Приглашение в ад - Страница 69

Коблиц отрицательно мотнул головой.

— Полагаю, нет. О таких вещах может знать лишь главный шеф.

— Значит, Мензис в курсе?

Коблиц не ответил. Ян представил широкую улыбку шотландца. Его бледно-голубые холодные глаза. И

почему-то сразу ощутил в кармане необычную тяжесть пистолетного патрона. Как сказал Артур: “Ваша

несостоявшаяся смерть”.

Кто-то где-то по непонятному праву распоряжался судьбой Яна как дешевой, ничего не значащей

игрушкой.

Интересно: на каком уровне люди перестают быть игрушками? Только на вершине государственной

пирамиды? Или когда переселяются на кладбище?

Неожиданно Коблиц заговорил снова.

— А знаете, Ян, во многом из того, что сегодня происходит со мной, виноваты вы. Да-да, виноваты, и

никакие оправдания не помогут! — Коблиц как-то невесело усмехнулся. — Когда я пришел в наше ведомство,

то долгие годы верил, что защищаю демократию. Я никогда не был чистоплюем, я понимал, что драка требует

кулаков, а не улыбок. Да-да, я убивал, пан Крункель, убивал и не испытывал жалости! Не скажу, что у меня

были слишком высокие идеалы. Возможно, я убивал не из-за денег. Все же во что-то или в кого-то я верил. Но

когда приходит настоящее землетрясение, идолы начинают падать с пьедесталов. И знаете что? Я убедился:

никто не может низвергнуть богов так, как делают это они сами! Возьмите нашего красавчика. Сколько высоких

слов! А тратит сотни тысяч людских жизней, как пьяный мот. Ради сомнительных амбиций… И я, и вы — всего

лишь разменная монета в кармане прожженного политика. Ян, мне надоело быть сдачей с фунта. И осознал я

эго, пожалуй, в связи с вами. Когда понял, какую цену назначили вам в базарный день…

Неподалеку грохнул залетный снаряд. Дрогнули развалины. С листьев одинокого дерева посыпалась

седая пыль.

— В общем, пошли они все к черту, — резюмировал свое откровение Коблиц.

На этот раз зубы его весело сверкнули.

— Кстати, Артур, куда мы все-таки направляемся? И почему именно сегодня? Раз уж вы подарили мне

мою пулю…

— Я же объяснил! Надоело быть идиотом. Я тоже временно выхожу из игры. Дело в том, что Бур-Комо-

ровский не сегодня-завтра подпишет перемирие с немцами. Их он, по-моему, страшится меньше, чем советских

солдат. Однако меня лично перспектива гнить в концлагере мало привлекает. Нам с вами надо добраться до

Закопане. Возле озера Зелено Око перейдем границу. Там, в чешских Татрах, есть одно неплохое гнездышко…

Документами на дорогу я запасся. Отдохнем, отмоемся, а дальше видно будет. Так или иначе, вам до конца

войны в Англии появляться не стоит.

— Зачем вы решили меня сберечь?

Коблиц завязал вещмешок, поднялся, закинул его за спину.

— Знаете, после войны все равно захочется заняться воспоминаниями. Я на этот случай присмотрел вас.

Не потому, что вы — чистый, а я нечистый. Все мы в поисках сатаны где-нибудь мараемся. Главное в том, что,

обнаружив дьявола, вы не станете ему служить. И я, кажется, тоже. А ото уже что-то… Ну, двинем, Ян?

Яна всегда поражала способность Коблица ходить быстро и бесшумно. Но его умение ориентироваться в

руинах казалось фантастическим. Примерно через час они вышли к заваленному кирпичной осыпью люку. С

трудом подняли крышку. Дальше их путь пролегал по подземным туннелям канализационного хозяйства.

Вышли далеко за Варшавой.

Им пришлось пережить несколько нелегких дней. Двигались пешком, иногда подъезжали на попутных

машинах. На пути был Краков. Они его обогнули: в городе гитлеровцы ввели особо строгий режим. Остался в

стороне от их пути и мрачный Освенцим, где печи топили человеческими телами.

