Приключения 1964 - Страница 26

Он сидел рядом с бочкой и улыбался бессмысленной улыбкой. Ею и был встречен прибежавший снизу моторист Джабаев, из бессвязных выкриков и воплей которого Генка уловил только одно: «Нашли нефть. Идёт светлая девонская…» Темпераментный моторист совал ему в лицо свои руки. Они были словно в коричневых перчатках и резко пахли. Противно в общем-то пахли. Но моторист кричал, что не знает более благоуханного аромата. Это было нелепо, но Генка верил ему.

Сознание понемногу возвращалось к нему… Они нашли нефть, думал он, и ещё вчера сам по себе этот факт был бы ему довольно безразличен. А вот сейчас именно это поднимает в его сдавленной груди торжество и радость. Наверное, потому, что он дошел. Принес воду. Тоже как бы участвовал в их деле.

Генка подумал и о Клевцове и об Оксане. Вот подойду к ней и поцелую. И странно: это радовало меньше, чем нефть, которой так отвратительно воняли руки моториста Джабаева. Это, конечно, глупо: тащить на себе бочку с водой столько километров. Можно было бы сходить к ним за помощью. Но он дотащил… И непривычная радость пока ещё несмело росла в его груди. Незнакомая радость. Нет, не зря всё-таки было предчувствие.

— Эх, ты! — хрипло сказал Генка мотористу и похлопал рукой по бочке. — Вода. Я принес.

— Да ну? Ай, какой джигит! Ай, как хорошо! Давно пить хочу, совсем забыл! Давай пить будем!

Моторист живо отвинтил пробку, наклонил бочку и стал жадно пить, блаженно закатив глаза и проливая в песок, светлые живые струйки. Генка оттолкнул его, дрожащими руками завинтил пробку и строго показал Джабаеву на пролитую воду — каждая капля стоила ему дорого.

Тот сначала обиделся. Потом наклонился к Генке и стал внимательно рассматривать осунувшееся его лицо с ненормально горящими глазами, искусанные губы, руки с обломанными ногтями и шею с уходящими под рубашку багровыми полосами. Нахмурился, покачал головой, и всё, всё сразу понял славный парень Гришка Джабаев. Как малого ребенка, повел он Генку за руку вниз, к вышке. Но даже теперь, когда бочка была уже почти на буровой, на месте, даже сейчас Генка шёл и тревожно оглядывался на бочку. Он боялся оставить её одну.

Потом он сидел на табуретке в маленькой комнатке и смотрел, как над ним хлопочет Оксана. Она мазала чем-то прохладным его плечи, шею и спину, её проворные пальцы причиняли, конечно, боль, но эта боль казалась ему по сравнению с тем, что он только что пережил, удовольствием. Забинтовав его раны, Оксана вдруг взяла его лицо в свои теплые, мягкие ладошки, посмотрела прямо ему в глаза.

Генка почувствовал, как что-то сладко оборвалось у него в груди.

В следующее мгновение он уже погрузился в темную пучину спасительного сна. Генка уснул, не успев даже закрыть глаза и убрать с лица пугающую, загадочную улыбку смертельно уставшего человека, гордого своей победой. Победой над самим собой. Самой большой победой, какую он одерживал в своей ещё короткой и, в сущности, еще только начинавшейся жизни.

Они шли по гребню на высоте трех тысяч семисот метров.

Ветер, зажатый в скалах, набирал здесь силу горного потока. Он мог столкнуть в пропасть каждого при первом же опрометчивом шаге. Шестеро альпинистов, в связках по двое, двигались очень осторожно, то и дело припадая к камням, пережидая, когда порыв ветра ослабнет.

Спортсмены были одеты в перкалевые штормовки, подбитые мехом, с остроконечными капюшонами. Среди нагромождений гигантских скал, гладких отвесов и каменных взлетов они напоминали крохотных гномов.

Потом альпинисты прошли по узкому каменному выступу-«полке» на площадку.

Ветер пропал. Было слышно, как он посвистывает в скалах за поворотом.

— Вот она! — неожиданно для себя громко сказал Мурат.

Пятеро проследили за его взглядом. Они тяжело дышали — давал себя знать разреженный воздух высокогорья, и борьба с ветром утомила их.

