Приходи вчера (сборник) - Страница 38

И вдруг думает Маня:

«И это все, так просто? Тамарка шишками заправляет, от бабушки шепотки получила, уже и Клавдюшке передала, а я вот так вот колдунство ее пересилила? Всего-то словами и крестным знамением?»

Как подумала, так оступилась и прямо в снег ногой угодила. Чувствует сразу, как промокли ноги в войлочных тапочках, как в носки проникла холодная влага растаявшего снега. Как мороз через воротник пролез под одежду, зазнобило сразу. Сверху-то ничего не накинула, как из дома побежала.

А кочерга в руке налилась такой тяжестью, что мышцы свело. Маня ее перекрестила переставшими слушаться заледеневшими пальцами, но только в ответ никакого испуганного шипения уже не услышала. Начала воскресную молитву шептать еле шевелящимися от холода губами, только слова внезапно забыла.

Страшно стало Мане, очень страшно.

— Ну что же ты замолчала? Али не собираешься нас топить, чтобы бабушке угодить?

Издевательский голосок прорезал ночную тишину, захохотало вокруг, завизжало, но уже радостно.

Соседи утром всполошились: калитка настежь, дом нараспашку, уже выстужен весь, ненакормленная скотина в хлеву ревет. А Мани нет нигде, хотя вся верхняя одежда в сенях висит, где обычно.

Следы сначала не заметили, сумерки утренние не рассеялись еще. А потом парнишка с речки прибежал, орет что есть мочи. Маня у самого берега по колено в полынью вмерзла, уже и снег припорошил. Еще чуть-чуть, и вообще бы не нашли, решили бы, что сугроб намело.

28 января (15 января по старому стилю) считался днем колдунов, когда колдуньи и колдуны передавали свое искусство преемнику, желательно родственнику и обязательно младше себя по возрасту. А те, в свою очередь, спешили опробовать полученные знания, так что в этот день в народе советовали особенно остерегаться порчи и сглаза.

Возвращался я из клуба с танцев домой в свою деревню очень поздним вечером. Так вышло, что из наших я вышел один, то ли все раньше выдвинулись, то ли, наоборот, решили остаться на традиционный махач с местными парнями из-за девушек.

Как бы то ни было, по пустынной дороге, тянущейся вдоль полей и через чахлую рощицу, я шагал в полном одиночестве. Местность знакомая, исхоженная в разное время вдоль и поперек, километра полтора ходу от одной деревни до другой, так что я шел практически на автомате, глубоко задумавшись о самых разных вещах, периодически зевая.

Дело было летом, когда вроде бы и не сильно темно даже в самую лютую полночь, но в то же время никакого освещения, кроме луны да звезд. Сзади раздался топот копыт, будто бы кто-то на лошади скачет. Ну скачет и скачет. У многих в хозяйстве были лошади, и гужевой транспорт ничуть не уступал автомобилям. Посторонился, чтобы ненароком в темноте не сшибли. Топот все ближе, но в темноте бесполезно оглядываться. Странно, конечно: кому это приспичило разъезжать в такую темень, не жалея лошади? Может, случилось что?

Но думал я об этом лениво, незаинтересованно, желая только побыстрее добраться до дома и завалиться спать. И совсем не ожидал, что меня кто-то хлопнет по плечу:

— Чего не отвечаешь? Я тебя оборался, ты как глухой!

Смотрю — Юрец, знакомый парень из моей деревни, зубами блестит в улыбке. Не слышал вообще, как звал, как подошел. Наверное, сильно задумался.

Вместо ответа я спросил:

— Ты откуда здесь взялся?

— Ну привет! Мы же с тобой из одного места идем.

Даже неловко, что сначала не слышал, как звал, а теперь и вообще вспомнить не могу. Как сильно пьяный. В голове сразу всплыл образ Юрца, который вышвырнулся в центр пляшущих и начал такие коленца выкидывать, что все испугались, как бы не убился. Насилу утихомирили и утащили на улицу приходить в себя. Даже удивительно, что сейчас он такой бодрый и язык у него не заплетается. Видимо, хорошо его освежили.

