Приключения 1970 - Страница 53

Румяный егерь, с ефрейторской лычкой на погонах, сидевший над самой кабиной, вдруг встал и, указывая рукой туда, где виднелись партизанские упряжки, завопил и застучал по кабине.

Шофер прибавил ходу. Прямой клюв ручного пулемета вытянулся в направлении обоза. Вразброд, как настраиваемые инструменты оркестра, заклацали затворы.

…Металлическая коробка по названию «даймлер», наполненная солдатскими судьбами, как воскресная авоська алкоголика пустыми бутылками, подъезжала к дому, где стоял Левушкин.

В обозе тоже услышали гул мотора и увидели приближающийся к домам грузовик.

— Фашисты! — крикнул Миронов и принялся нахлестывать свою упряжку. Не успев свернуть, он задел край телеги, у которой шел Бертолет. Раздался треск, телеги сцепились.

— Какого черта, не видишь! — закричал старшина, замахиваясь кнутом. — Путаешься здесь, нескладуха! К лесу не поспеем!

Топорков скользнул внимательными глазами по лицу старшины и бросился к Гонте.

— Ну!.. Чего же ты! Командуй! — сказал, ухватив Гонту за плечо тонкими цепкими пальцами. — Ставь пулемет!

Левушкин притаился за углом дома, держа наготове тяжелую железную гроздь. Глаза его были полны холодного бешенства.

Он ждал, рассчитывал. Скорость машины, траектория полета гранат, время горения запала — все эти величины сложились в голове Левушкина в одну четкую формулу, да так быстро и ловко сложились, как будто Левушкин усвоил эту формулу еще до того, как у него прорезался первый зуб.

И как конечный, действенный вывод этой формулы был взмах руки. Дернув длинный шнур «колотушки», Левушкин неторопливо швырнул связку через плетень, под радиатор наезжавшего «даймлера».

Привстав у пулемета, Топорков и Гонта смотрели на столб дыма, причудливым густым деревом выросший на краю села.

— Левушкин… Его работа! — одобрительно сказал Андреев.

Миронову, Бертолету и Степану, наконец, удалось расцепить телеги, и обоз тронулся к лесу.

Левушкин бил из автомата в облако пыли и дыма, все еще окутывавшее грузовик.

— Стриги их, парикмахер! — упоенно кричал он.

Но из облака ударил ответный огонь, и древесная труха, посыпавшаяся из бревен над головой разведчика, запорошила ему глаза.

— Отход! — закричал Левушкин, и они помчались за дом, на огороды, к крутому берегу реки.

Беркович первым прыгнул с песчаного откоса вниз, но сделал это как-то странно, неуклюже, словно разобщившись вдруг в суставах. Левушкин приземлился на влажный прибрежный песок мгновением позже.

Парикмахер лежал ничком. Запаленно дыша, Левушкин коснулся его затылка — и ладонь стала красной.

Он перевернул Берковича на спину и увидел окровавленный рот; темные шарики зрачков безвольно покатились в глазные уголки и застыли.

Левушкин услышал наверху тяжелый топот.

— Эх, душу вашу! — выругался разведчик сквозь стиснутые зубы и, подхватив автомат Берковича, помчался под крутым берегом к прибрежным кустам.

Стихли выстрелы. Румяный ефрейтор стоял на берегу рядом с обер-фельдфебелем, в трех метрах над Берковичем и рассматривал убитого.

— Ich hass’ ihn niedergeschossen, wie ein Rebhuhn, — сказал ефрейтор. — Grad im Fluge!4

— Gut! — мрачно буркнул обер-фельдфебель. Неподалеку перевязывали раненых. Маленький радист с рассеченной губой, бледный, заученно кликал по походной рации какого-то Jäger’а — «Охотника».

Накликал «охотников» маленький немецкий радист! Едва обоз втянулся в лес и едва успел Гонта дотащить трофейный МГ до опушки, как окраина Чернокоровичей наполнилась веселым мотоциклетным треском.

Одна за другой, словно блохи, впрыгивали черные маленькие мотоциклетки на бугор, где стояло село, исчезали среди домов, а затем, значительно увеличившись в размерах, появлялись на противоположной околице, ближе к партизанам. За мотоциклетками показался еще один мерно рокочущий, громоздкий, как чемодан, грузовик, везущий новую порцию солдат.

