Приключения 1975 - Страница 85

— Чист якорь!

«Красный Кавказ», набирая ход, устремился к выходу из гавани. И, словно дожидаясь этого, над кораблем снова завыли моторы бомбардировщиков. На этот раз, казалось, ничто не могло спасти крейсер от гибели. Лишенный возможности маневрировать, с большим дифферентом на корму, без артиллерии (в строю находились лишь 37-миллиметровые автоматические пушки), он представлял собой отличную мишень. Но так только казалось! Когда самолеты пошли в атаку, их вновь встретил плотный заградогонь. Бомбардировщики вновь не могли прорваться к крейсеру. Все же одна бомба разорвалась рядом с кораблем. Едва затих гул взрыва, как над морем раздался истошный вой. Оторвало винт, турбина работает вхолостую…

Быстро связавшись с механиками, Гущин убедился, что крейсер действительно лишился одного винта. А вой не прекращался, и Гущин знал, чем это грозит — взрывом турбины. Успеют ли машинисты перекрыть доступ пара в нее? Они успели. В момент аварии у маневрового клапана находился Василий Гончаров. Работая в облаках горячего пара, он сумел добраться до клапана и перекрыл его. Катастрофа была предотвращена.

Если бы это было все! Последним взрывом заклинило рули, и крейсер потерял всякую возможность маневра. И все-таки он продолжал идти к родным берегам. Самолеты прилетали, бомбили и улетали, а «Красный Кавказ», словно раненый исполин, отбивался от них и шел все дальше в открытое море. Проходил час за часом. Наступала темнота, и это вселяло надежду, что скоро налеты прекратятся, но оставалась главная опасность — вода. Она продолжала поступать в нижние помещения, а усилившийся ветер и волны разрушали те временные крепления, которыми преграждали путь воде аварийные партии. Положение ухудшалось с каждой минутой.

— Дифферент на корму четыре метра, — доложил Гущину командир электромеханической боевой части.

— Вода затапливает отсек вспомогательных механизмов, — последовал новый доклад.

— Механизмы обесточить, боевой пост покинуть! — приказал Гущин.

Требовалось принимать срочные меры по спасению корабля. Снова позвонил главный механик и предложил лечь в дрейф.

— Нужно погасить скорость, — сказал он. — Может быть, тогда напор воды ослабеет…

Погашена инерция корабля. Израненный крейсер отдан, по сути, на волю волн, а положение мало чем изменилось. Пущены в ход эжекторы, переносные и стационарные насосы. Но они то и дело останавливаются: в воде много мусора, который забивает сопла установок. Краснофлотцы аварийных партий, стоя по грудь в ледяной январской воде, очищают насосы. Ничто не помогает. Дифферент медленно, но неуклонно увеличивается. Надо снова запускать машины. Лежать в дрейфе больше нельзя.

Крейсер дал ход. И тотчас поступил доклад:

— В котельном номер четыре — вода! Затем доклады обрушились лавиной:

— Затапливает коридор командного состава!

— В артпогребах главного калибра — вода! Крейсер тонул…

Была ночь на 5 января 1942 года. «Красный Кавказ» подходил к Новороссийску. До Туапсе оставалось еще 70 миль…

И все-таки они дошли! Наперекор всему. Фантастический вид являл собой крейсер. Кормы не было — она вся ушла под воду, которая плескалась у четвертой башни. Из многочисленных пробоин в бортах высовывались матрацы, спасательные нагрудники, матросские бушлаты и одеяла — все, чем моряки преграждали путь воде.

По неписаным морским законам корабли, стоящие в гавани, высылают швартовные команды, чтобы встретить соратников, возвращающихся из дальнего похода. С изумлением смотрели моряки туапсинского порта на «Красный Кавказ». На боевых постах крейсера стояли насмерть уставшие люди. Покрытые ранами, промокшие и обожженные, они тем не менее довели корабль до родного причала.

…Осмотр показал, что отремонтировать корабль в Туапсе невозможно. Для этого нужно идти в Поти. Еще двое суток «Красный Кавказ» вели на буксире. На море по-прежнему не утихал шторм. Лопались тросы, «с мясом» вырывались кнехты и полукипы, за которые заводились буксиры. Лишь перед самым Поти ветер успокоился, и «Красный Кавказ» медленно вошел в гавань.

