Приключения Аввакума Захова - Страница 146

— Прошу!

В кресле против двери сидит Евгения — вернее, полулежит, прислонившись головой к спинке, юбка открывает колени. На подлокотнике кресла устроился Леонид Бошнаков — мизансцена, вполне подходящая для банального любовного этюда.

Проходит мгновение — вполне достаточное для того, чтобы оправить юбку и чтобы жених поднялся и глубоко вздохнул.

— Вера, — сердито говорит он, — где ты пропадаешь, ты же знаешь, что ей плохо, хоть бы воды принесла!

— Ничего, ничего, — шепчет Евгения, — пройдёт. Не беспокойтесь обо мне!

Она встречается глазами с Аввакумом и не отводит взгляда, как это только что сделала Вера.

— Что вам здесь нужно? — спрашивает Бошнаков. Он бесцеремонен, смотрит мрачно. — В этом доме ещё присутствует покойник, хоть его и похоронили несколько часов тому назад. Улыбки ещё неуместны.

Вера тотчас же и почему-то с большой готовностью берет пришельца под свою защиту. Вот ещё, пусть не считают её девчонкой и при этом -дурочкой Не много ли они себе позволяют у неё под носом? Теперь она вполне самостоятельная, дядя позаботился оставить ей кое-что на сберкнижке, чтоб она чувствовала себя ни от кого не зависящей, и пусть Леонид не воображает…

— Мой новый квартирант, — говорит она, — архитектор.

— И археолог, — добавляет Аввакум.

— И археолог! — торжественно повторяет Вера. — Да, археолог. Он снял ту комнату на втором этаже, рядом с лестницей.

— Смотрите вы! — усмехаясь, восклицает Бошнаков. — Весьма интересно!

— По-моему, ничего интересного! — Аввакум пожимает плевами. — Комната очень недурна, хоть и холодновата. Но зато потолок высокий, увеличивает кубатуру — большое удобство для страстного курильщика, вроде меня. Я бы переехал ещё вчера, даже вещи привёз, но меня вернули милиционеры. Оказывается, милиция вела следствие в связи с трагичным самоотравлением инженера. Вот и пришлось отложить свой въезд на сегодня.

— О каком самоотравлении вы болтаете! — Бошнаков меряет его взглядом с головы до пят и жёлчно ухмыляется. — Самоотравление! И ко всему прочему — трагичное! Нечего сказать, звучит вполне интеллигентно…

— Садитесь же, почему вы стоите! — говорит Евгения Маркова, указывая рукой на кресло возле себя.

Аввакум благодарит и попутно объясняет, что зашёл он, собственно, за плиткой, так как его плитка потерялась при переезде. Он намеревался сварить себе кофе, до которого он большой охотник. Да и занят он и притом довольно срочной работой: реставрацией одной из несебырских церквей, той — с солнечными дисками. А могут они себе представить, как реставрировать на бумаге такое солнечное здание в комнате, где годами не топлено!

— Вполне вам сочувствую! — с тихим вздохом замечает Маркова.

— Я пойду на кухню — сварю кофе, — говорит Вера. Она ищет глазами взгляд Аввакума и улыбается. — И сооружу вам грелку, возьмёте её с собой.

— Не кажется ли тебе, моя девочка, что ты чересчур весёлая? — спрашивает Маркова.

— А тебе чего хочется? — вдруг вспыхивает Бошнаков. — Чтобы она непременно ревела? Как ты?

— Ничего мне не хочется, — отвечает Маркова.

Вера дёргает плечиком — «вы, мол, не интересуете меня, миленькие, я буду делать, что мне нравится», — поворачивается кругом и выходит.

— Чтоб вас всех черти взяли! — буркает Бошнаков. — Если хотите знать, не люблю я таких сцен.

Он подходит к буфету, наливает рюмку коньяку и залпом её выпивает. Затем наливает вторую.

— Выпейте, любезный! И больше не болтайте о каком-то самоотравлении, вам, как человеку интеллигентному, не подобает говорить глупости. Нечего врать насчёт инженера, верная ему память, и вводить всех в заблуждение.

— Не понимаю вас, — со сдержанной улыбкой говорит Аввакум.

— Он заявляет, что не понимает меня. — Бошнаков оборачивается к Марковой и смеётся. — Ты слышишь? — Коньяк разливается по его руке. — Говорит, что не понимает меня!

— А ты не понимаешь, что становишься скучным? — Красивое округлое, самодовольное и самоуверенное лицо Марковой меняется, черствеет, глаза её обливают Бошнакова презрением и негодованием. — Ты пьян, — добавляет она.

