Приключения богатыря Шовшура, прозванного Лотосом (с илл.) - Страница 16

КАК БОГАТЫРЬ ШОВШУР

БЫЛ ПРОКЛЯТ

ЗАНДАН-ЗУЛОЙ

И СПАСЕН БЕЛОЙ ЛЕБЕДЬЮ

Поставив коня на приколе, Шовшур вступил в девичью башню. Подошел он к пышному ложу, дернул полог, уселся на золотом стуле, снял запыленный свой шлем, положил его на постель и сказал:

— Зандан-Зула! Победил я твоего семидесятиголового Тегя Бюса. Но от долгой борьбы спутались у меня волосы. Подымись и расчеши.

Поднялась ханская дочь Зандан-Зула,

Так пролежал Шовшур  в беспамятстве четыре дня и четыре ночи.

обернулась в стару­ху с медным клювом и сайгачьими ножками, всплеснула когти­стыми руками, прохрипела:

Ты с женихом разлучил меня —

Будь же ты проклят с этого дня!

Стрелы недостоин отныне ты!

Станешь добычей жадных червей,

Кости развеет твои суховей,

Сгниешь в безводной пустыне ты,

Сгниешь в бесплодной пустыне ты!

— Нет, не разлучил я тебя с милым женихом, — возразил Шовшур и отсек злобной колдунье голову.

Сел Шовшур на золотой стул и задумался: «Что же мне делать? Вернусь я назад к своим, а богатыри скажут мне: «Победил ты врага в бою — на то и дана тебе богатырская сила. Куда же девал ты Зандан-Зулу, на которой повелел тебе твой отец жениться?» Не поверят мне богатыри, что Зандан-Зула оказалась колдуньей. Нет, лучше поеду я по широкой сте­пи, навстречу неминуемой смерти. А сбудутся проклятья Зан­дан-Зулы, и погибну я от голода и жажды, — разве на родине богатырей, в стране Бумбе, не появится воин сильнее меня, не родится воин отважней меня? Сказано ведь: «То, что случит­ся, находится впереди». Поеду и я вперед!»

Сел Шовшур на коня, помчался по широкой степи неизве­стно куда. Ехал, ехал и заблудился в безлюдной, бесплодной пустыне. Его скакун Оцол Кеке исхудал до того, что не стало мозга в его костях, жира на его животе. Не находил он тра­винки, чтобы пожевать ее, не видел капли росы, чтобы испить ее. Вскоре свалился он у безводного, бесплодного холма. Сва­лился рядом с ним и Шовшур, запыленный степным прахом, опаленный степным солнцем. Исполнилось предсказание Алта­на Цеджи.

Так, покинутый своим умом, пролежал Шовшур в беспа­мятстве четыре дня и четыре ночи.

Утром пятого дня пролетала над этой пустыней белая лебедь. Вдруг она опустилась на кряж, вложила в уста чело­века и коня живительные зерна и улетела.

Ожил всадник, поднялся и Оцол Кеке. Взглянул Шовшур на коня своего и подивился: поправился драгоценный скакун, раз­добрел, будто его только что привели с жирного пастбища. Сел Шовшур на коня, поехал дальше. Проехал он три месяца — и опять исхудал Оцол Кеке, опять конь и седок умирали от жажды и голода. Вдруг выросли среди пустыни зеленые луговые травы, а в траве заблестели прохладные воды чистого ручья.

Утолил Шовшур жажду водами ручья, утолил Оцол Кеке голод травами луга и жажду водами ручья и помчался дальше.

Проехал три месяца — опять исхудал Оцол Кеке. Опять не стало мозга в костях, жира на животе; опять падал от голода и жажды Шовшур.

Вдруг посреди безводной пустыни разлилось широкое мо­ре. Подъехал Шовшур к берегу моря, увидел огромного кита. Шовшур быстро спешился, бросился в воду и метнул в позво­ночную кость кита свое копье. Кит рванулся и поволок Шов­шура в темную глубину моря, но Шовшур не выпустил из пра­вой руки древка богатырского копья. Подбежал к морю Оцол Кеке, подал Шовшуру свой восьмидесятисаженный хвост. Ухватился Шовшур за хвост левой рукой. Понатужился конь, всадил свои передние ноги в землю по самый пах и вытащил на берег Шовшура вместе с огромным китом.

Изжарил Шовшур кита — насытились конь и седок кито­вым мясом; помчался Оцол Кеке дальше. Проехал три меся­ца — достиг вершины горы. Взобрался Шовшур на вершину, окинул оком кречета четыре конца земли, увидал под полуденным солнцем прекрасную бронзовую башню. Дал Шовшур отстоятся своему уму.

