Приключение - Страница 4

— Вот это все, что от досок осталось, — сказал Кумачев. — Костер! Подойти нельзя было. А склад — во!

Он показал на здание в другом конце двора. Оно стояло с закоптелыми стенами, со снятой крышей, с выбитыми стеклами.

— Много добра пропало!

Они вошли в корпус. На земле стояли лужи черной от угля воды, по сторонам высились четыре стены и над ними синее небо.

Сивачев стал осматриваться и вдруг нагнулся: на земле лежал кусок железа необычайной формы.

— Что это?

Кумачев посмотрел и сказал:

— Вот жар какой! Надо думать, это кусок рамы от окна. Видишь, железо и то сплавилось.

— Видишь, железо и то сплавилось, — сказал Кумачев.

— Я возьму, — сказал Сивачев.

— Бери. Такого добра не жалко!

Назойливые мысли мелькали в голове Сивачева.

— Ты не думаешь, что тут поджог? — спросил он.

Кумачев дернул головой.

— Ефрем Мартынович, тебя директор зовет! — закричал с крыльца конторы лохматый человек в серой блузе.

— Иду! — отозвался Кумачев и протянул руку Сивачеву. — Я пошел! Будет время, заезжай домой. Потолкуем, и жена рада будет…

— Спасибо!

Кумачев пошел по двору, а Сивачев направился в правление, чтобы захватить свой чемоданчик.

Было уже четыре часа и он решил проехать к Хрущову и поделиться с ним своими мыслями.

И здесь его встретила новая неожиданность.

Уже подымаясь по лестнице, он почувствовал какую-то неясную тревогу. Внизу у дверей стояло несколько человек и о чем-то оживленно говорили, причем одна женщина сокрушенно качала головой. На первой площадке разговаривали вполголоса две женщины.

Дойдя до третьей площадки, Сивачев увидал, что дверь в квартиру Хрущовых открыта и в передней стоит сама Хрущова с платком в руке и разговаривает с незнакомцем, а дальше, в гостиной, стоит Гришин.

Сивачев вошел в переднюю и Хрущова, увидев его, обернулась и, не здороваясь, резко и вызывающе спросила:

— Скажите, что вы делали со Степаном Кирилловичем здесь у окошка с биноклями? — она указала на гостиную.

Сивачев смутился.

— А что? Смотрели…

— На что?

Сивачев почувствовал в ее голосе неприязнь.

— Просто на дома… вдаль, — ответил он и спросил в свою очередь: — А в чем дело?

— Он умер… вчера… сразу, — и Хрущова закрыла лицо платком.

На мгновенье у Сивачева помутилось в глазах, но он быстро овладел собой.

Там на столе лежал большой грузный Хрущов…

В гостиной с ним поздоровался Гришин и провел в столовую. Там на столе лежал большой грузный Хрущов. Теперь лицо его не было красно, глаза и рот были полуоткрыты, и когда Сивачев подошел, ему показалось, что Хрущов смотрит на него и что-то хочет сказать.

Гришин стоял подле Сивачева и вполголоса говорил:

— В три часа ночи пришла телеграмма. Приехали с шестичасовым. Старуха рассказывает, что после того как вы ушли, он подошел к окошку и стал смотреть в бинокль. Она со стола убирала и ходила из столовой на кухню. Вдруг что-то треснуло, а потом громыхнуло. Она вбежала, а он уже на полу и мертвый. Она крик подняла. Соседи пришли, его на кровать положили. Доктор был.

— И что доктор?

— С доктором я виделся. Удар, говорит. Что ж, человек полный, шея короткая, любил выпить…

Сивачев бессильно опустился на стул.

Может быть и удар. Может быть и фабрика горела случайно, но в мыслях его оба случая связывались с человеком в ермолке.

Человек этот вчера, выпустив свои шары, не ждал их назад, а смотрел в подзорную трубу и что-то делал подле своей машины. Человек этот позднее навел трубу прямо на окошко в гостиной и несомненно ясно увидел Хрущова с биноклем. Это было жуткое мгновенье. А теперь… фабрика сгорела, Хрущов мертв.

Комната понемногу наполнялась людьми.

Сивачев перебрался в маленькую гостиную и сел там между печкой и пианино, откуда вчера смотрел из своего бинокля.