Мотоциклисты остановились на дороге метрах в пятистах от леса. К ним подъехал грузовик. Егеря, быстро и ловко развернувшись в цепь, двинулись к опушке. Позади шел офицер в высокой фуражке, в окружении нескольких автоматчиков.

— Будут прочесывать, — сказал Топорков, глядя на цепь гитлеровцев одичавшими глазами.

Гонта кивнул и, словно бы лишь сейчас вспомнив о ссоре, резко повернулся к майору и схватил его за отвороты шинели. Легкое тело Топоркова заколыхалось, как сухой стебель мятлика под ветром.

— Слушай, майор, ты в военном деле кумекаешь! Я тебе верить хочу, понял?

Топорков смотрел в бронзовое, скуластое лицо пулеметчика, раскачиваемый его руками.

— Отпусти, — сказал он тихо, и пальцы, державшие шинель, разжались. — Хочешь верить, так верь. Не паникуй. Воюй, Гонта! — И он повернулся к Андрееву, который неслышно залег рядом в траве. — Андреев, офицера видите?

Цепь, продвигавшаяся к лесу, наткнулась на длинную очередь и залегла. Лейтенант в высокой фуражке перебегал с одного места на другое, слышались его сердитые окрики.

Выждав, когда стих пулемет Гонты, егеря снова стали приподниматься и попеременно, перебежками, под прикрытием густого автоматного огня, продвигаться к лесу. Приподнялся и офицер.

Этого только и ждал Андреев. Вглядываясь сквозь цейсовскую оптику в белое, сухое лицо, он нажал спуск. Взмахнув руками, лейтенант скрылся в траве.

Два егеря тотчас бросились к нему.

— Sanitätsdienst! — закричали на опушке. — Zum Herrn Leutnant, feste, feste!5

Цепь залегла. И в это время коротконогий, приземистый обер-фельдфебель подбежал к мотоциклистам и что-то прокричал им, взмахнув рукой по направлению к лесу.

Вскоре грохочущие, юркие машины исчезли с опушки. Только легкие столбы пыли закрутились над дорогой, и в эти-то столбы напряженно всматривался майор Топорков.

— Я пойду к обозу! — крикнул он Гонте и коснулся пропыленной кожаной куртки. — Мотоциклы пошли в обход! В тыл!

Гонта открыл прокуренные крупные зубы. Во взгляде его сквозила неуверенность.

— Никуда… Со мной будешь! — буркнул он и вновь взялся за рукоять МГ.

Ему не пришлось стрелять. Егеря не отрывались от земли. Не хотели егеря идти в загадочный, глухой лес, где скрывались партизаны.

— Видал! — с торжеством сказал Гонта и повернулся к майору.

Но майора не оказалось рядом. Он исчез. Убежал!

Обоз с трудом пробирался в чащобе. Со стороны опушки доносились приглушенные расстоянем выстрелы.

Степан увидел впереди просвет, обогнал свою шедшую первой упряжку и выбежал на узкую лесную дорогу с глубокими колеями, пробитыми в песке.

— Хлопцы, сюда! — крикнул Степан.

Бертолет, Галина и Миронов погнали лошадей к дороге.

Уже вздохнули облегченно Степановы битюги, развернув телегу на песчаной колее, когда на дорогу, чуть в стороне, выбежал Топорков.

— Назад! — закричал он. — Назад, в лес!

Впалая грудь майора ходила ходуном. Он стиснул воротник гимнастерки, чтобы удержать в себе сухой, сипящий кашель, который рвался наружу.

Степан, недоуменно хлопая белесыми ресницами, принялся разворачивать телегу. Топорков подбежал к Бертолету.

— Автомат! — скомандовал он, и Бертолет послушно отдал свой шмайссер.

Топорков, неловко вскидывая ноги, помчался на дорогу. И тут они услышали знакомое тарахтенье, будто кто-то, приближаясь, вел палкой по штакетнику.

Подрывник сбил набок каску, отчего лицо приобрело несвойственный ему ухарский вид, взял из-под сена гранату и побежал вслед за майором.

И Галина, забросив вожжи на телегу, помчалась за ним.

— Тю, скаженни! — сказал невозмутимый Степан и, почувствовав себя самым главным из оставшихся — как-никак человек при конях, — рявкнул на Миронова: