полуистлевших кусков дерева. — Они ограждали могилу бревнами или горбылями, как в курганах бывает. Может быть даже, здесь был невысокий курган, а потом, с течением времени, он сравнялся с землей.

Сашка тронул меня за руку и показал глазами на расстеленную плащ-палатку, где лежало несколько одинаковых странных предметов. Продолговатые, зеленые…