Он поднял глаза и стал смотреть в сторону зловещей стены. Она поднималась над крышами других домов, и он увидал одинокое окошко. Оно было раскрыто и Сивачеву показалась в нем фигура человека.

Разглядеть его он не мог. Может быть он теперь следит через подзорную трубу за тем, что происходит здесь.

Сивачев оглянулся, ища бинокль, и вдруг на полу у окошка увидал блестящий предмет. Он осторожно подошел, нагнулся и поднял. Сомнения не было. Это была расплавленная и потом застывшая алюминиевая оправа бинокля.

Сивачев зажал свою находку в руке и потихоньку вышел из квартиры.

День выпал исключительный.

Сивачев зашел в столовую, наскоро пообедал и по телефону позвал к себе домой Барсукова.

Вернувшись домой, Сивачев лег отдохнуть. Было уже семь часов.

За стеной тарахтела швейная машина, и он тотчас заснул под ее однообразный шум и проснулся только тогда, когда в соседней комнате раздался голос Барсукова:

— Есть жив человек?

— Есть, есть! — отозвался Сивачев.

Барсуков бросил на стол шляпу, взлохматил свои волосы, опустился на диван и закурил папиросу.

— Чорт возьми, высоконько вы живете. Лез, лез. Ну, что у вас за дела?

— Большое дело, — ответил Сивачев.

— Так. Ну, выкладывайте.

Барсуков выпрямился на диване.

— Скажите, как могло это произойти? — спросил Сивачев, кладя на стол сплавленные кусок железа и оправу бинокля.

Барсуков взял их в руки, внимательно осмотрел и положил на стол.

— Что за вопрос? — ответил он, — это — сплавленное железо, это — алюминий.

— На пожаре могли сплавиться?

Барсуков тряхнул головой.

— Зависит от степени жара. Алюминий свободно, хотя все-таки… Для него нужно 700 градусов. Это возможно. Что касается железа, для этого требуется 1.550. Это уже труднее…

— А если электричество, молния?

— Ну, тогда и золото, и платину сплавишь.

Сивачев кивнул.

— Теперь еще вопрос. Вот вы говорили, что кто-то получил шарообразную молнию…

— Плантэ…

— Ну, вот, Плантэ! А можно ли этакую молнию послать куда-нибудь? Пустить как пулю или мину?

Барсуков пожал плечами.

— Чего теперь нельзя… Сейчас мы еще не знаем этого секрета, но несомненно над этим думают. Да вот вам! Недавно было опубликовано, что Маркони изобрел аппарат для передачи электрической энергии на расстоянии. А у нас в Нижнем профессор Бонч-Бруевич передал электрическую энергию через Волгу. Правда, совсем малой силы, но передал. Понятно, в обоих случаях это не шарообразная молния. Это вероятно вроде радиопередачи, но не все ли равно? В наше время чудеса исчезают или, наоборот, все кругом становится чудесным. Но для чего это вам? Любопытства ради?

— Не только. Тут большое дело, и я к вам обратился, потому что одного вас знаю. Так сказать спеца.

Барсуков пытливо посмотрел на него.

С полчаса смотрел Барсуков в бинокль. Потом положил бинокль на подоконник и откинулся на спинку стула. Лицо его покраснело, глаза блестели.

— Да, чорт возьми! — проговорил он, — это занимательно.

Сивачев кивнул.

— Вы видели, как он пускал шары?

— Видел… три шара один за другим…

— И они вернулись?

— Два.

— Значит он смотрел в трубу?

— Смотрел. Потом закрыл окошко. Кажется смеялся. Но что у него за приборы? Кто он?

Барсуков вскочил со стула.

— Ну, а теперь я вам расскажу свои истории, — сказал Сивачев и подробно рассказал про знакомство с Хрущовым, про свои наблюдения, пожар фабрики и смерть Хрущова.

Во время его рассказа Барсуков садился, вскакивал, бегал по комнате и ерошил волосы.

Сивачев окончил, помолчал и спросил;

— Ну, что вы скажете?

— Ах, чорт возьми! Изобретатель, гений, преступник, сумасшедший!.. Все вместе. Можно самому с ума сойти.