Приходи, следуй за Мною. Беседы по притчам Иисуса. Том 2 - Страница 31

У полицейского башмаки не такие, как у школьного учителя. Вы видите башмаки и знаете, какие из них какие. Полицейский должен быть насильственным, его башмаки покажут, что он насильственный человек. Школьный учитель — это просто школьный учитель. Башмаки расскажут целую историю.

Башмачник смотрит на башмак, карманник смотрит на карман, парикмахер смотрит на прическу. Он знает, обыватель вы или хиппи. Ваши волосы скажут это. И это не ново. В Индии одним из имен Кришны является Кешава. Кешава означает длинноволосый. Он был первым хиппи в мире.

Когда политик смотрит на Иисуса или на меня, его понимание тут же становится политическим. Он пугается, он думает, что явился его конкурент. Но Иисус не политик. Человек, познавший любовь, не может быть политиком. Почему? Потому что политик — это амбиция; любовь - отсутствие амбиции.

Политика — это способ править другими людьми. Любовь никогда не хочет править. Всякая попытка править, владеть, властвовать — это насилие. Это часть ненависти. Любовь отдает, отдает без всяких условий. Любовь — это не владение. Любовь — это не монополия, это не жажда власти.

Как может любовь быть политикой? Пожалуйста, не используйте этого слова вместе с Иисусом. Он не интересуется изменением общества. Он интересуется изменением сердца, сердца человека. Может быть, через это изменится и общество, но это не существенно. Так может случиться в виде следствия, но не это в центре его внимания.

Если изменяется человеческое сердце, общество обязано измениться, поскольку с другим человеком вырастает и другое общество. Но это следствие. Иисус не интересуется этим. Весь его интерес в том, как внутри себя почувствовать царство Божье. Вот почему он все время настаивает: «Царство Божье внутри нас». Оно не имеет ничего общего с внешним, с тем, что вне нас. Политика — это внешнее; религия — это внутреннее.

Любовь отдает, политика берет; любовь делится, политике нечем делиться. Она пытается владеть.

Бхагаван, я не знаю, кто я. Я чувствую, что мне нужно обосноваться на каком-то уровне. Разве нет для этого места?

Это хорошо, что вы не знаете, кто вы, поскольку все, что вы знаете о себе, неправильно.

Глубина вашего существа неопределима. У нее нет имени, нет формы. В самой глубине вашего существа всегда лежит неизвестное и непознаваемое. Сократ сказал: «Познай самого себя!» Не то чтобы вы могли познать себя. Он говорит:

«Пытайся познать самого себя, и однажды ты поймешь, что познать невозможно». И когда вы подходите к точке, где все знания исчезают, и вы останавливаетесь в глубоком невежестве перед собой, вот тогда наступает самое прекрасное переживание, величайший экстаз.

Только подумайте: если вы можете познать себя, то самим этим познанием вы становитесь ограниченными. Вы становитесь предметом потребления. Познав себя, вы не станете счастливыми; вы будете очень обыкновенными. Познав себя, вы с собой покончили. Что тогда вы будете делать с этим знанием? Поиск себя закончен, вам будет скучно с собой.

Ваше существо — это загадка. Чем больше вы познаете, тем меньше вы знаете его. Чем глубже вы проходите, тем больше бесконечного открывается перед вами. Глубина его такова, что вы никогда не можете коснуться его дна. Люди, думающие, что знают себя, очень поверхностны. Глубокие люди всегда осознают существование чего-то неизвестного. И это прекрасно, поскольку неизвестное всегда живо, неизвестное всегда бесконечно. Неизвестное вечно.

Сократ сказал: «Познай самого себя!» Он имеет в виду: пытайся познать самого себя. Это не значит, что вы можете познать себя. А после Сократа римлянин Марк Аврелий сказал: «Будь собой!» Он лучше Сократа. Познать себя невозможно, но быть собой возможно. Нет необходимости знать. Просто будь. Знание несущественно; достаточно бытия. Просто будь собой.

Поэтому не пытайтесь найти определение вашего существа. Это невозможно. Жить можно. Познать нельзя. Да и зачем беспокоиться о познавании? Разве бытия недостаточно?

Нам известно побуждение, глубокое побуждение, любопытство открыть и познать всякую тайну. Но это побуждение потерпит неудачу, когда вы двинетесь внутрь себя. Если вы движетесь вовне, это побуждение может быть удовлетворено — в некоторой степени. Наука удовлетворяет это ваше побуждение, поскольку ей кое-что известно о материи. Но и то, как я говорю, «в некоторой степени». Чем глубже, тем более шатким становится знание. Чем глубже, тем более неясным представляется все.

Один из величайших ученых Запада Эддингтон написал в своей автобиографии: «Когда я начинал, весь мир казался подобным механизму. Когда я начинал работать, искать, исследовать, мир казался подобным огромному механизму, и у меня была идея о том, что этот механизм однажды будет понят».

Он думал, что существование может быть разделено на две категории: известное и неизвестное. Известное: то, что мы уже познали; неизвестное: то, что мы познаем рано или поздно, это только вопрос времени.

В конце своей жизни он сказал: «Теперь жизнь представляется разделенной на три категории: известное, неизвестное и непознаваемое». Это непознаваемое... Известное и неизвестное мы можем понять. Это только вопрос времени — когда неизвестное станет известным, ведь известное сейчас когда-то было неизвестным. Но непознаваемое? То, что не может быть познано, что невозможно познать? С этой категорией и входит религия.

Потом Эддингтон сказал: «Теперь, когда я смотрю на мир, он не кажется мне механизмом. Скорее наоборот, он кажется мыслью. Очень загадочно». Если бы он прожил немного дольше, он наверняка сказал бы: «Мир не кажется даже мыслью, поскольку у мысли есть структура, логика. Мир выглядит как стихи, как песня».

И эта песня подобна той, которую поют по утрам птицы. Песня прекрасна, — но вы ничего не можете сделать из нее. Прекрасна и бесполезна. Потрясающе прекрасна, ею можно наслаждаться. Но в чем ее смысл? Смысла нет.

Вот мое понимание. Если вы не можете наслаждаться бессмысленным, бесполезным, вы никогда не станете религиозным. Для меня Бог — это бесполезная красота, которая окружает нас, бессмысленная песня, которая слышится повсюду вокруг: бессмысленное журчание ручья, бессмысленный шепот ветра, бессмысленное молчание звезд. Потрясающе прекрасно — и бессмысленно. Почему я говорю бессмысленно? Потому что непознаваемо.

Вещь остается бессмысленной, если она неизвестна. Когда вы познаете ее, она приобретает смысл. И я говорю вам, что звезды таинственны, но они ничто в сравнении с вашим внутренним бытием. Реки загадочны, но они ничто в сравнении с внутренним потоком вашего сознания. Гималаи таинственны, но они ничто в сравнении с внутренними вершинами вашего восторга.

Скорее будьте, чем знайте. Марк Аврелий представляется мне человеком, понимающим гораздо больше и глубже, когда он говорит: «Будь собой!», чем Сократ, когда он говорит: «Познай себя!» Хотя я хорошо знаю, что вы не сможете быть собой, если не испытаете изречения Сократа: познай себя! Попытайтесь познать. Вы никогда не сможете познать, и мало-помалу вы оставите поиск познания и начнете быть. Познание — это философия, бытие — это религия.

Одного из величайших американских христианских теологов этого столетия Пауля Тиллича спросили однажды - в конце его жизни, где-то в Санта Барбаре, один студент спросил его: «Сэр, вы молитесь?»

Он ответил: «Нет, я медитирую».

Но если вы спросите меня, я отвечу: «Нет, я не медитирую. Я просто есть».

Молитва — это двойственность: вы и Бог. Без Бога вы не можете молиться; для молитвы необходим кто-то другой. Это зависимость от другого. Прав Тиллич. Он говорит: «Нет, я не молюсь». Его ответ не христианский, его ответ буддийский. Он говорит: «Я медитирую».

Медитация — это свобода, свобода также и от Бога, поскольку тогда даже он не нужен. Нельзя молиться без Бога, поскольку кому же тогда молиться? К кому поднимать свою голову? К кому поднимать глаза? К кому обращать свои слова, с кем вести диалог? Бог необходим. Может быть, он есть, может быть, его нет — это несущественно, — но молитва требует Бога.