— Бошнаков наклоняется, благодарит за откровенность, которая, впрочем, не так уж оскорбляет его, ибо сегодня у него есть основательные причины для того, чтобы пить, не считая рюмок.

— Но имейте в виду, — заявляет он скорее Аввакуму, чем Марковой, — это отнюдь мне не мешает видеть вещи такими, каковы они есть, и более того, — такими, какими они будут, скажем, в ближайшее время.

— Неужели? — Маркова достаёт из сумочки пачку сигарет, закуривает и, помолчав некоторое время, говорит: — Мне очень любопытно услышать, что ясновидец думает, например, о моем близком будущем.

Леонид Бошнаков допивает оставшийся в рюмке коньяк, вытирает ладонью рот и подходит к Марковой. Та предупреждает его, чтоб он не приближался к ней вплотную и не раздражал этим невесту, к тому же сегодняшний день вообще не предрасполагает к шуткам. Бошнаков замечает ей, что это предупреждение излишне, совершенно излишне, так как между ним и Верой сожжены все мосты из-за сберегательной книжки покойного дядюшки, но что он найдёт в себе достаточно сил, чтобы пережить трагедию, не глотая цианистого калия.

— Я хочу знать, что мне предстоит, — перебивает его Маркова. — Назначат меня, наконец, преподавательницей в консерваторию, вот что я хочу знать! Ну, говори же! Ты ведь ясновидец! — Она смеётся, её грудь нервно колышется под чёрным шёлком платья.

— Тише! — Леонид Бошнаков поднимает палец с таинственным видом. — Он может услышать тебя, проснуться в своём гробу и сказать: «Господи, как хорошо, что меня отравили!» Разве не так?

Её смех внезапно обрывается, будто лопнула натянутая струна.

— Дай руку! — грубо приказывает Бошнаков. — Так… — Он разглядывает маленькую ладонь и качает головой.

— Назначение состоится или нет? — спрашивает Маркова как-то совсем тихо, чуть слышно.

— Назначение? — Бошнаков грустно улыбается.

— Что показывает моё близкое будущее? — уже более звучным голосом спрашивает Маркова.

— Гм… — Бошнаков пожимает плечами. Затем кивает Аввакуму, чтобы тот подошёл ближе, ещё ближе. — Вы видите? — говорит он. — Эта ручка похожа на пустыню, я говорю о ладони, — на пустыню, в которой все дороги засыпаны и прерваны песками вот тут, в этом месте. Дальше нет ничего… Голые холмы, какие-то дюны, но ни малейшего признака жизни. Равнина, над которой царит, мягко говоря, ничто. Великое Ничто… Я должен тебе сказать откровенно, что у тебя нет ни близкого, ни далёкого будущего. Конец.

— Глупая шутка! — Маркова отдёргивает свою руку. — Не умеешь ты притворяться остроумным, ясновидец, провалишься!

Она переводит взгляд на лицо Аввакума.

— Слышите, какие глупости он изрекает?

— О! — подхватывает Аввакум. — Не пугайтесь, он просто шутит.

— Мне — пугаться?

— Покажите, пожалуйста, вашу левую руку!

Покуда она колеблется, продолжать ли ясновидческий сеанс — фарс начинает ей надоедать, — Аввакум, наклонившись, берет её левую руку и поворачивает ладонью кверху.

— По-моему, — начинает Аввакум, делая вид, что читает будущее по мягкой бледно-розовой коже, — по-моему, ваша левая рука, которая ближе к сердцу, гораздо оптимистичнее правой, гораздо! В ближайшее время вы узнаете приятную новость, которая сделает вас бесконечно счастливой.

Губы её улыбаются, хотя все ещё немного смущённо, благодарят. Женщине, лето которой в полном расцвете, но которая уже приближается к осени, далеко не весело, когда она так улыбается. И Аввакум целует ей руку, ту самую левую руку, которая как-то вдруг пробудила в его сердце острую и противную тревогу, целует, потому что ему грустно, — как-никак и он сам простился со своим летом и свыкается с осенью. В эту минуту дверь открывается, входит Вера, а за нею, как-то неуверенно и виновато улыбаясь, доктор математических наук Савва Крыстанов. В руках у Веры поднос с узорными фарфоровыми чашками, сахарницей с амуром на крышке и кофейником, который вместе с облаком пара распространяет приятный аромат. Аввакум спешит ей навстречу и помогает поставить поднос на стол и разлить в чашки кофе. Леонид Бошнаков и Маркова молча кивают новоприбывшему, не выказывая особенного дружелюбия, а Вера, занятая разливанием кофе, говорит ему, не оборачиваясь: «Да сядьте вы, сядьте!»