И здесь экипаж пережил волнующие минуты. Всем было известно, что эскадра перебазировалась в Поти, и краснокавказцы готовы были увидеть знакомые корабли. Но открывшаяся картина заставила в волнении забиться сердца. Да, вся эскадра была в Поти. Но корабли застыли в торжественном строю, украшенные флагами расцвечивания. Их экипажи выстроены вдоль бортов. Доносятся звуки встречного марша. Встречают? Но кого?

Эта мысль возникла у всех на «Красном Кавказе» и в следующий момент погасла: на флагмане и на других кораблях взвились сигналы: «Слава героям Феодосии!», «Да здравствует героический крейсер «Красный Кавказ»!»

Встречали их! На буксире крейсер шел вдоль строя кораблей, с которых раздавалось русское «ура!» — боевой клич наших предков. Вот он, высокий миг, оправдывающий понесенные жертвы и страдания, страдания и жертвы во имя Отечества! Нет священнее этого мига, потому что его апофеоз оплачен праведной кровью соратников и друзей…

А 3 апреля 1942 года был передан Указ о присвоении особо отличившимся кораблям Военно-Морского Флота звания гвардейских. И первым был назван крейсер «Красный Кавказ»!

Сейчас его уже нет в строю. Он честно отслужил положенный срок. Но бессмертны его традиции и его слава, которые, как святыни, берегут на флоте. Бессмертна память о первых гвардейцах, изумивших и восхитивших своими подвигами весь мир…

Дорога шла у самого берега. Слева, из-за тянувшегося вдоль уреза воды проволочного заграждения, линий кое-где осыпавшихся траншей и зелено-желтых бугров пустых дзотов, доносился шум прибоя. Светало. Над влажным, поблескивающим кварцем шоссе поднимался легкий утренний туман. Слабый ветерок с моря еле-еле покачивал подсвеченные первыми холодными лучами солнца верхушки сосен. Их словно выкованные из меди стволы одиноко возвышались из густого березового подлеска. В воздухе стоял смолистый настой хвои.

У обочины зашевелились кусты, будто кто-то, смахивая росу, затряс ветки. Среди зарослей низкорослой ольхи и разлапистого орешника появилось лицо человека. Чуть-чуть раскосые, с больным, лихорадочным блеском глаза, слегка прикрытые воспаленными веками, настороженно осматривали тракт. Человек был невысок ростом, худ, небритые щеки ввалились, почернели и еще больше подчеркивали острые скулы. Из-под суконной финской фуражки с большим согнутым домиком козырьком выбивались темные редкие пряди давно не стриженных волос. Перетянутая широким ремнем коричневая куртка с накладными карманами в некоторых местах была порвана и перепачкана глиной, мятые брюки измазаны на коленях зеленью травы, грубые кожаные пьексы[23] насквозь промокли и потемнели от росы. На груди прячущегося висел немецкий автомат, из-за пояса торчали две гранаты с длинными деревянными ручками, парабеллум и настоящий боевой пукко.[24] На шоссе послышался звук мотора приближающейся машины.

Человек вздрогнул, отпрянул назад и затаился. Затем осторожно отвел рукой ветки и, оставаясь совершенно невидимым со стороны, продолжал внимательно следить за дорогой. Так он простоял довольно долго. Мимо него уже много раз проносились машины. Человек выглядывал и прятался снова. И все чего-то ждал. По его изможденному лицу скользили тени, словно он силился и никак не мог на что-то решиться. Незнакомец видел странных, непонятных ему людей, сидящих в кузовах автомобилей. На их пилотках и касках были звезды, а на плечах… погоны. Кто это? Чьи войска? Кому принадлежит эта незнакомая ему форма. Если отступающие власовцы, что почти совершенно исключалось, то почему звезды, а если русские, у них не должно быть погон.

Затарахтело совсем близко. Куда-то спеша, разбрызгивая воду из луж, промчался мотоциклист, оставив после себя сладковатый запах газолина. Несколько минут было тихо. Затем показался юркий военный «виллис» с белыми звездочками на бортах. Неожиданно машина дернулась, вильнула вправо, скрипнула тормозами и, свернув к обочине, остановилась прямо против того места, где прятался человек. Из своего укрытия он прекрасно видел всех, кто находился в автомобиле. Их было четверо: один, судя по головному убору — фуражке с черным околышем и лаковым козырьком, офицер и трое в плащ-палатках — очевидно, солдаты.