Приключение - Страница 3

Сивачев торопливо выпил стакан чаю и поднялся.

— Не сочтите меня назойливым, но позвольте притти к вам завтра, — сказал он, прощаясь с хозяином.

— Да хоть каждый вечер, я только рад.

— Благодарю вас! Так я забегу завтра.

Придя домой, Сивачев прежде чем лечь спать взял план Ленинграда и красным карандашом отметил на нем дом, в котором жили Хрущовы.

Теперь эта стена с трещинами будет найдена без' ошибки, сразу.

С этой мыслью он лег в постель, а засыпая думал, что узнает, кто такой этот человек в ермолке и что он делает.

На другой вечер он взял с собой компас, бинокль и отправился к Хрущову.

Было девять часов.

— Отлично! — приветствовал его Хрущов. — Ба, да у вас бинокль с собой? Знатная штука. Хоть астрономией занимайся… — Хрущов взял бинокль и стал его разглядывать. — Эге! «За боевые заслуги». Вроде золотого оружия. Это за что же?

— Так, маленькое дело было, — скромно ответил Сивачев и подошел к окну.

— Ну, наблюдайте, — добродушно сказал Хрущов, — а, я на кухню загляну.

Он ушел, а Сивачев тотчас вынул компас, установил его и, глядя на стену, которую видно было простым глазом, определил по румбу направление линии от окошка до стены. Он записал отметку и спрятал компас, затем ушел в глубину комнаты, сел в кресло, на котором сидел вчера, и направил бинокль на знакомое окошко.

Оно встало перед ним словно в двух шагах. На подоконнике стояли уже приборы и над ними возился человек в ермолке.

Сивачев подробно разглядел его. Это был высокий, сутулый, полный мужчина лет сорока. Энергичное, умное лицо с резким профилем и высоким лбом сразу запоминалось.

Голова его на затылке была закрыта шелковой черной ермолкой, отчего резче выделялись широкий лоб и густые брови.

Он видимо только что установил свои приборы на подоконник, и Сивачев увидел какие-то медные поверхности и провода.

— Батюшки, да вы словно двойные звезды наблюдаете, — проговорил подле него Хрущов.

Сивачев отнял от глаз свой бинокль и сказал:

— Интереснее. Возьмите, Степан Кириллович, бинокль и сядьте у окошка. Сами увидите.

— А, ну! — Хрущов взял бинокль и подошел к окну. — Куда смотреть надо?

— Станьте немного левее, чтобы я мог видеть. Теперь смотрите направо. Видите кирпичную стену, а в ней три окна?

— Вижу. В трещинах…

— Вот! Два окна забиты, а третье светится.

— Вижу. В нем человек в ермолке.

— Он самый. А теперь следите, что он делает.

Сивачев замолчал. Молчал и Хрущов, и оба они следили за человеком в ермолке.

…Они следили за человеком в ермолке.

Сивачев знал, что произойдет дальше, но Хрущов вскрикнул от удивления, когда увидел, как три слабо мерцающих голубоватых шарика один за другим поплыли по воздуху.

— Да ведь это шарообразная молния!

— Она самая. Такая же и к вам в окно залетела.

— Ах, мать честная!..

Сивачев встал.

— Завтра увидите то же самое, — сказал он, — теперь этот человек как-то вернет назад эти шары. Они приплывут к окну и исчезнут.

Он взял бинокль, взглянул и остановился.

— Постойте! Что-то новое…

Хрущов схватил театральный бинокль и подошел к окну. Сивачев увидел, что вместо того, чтобы обратиться к другой машине и установить за окном прутья, человек в ермолке стоял у окна с подзорной трубой и внимательно смотрел в ту сторону, куда уплыли шарики, потом передвинул свою машину, повернул на ней ручку и снова стал смотреть в трубу. И вдруг Сивачев увидел, что труба прямо направлена на их окно.

Сивачеву стало жутко. Он опустил бинокль, а Хрущов помахал рукой, положил бинокль на подоконник и смеясь сказал:

— Я ему ручкой сделал. Интересный случай, но неприятно все-таки попадаться с поличным… Идемте.

Они прошли в столовую, где уже стоял самовар.