«Эта башня шире на целый аршин и выше на один палец дворца богатыря Джангара. Живет в ней, наверно, властелин этой земли. Ежели прибуду я в его ханство в богатырском ви­де, ежели узнают, что я Шовшур, прозванный Лотосом, опора страны Бумбы, — несдобровать мне!»

Так подумав, решил Шовшур затеять хитрое дело, ибо об­ладал он властью над необычайными превращениями, властью, которую вырвал он  из рук свирепого шулмусского хана Шара Гюргю.  Превратил Шовшур своего коня в двухгодовалого жеребенка, тощего и грязного, а сам преобразился в бесприютно­го мальчика, такого вшивого, что, почеши ему челку — станут вши десятками падать, почеши ему висок — станут вши па­дать пятерками.

Сел бесприютный мальчик на своего жеребенка, поехал по степи. В той кибитке, где ему давали побольше, он ночевал; а дневал там,  где давали поменьше. Так он достиг цахара:  это селение  бедняков,   расположенное  вокруг ханской  башни.  Не успел он въехать в цахар, как свалился с ног тощий жеребенок около кучи кизяка и лег посреди пути. Рядом улегся и беспри­ютный мальчик. Оба крепко заснули.

КАК ШОВШУР СТАЛ

ПРИЕМЫШЕМ

СТАРИКА И СТАРУХИ

Вскоре пришел за кизяком, чтобы разогреть очаг, седой ста­рик. Вел он куцего красного вола, запряженного в арбу. Уви­дев грязного, тощего жеребенка и вшивого, шелудивого маль­чика и не выдержав смрада, исходившего от обоих, старик по­вернул вола назад и отправился домой.

Входит он в свою жалкую лачугу, а старуха, жена его, спрашивает:

— Старик,  где  же  кизяк?

Отвечает старик:

— У кизяка валяются тощий, грязный жеребенок и вши­вый, шелудивый мальчик. Такой исходит от обоих смрад, что не выдержал я, повернул вола, так и не набрав кизяку.

—  Как это за столько лет не иссякла твоя глупость! — вскричала старуха. — У нас нет детей — почему же ты не взял в дом этого мальчика? Сейчас же приведи его сюда!

Старик вернулся к мальчику, окликнул его, подал ему бадью с водой. Собрал мальчик последние силы, привстал и, лежа на боку, выпил залпом полбадьи. Остальное дал своему жеребенку.

Взвалил старик бесприютного мальчика на жеребенка, вер­нулся вместе с ним к себе в лачугу. Старуха заключила маль­чика в свои объятия, а потом смыла с него всю грязь. Привел старик его жеребенка к берегу озера, отпустил пастись на зе­леной траве.

И вот бесприютный, вшивый мальчик стал таким чистым, таким славным и милым, что старики не чаяли в нем души.

Мало ли, много ли минуло времени — стоит однажды при­емыш на пороге своей лачуги и вдруг видит трех мальчиков, играющих в бабки. Это была родовитая знать: ханский сын и дети ханских вельмож. Крикнул один из играющих:

— Смотрите, этот бедный мальчик собирается с нами иг­рать в бабки!

Ханский сын ответил:

— Если мужчина хочет принять участие в игре, то ему но отказывают в этом. Пусть играет с нами.

 Когда приемыш подошел к ним, сын одного из вельмож спросил:

— Мальчик, ты пришел играть с нами в бабки?

— Если бы вы позволили, я бы сыграл, — отвечал приемыш.

— Мы ставим на каждый кон целый мешок золота. А что ты поставишь?

— Была бы на то ваша воля — я поставил бы на один кон куцего красного вола, двухгодовалого жеребенка и своих ста­риков — отца и мать.

Сын хана повелел:

—Мала или велика эта ставка, а позволим ему с нами сыграть один кон!

Выдали мальчику три золотые бабки для метания, стали играть. Первым метал сын одного из вельмож: метнул раз — промахнулся, метнул второй раз — промахнулся, мотнул в тре­тий раз — промахнулся. Настала очередь приемыша. Прищу­рился он левым глазом, прицелился. Метнул раз — промахнул­ся, метнул второй раз — выбил две бабки, метнул в третий раз  — выбил все бабки!  Выиграл приемыш три мешка золота.

Сыграли мальчики еще три кона — отыграли у него один мешок золота. Все же досталось ему немало! Высыпал он вы­игрыш в отвороты рукавов своего бешмета и пошел домой.