— Вот она, — повторил Мурат негромко, словно поправился извиняясь.

Его товарищи молчали.

Они смотрели на каменную стену высотой в четыре десятиэтажных дома. Стена была стального цвета. Лишь кое-где в неё вкрапливались, словно ржавчина, рыжие породы, а посредине проходила угловатая трещина, едва приметная на расстоянии.

Самый высокий в группе, Мурат глядел на стену поверх голов своих спутников. В душе он ругал себя за несдержанность. Его товарищи, как и он, отлично знали, что это и есть та самая «Психологическая» стена.

Так её прозвали альпинисты.

— Отдохнем, — сказал парень, шедший первым.

Мурат понял, что товарищи почувствовали его волнение. Ему совсем не хотелось этого, но так получилось.

Спортсмены сели, прислонившись рюкзаками к камням.

Было холодно, но солнце припекало.

Протерев запотевшие очки, Мурат посмотрел влево. С площадки, на которой они сидели, хорошо просматривалась перемычка между двумя увалами. Вернее, снежный намет, засыпавший её. Дальше шла наклонная полка, похожая на карниз здания. Она заканчивалась широкой плитой, напоминавшей односкатную крышу. И наклонная полка и плита — основание «Психологической» стены — обрывались в километровую пропасть.

С этой «Психологической» стены и сорвались в пропасть два года назад четверо альпинистов. Четверо из шести. Они шли в одной связке. Двое благополучно преодолели стену и закрепили веревку наверху. Но кто-то из стоящих на полке или поднимавшихся по отвесу стены сорвался. Веревка, закрепленная на камнях, не выдержала тяжести падавшего, лопнула, и тогда упавший увлек за собой остальных.

Мурат, тогда только что поступивший на работу инструктором контрольно-спасательной службы, вместе с начальником пункта Николаем Семеновичем Смирновым вышел в горы. Дело было зимой, а группа, попавшая в беду, совершала первое в истории зимнее восхождение на трезубец Домбай-Ульгена.

Погибшую четверку искали неделю. На дне пропасти было много снега, и тела альпинистов провалились очень глубоко. Когда их откопали, они напоминали фигуры из группы Лаокоона. И были так же тверды, как мрамор.

От места гибели в Домбайскую поляну возвращались на вертолете. Всю дорогу молчали. Мурат старался не смотреть на покрытые брезентом тела, а Смирнов ушел в кабину к пилотам.

Мурат впервые столкнулся с беспощадностью гор. Он долгое время не заговаривал со Смирновым о трагической попытке зимнего штурма Домбай-Ульгена, потом спросил напрямик:

— Почему они погибли?

— Не так шли, — коротко ответил Смирнов.

— Не так? — удивился Мурат. Ему казалось, что нет более надежной страховки, чем связка вшестером. Ведь каждого в случае срыва удерживают пятеро, четверо, ну, трое наконец.

— Не так, — убежденно повторил Николай Семенович. — Надо идти в связке по двое. Только по двое.

— И в этом залог успеха?

Николай Семенович окинул взглядом могучую фигуру Мурата, рядом с которым казался себе щуплым парнишкой:

— Успех решает тренировка. Ну и, конечно, характер!

Тогда-то Мурат и задумал совершить вторую попытку зимнего штурма Домбай-Ульгена. Во время летнего альпинистского сезона Мурат встретился с ленинградским мастером спорта, инженером-судостроителем Виктором Синицыным. Среди альпинистов Виктор был известен под прозвищем Генерал. Веселый балагур и гитарист «внизу», Синицын преображался в горах. Его словно подменяли. Он становился молчаливым и суровым, а его выдержка и выносливость изумляли даже бывалых.

Будто между прочим Мурат сказал Генералу:

— Неплохо бы зимой прогуляться по трезубцу.

— Та история тебе покоя не дает? — усмехнулся Синицын. — Или ты решил принять вызов Домбай-Ульгена? И нас подбиваешь?

— Второй год присматриваю компанию.

— Выбрал?

— На тебе остановился.

Виктор в ответ тронул струны гитары. Постоял Мурат, послушал и, приняв молчание за отказ, ушел.