Я хотел было спросить, не он ли на лошади скакал, или подвез его кто, а если подвез, то почему только до половины пути, но не успел рта раскрыть, как Юрец принялся трепаться, сыпать шуточками, спрашивать и сам же себе отвечать. Короче, заморочил меня совсем.

Главное, я ведь понимаю, о чем он говорит, даже смеюсь вместе с ним, а общий смысл сказанного куда-то ускользает. В голове как туман, как белый шум, мешающий соображать. Точно как пьяный.

Внезапно понял, что слишком долго идем, а дорога все не кончается. А Юрец балаболит, остановиться не может, не дает задуматься, зацепиться хоть за одну мысль. И как я подумал про неладное, так сразу в голове сцена из клуба всплыла, как фрагмент из фильма. Только не Юрец бешено ногами дрыгал и руками махал, изображая пляску, а коротыш Панкратий, которому только пробку понюхать — уже крышу сносит. И вспомнилось, как он смешно ногами дрыгал, когда его уволакивали проветриться, даже сапог слетел. Панкратий. Юрца вообще сегодня не было.

И стук копыт был, а никто так и не появился. Кроме Юрца.

И как ушатом ледяной воды окатила внезапная тишина. Ни кузнечиков, ни вскрика ночных птиц. Юрец молчал. Сколько так молчал, шагая со мной рядом в темноте? Как-то мне неспокойно стало. Лица-то я его не видел, только зубы блестели. По голосу, считай, узнал. Нет, не так: не узнал, а подумал, что узнал. Он же не представился, ничего точного не сказал: ни где именно мы вместе были, ни откуда идем. Я ведь сам за него все домыслил.

— Догадался, значит?

Спокойно так говорит, буднично, и от этого спокойствия у меня аж все похолодело под ложечкой.

И тут тот, кто прикидывался Юрцом, как опять мне по плечу жахнет, словно кувалдой. Или копытом. У меня, кажется, даже искры из глаз посыпались. Развернулся ему ответить, а крутом — никого. И стою я на самом краю оврага, который километрах в пяти от дороги, к моей деревне ведущей. Еще бы чуть-чуть, и сверзился бы вниз, на сухие палки, оставшиеся от деревьев и кустарника, и когда бы еще меня нашли! Здесь точно искать не стали бы, я и сам не догадался бы.

От опасного края отошел, стою, соображаю, куда двигаться. Кругом темень, хоть глаз выколи. И слышу: опять лошадиный топот приближается. Ну тут уж я очнулся. Жить-то охота! Как начал по матушке крыть и перемежаю ругань с молитвами, какие вспомнил.

Мимо меня как что-то невидимое, но большое пронеслось, ветром обдуло, и нет ничего. И кузнечики сразу застрекотали, и звуки ночные привычные появились.

Но я все равно долго сидел прямо на траве, ждал, когда рассветет. Тогда уже и пошел потихоньку, оглядываясь и прислушиваясь.

Уж и не знаю, совпадение или нет, но Юрец в тот год пьяный под поезд попал. Неизвестно, что его ночью понесло в ту сторону, железка от деревни очень далеко.

По народным верованиям, сонмы нечистых духов неисчислимы. Черти могут проникнуть повсюду, постоянно находятся рядом с человеком и ждут момента, чтобы ему навредить. А для этого они могут принимать практически любую форму и обретать любую внешность. Легче всего нечистому духу обмануть человека пьяного, находящегося в смятении и тоске, слабого духом.

Спастись от наваждения можно было молитвами и, как ни странно, нецензурными ругательствами, хотя в деревнях вплоть до революции нецензурная брань и вообще сквернословие осуждались, считаясь прерогативой нечистого. Именно поэтому к ненормативной лексике прибегали в крайнем случае. У язычников вообще применять ругательства без умения было опасно, это могло навлечь беду на весь род.