Наконец добрались до Закопане. Безо всяких осложнений перешли границу. Теперь Коблиц сверялся с

имевшейся у него картой. Начался подъем в горы. Татры тут были высокие и крутые. Смешанные лиственно-

хвойные леса напоминали тулуп, пошитый из разноцветных лоскутков. Осень окунала свою кисть то в

киноварь, то в охру. Среди пестроты густо зеленели целые материки сосен.

Они шли по распадкам, переходили через говорливые ручьи, поднимались все выше. Становилось

прохладнее. Видимо, война обошла эти места стороной. Природа казалась первозданной. Ночевали в лесу по-

спартански: костер не разжигали, замерзли.

Наконец поутру вышли к большой, лежавшей на склоне холма поляне. В конце ее, под развесистыми

кронами сосен, высился деревянный дом.

— Ну, вот, Ян, здесь мы, пожалуй, и приземлимся, — весело сказал Коблиц.

Он трижды коротко свистнул.

Из домика показались двое мужчин в крестьянской одежде.

К ним через поляну вела узенькая дуга тропинки.

Коблиц подпрыгнул, как молодой олень, выкрикнул что-то радостное и побежал по тропинке вперед.

Вышедшие из дома мужчины стали отчаянно кричать, махать руками.

Ян уже хотел пуститься вслед за Коблицом, как вдруг на тропинке выросло ржавое облако — и Коблиц

исчез.

И лишь потом Ян услышал взрыв…

Ян где стоял, там и опустился на землю. У него дрожали колени. Двигаться он не мог.

Облако рассеивалось невероятно долго.

Когда оно наконец опало, Ян увидел, что двое мужчин осторожно приблизились к тропинке с двух

сторон. Один из них сделал знак Яну оставаться на месте. Второй наклонился над чем-то темным и красным.

Потом он выпрямился. Слова были бесполезны.

Как сказал совсем недавно Коблиц? “После войны все равно захочется с кем-нибудь заняться

воспоминаниями. Я на этот случай присмотрел вас…”

“Нет, война не обошла эти места стороной, — подумал Ян. — Потому что нет на земле мест, которые

война обходит”.

Один из мужчин подошел к сидящему на земле Яну. У человека было дубленое морщинистое лицо

крестьянина. На шляпе с короткими полями торчало темное перо. Он что-то сказал по-чешски. Ян языка не

понимал, по безошибочно угадал смысл.

— Ну, как же он так?.. — горестно произнес человек. — Не догадаться, что тропинку мы заминировали…

У Яна не было сил отвечать. Он просто отчетливо осознал, что Коблица больше нет, нащупал в кармане

пистолетный патрон — и зло, по-мужски, заплакал.

Чем явственнее обозначался конец войны, тем больше раздражался и приходил в бешенство Уинстон.

7 Война принесла ему ореол военного лидера, дала почти неограниченную власть. Его поддерживали справа

и критиковали слева. Но первые побаивались, вторые были бессильны. Уинстон стремился извлечь из своего

авторитета наибольшие преимущества для Британской империи. Однако бесили его не только русские, которые

оказались куда более проворными и сильными, чем он мог предположить. Немалую часть энергии премьер

тратил, как это ни странно, на подспудную и все же ощутимую борьбу с американцами.

В свое время благосклонность Черчилля к Соединенным Штатам кое-кто объяснял тем, что в его жилах

текла и американская кровь. Кто знает, может, в этом была доля правды. Тем более что отдаленное родство

восходило, если верить дотошным исследователям, именно к президенту Рузвельту.

Франклин Рузвельт относился к Черчиллю уважительно. Но, как любят выражаться англичане, “со

щепоткой соли”. В кабинете американского президента, на рабочем столе. стояла деревянная статуэтка —

голова британского премьера с сигарой во рту. Рукой Рузвельта к ней была приколота записка: “Не убирать!

Штраф 250 долларов!” Означала ли сумма штрафа цену за голову Уинстона несколько большую, чем предлагали

в свое время буры, или шутка просто подчеркивала привязанность Рузвельта к английскому лидеру, сказать

сложно. Однако в последнее время Рузвельт все чаще неодобрительно отзывался об экстравагантных выходках

Черчилля, о его слепом упрямстве, называл его выступления болтовней.

Недовольство друг другом отражало борьбу за сферы влияния. Черчилль старался не допустить