— Я его уже давно наблюдаю, — сказал Сивачев. — Как вы рассказали про эту молнию, я сейчас же сообразил. И вот видали?

— Интересно, очень интересно.

— Как вы думаете, что это такое?

— Вероятно ученый какой-нибудь. Делает опыты. Теперь будем его наблюдать. Вот мне и развлечение.

— А я хочу разыскать его.

— Что ж, познакомиться с таким любопытно.

Сивачев собрался уходить.

— Меня-то не забывайте, — говорил Хрущов. — Приходите, вместе смотреть будем, а потом ужинать. Старуха вареники с черникой сделает — язык проглотите.

Он проводил Сивачева до дверей и дружески простился с ним.

Сивачев вернулся домой и тотчас взял план Ленинграда и линейку. Сверившись с записью, он точно уложил линейку по румбу компаса и провел линию от дома, где жил Хрущов. Новая линия пересекла проведенную раньше под острым углом.

Сивачев взглянул на точку пересечения. Она находилась на Глазовой улице.

Утром, взяв с собой обычный чемоданчик с необходимым туалетом, Сивачев поехал к Крестовскому мосту на урок плавания. День был необыкновенно жаркий и Сивачев был рад поплескаться в воде.

Река уже была полна купающимися. Трое из плавающих тотчас вышли на берег, чтобы помогать Сивачеву, так как были лучшими пловцами и готовились в инструкторы. Один из них, парень лет двадцати, с широким, добродушным лицом, с плечами, грудью и руками, словно выкованными из железа, обратился к нему:

— Я, Павел Петрович, покупался только, а помогать вам не буду.

— Это почему, товарищ Груздев?

— Уморился за ночь. На пожаре был.

— На пожаре? Где?

— За Невской заставой, на фанерной фабрике. Часов в десять загорелось, а к девяти утра только-только огонь сбили. Как полыхало — и сказать нельзя! Я там всю ночь и суетился.

Сивачев вздрогнул.

— В десять часов говорите? За Невской заставой?

Груздев кивнул.

Мысли вихрем закружились в голове Сивачева.

«Человек в ермолке. Примерно в десять часов вылетели его шарики… и не вернулись… и он смотрел в трубу в ту сторону. Да! В ту сторону. Но может быть это простое совпадение?»

— Это имени Ногина?

— Она самая.

Сивачев кивнул и вошел в воду. Ему необходимо было успокоиться, притти в себя.

Он нырнул, поплыл на груди, потом на спине, стоя. Ученики следили за его движениями, а он думал.

«Надо разузнать на месте. На этой фабрике он занимался физкультурой и с секретарем коллектива он был в дружеских отношениях. Надо съездить туда и все узнать, что можно. Непременно сегодня же!»

Он вышел из воды и накинул на плечи халат.

Время прошло быстро, урок кончился.

Сивачев вытерся, оделся, схватил чемоданчик и торопливо двинулся в путь.

Трамвай номер двенадцать, потом номер семь. Минут через сорок Сивачев уже подходил к фабрике.

Следы пожара видны были сразу, да и на самой фабрике еще оставалась дежурная часть, зорко следя, не покажется ли где незатушенный огонь. Кругом валялись обгорелые доски и балки, листы железа, битые стекла. Земля была пропитана водой и везде стояли лужи.

Сивачев вошел в правление и знакомой дорогой прошел в комнату коллектива партии.

Секретарь Кумачев, усталый и сразу постаревший, приветливо поздоровался и сказал:

— Какими судьбами?

Сивачев сел и поставил чемоданчик подле себя.

— Да вот про пожар услыхал и решил заехать.

— Погорели, как есть. Штабели досок сгорели и склад. Еле-еле главный корпус отстояли. А как горело! — он махнул рукой.

— А почему загорелось?

— Причина одна — огонь, а откуда он взялся — неизвестно. Думай, что хочешь. Главное, сразу загорелось — и доски и склад. Склад весь закрытый, кирпич да железо. А доски — на дворе. Сторожа если? Народ честный, трезвый…

— Слушай, — сказал Сивачев, — будь друг, пойдем — посмотрим…

Кумачев встал и бросил папиросу.

Они вышли на двор, на котором стояли отдельные корпуса фабрики.

В углу двора на огромной площади чернели груды угля, залитые водой.