Приди, полюби незнакомца (Где ты, мой незнакомец?) (др. перевод) - Страница 82

Эштон бросил взгляд на небольшие часы, украшавшие интерьер его роскошного жилья, соображая, когда вернется Лирин из города, куда она поехала вместе с мистером Эвансом и своим отцом. Лирин пригласила его разделить по возвращении из Билокси полдневную трапезу и рассмеялась, услышав, что Эштон вполне насытится одним лишь ее присутствием.

Когда Ленора со своими спутниками уезжала в город, Сара стояла у входа в палатку и ждала, пока Эштон, попрощавшись, не обратит наконец свое благосклонное внимание на отчеты, которые она ему привезла. «Русалка» пока стояла на якоре, а вот на «Сером орле» капитан Мойерс и его команда готовились к выходу в Карибское море. Сара предпочла бы отправиться с ними, но Эштон предполагал отправить ее назад в Натчез, если вся эта история завершится благополучно. Впервые с тех пор, как они познакомились в таверне, Сара отважилась спросить у Эштона, как это Лирин, или, допустим, Ленора, оказалась в таком положении. Все, что мог, Эштон сказал, оставив ей самой судить об этом рыжем дураке Малкольме.

Когда он закончил, Сара задумчиво вздохнула.

— Да, жуткое дело: не знаешь, то ли ты в своем уме и оказалась жертвой чьего-то злого умысла, то ли безумна… и тебя надо изолировать. — Она сжала руки и опустила взгляд. — Порой я сама себя спрашиваю… отчего так все у меня повернулось: из-за ненависти или желания отомстить? — Подняв голову, она вгляделась в глубь шатра, но ничего там не увидела. — Передо мной мелькает мужское лицо… и я думаю: мне знакомо оно! Это он поломал" мою жизнь! Он просто нацарапал мое имя на листе бумаги! И все, что у меня было, стало принадлежать моему мужу. Он мог распоряжаться моей собственностью по своему усмотрению, а меня вышвырнул, как тряпку. Ему не было нужды ждать, пока я умру, ему даже весело было думать, что я жива. Конечно! Ведь один росчерк пера — и все перешло к нему… — Сара сдвинула брови. — Не моего, чьего-то пера! — Она нервно потерла ладони, смахнула выступившие на глазах слезы и виновато посмотрела на Эштона.

— Прошу прощения, мистер Уингейт. Что-то меня снова повело на воспоминания.

— Ну что вы, Сара, — сочувственно сказал Эштон. — Похоже, вам надо выговориться.

— Это уж точно, мистер Уингейт. — Сара подавила тяжелый вздох. — Я была свидетельницей того, как разорили моего отца… а может, и убили… А затем меня засадили по ложному обвинению. — Она неуверенно подняла взгляд на Эштона. — И оказалась я в необычной тюрьме, мистер Уингейт. Это было кошмарное место… цепи… кнуты… тараканы заползают прямо в тарелки. Одного человека специально наняли, чтобы он следил за мной… чтобы я не бежала… а после его убили… почему, не знаю… разве что он начал выказывать мне какое-то сочувствие. Здесь я наблюдаю что-то подобное… я боюсь за эту женщину… Надо все рассказать… только я не до конца уверена… может, все это мне только кажется? — Сара подняла взгляд и умоляюще посмотрела Эштону прямо в глаза: понимает ли он, что она хочет сказать.

— Вы меня понимаете, мистер Уингейт? Видите ли, я много времени провела там. Слишком много.

У Эштона мурашки побежали по коже, и он даже не нашелся что ответить. Слова Сары взволновали его, но почему — он затруднился бы сказать. Он видел, что произнесенный ею бессвязный монолог сильно смутил Сару, и, чтобы успокоить ее, налил еще кофе. Положив ложку сахара и плеснув немного сливок, он протянул ей чашку. Она робко взглянула на него, и, видя, как в уголках глаз у нее собираются слезы, он испытал острое чувство жалости к девушке.

— Все нормально, Сара, — сказал он мягко. — Я ничего не пропустил из того, что вы сказали… и, кажется, начинаю что-то понимать.

Она тревожно на него поглядела.

— Это точно, мистер Уингейт?

— Да, Сара, надеюсь, что да.

Сара вышла, и в воздухе повисла какая-то тревога. Эштон часто поглядывал на часы, нетерпеливо ожидая возвращения Лирин, и нервно ходил взад-вперед. Тут он вспомнил, что обещал Лирин покататься с ней и быстро переоделся для конной прогулки. Он даже собирался попозже вечером выбраться подальше и попрыгать нагишом в приливной волне, а потом, прямо здесь же, на берегу, заняться любовью. Эта мысль будоражила его воображение уже не раз с тех пор, как он здесь появился, но теперь, именно теперь с него хватило бы, если бы она вернулась поскорее… чтобы он мог за нее не беспокоиться.

Эштон нервно пригладил волосы и посмотрелся в небольшое зеркало, укрепленное над умывальником на шесте, поддерживающем палатку. Неподалеку стояли ванна и ящик для белья.

Эштон нагнулся, чтобы взять из ящика шляпу.

Прямо у него над плечом пронеслось что-то большое и сверкающее. Зеркало разлетелось на куски, выпустив сразу несколько серебряных струек. Эштон повернулся и увидел, что в шест глубоко вошло блестящее лезвие. Услышав позади торопливые шаги тех, кто явно хотел отнять у него жизнь, Эштон выхватил из ящика пистолет — благо он был на самом верху — и снова круто развернулся, поводя дулом. Но было уже поздно. Два здоровенных типа навалились на него и опрокинули на крышку ящика. Занавеска, за которой была раздевалка, слетела с крючков и свалилась на пол, зацепившись верхней частью за руки. В воздухе блеснуло лезвие кинжала, готового нанести роковой удар, но Эштон успел обмотать занавеской руку и выставить ее наподобие щита. Тут же его мощно двинули под ребра, но он все же успел перехватить пистолет и рукояткой ударил нападавшего точно в висок. Бандит свалился, как куль, и теперь Эштон остался лицом к лицу с одним противником. Но у входа в палатку уже появились еще двое. Зажав раненой рукой пистолет, Эштон взвел курок и выстрелил. Бандит отлетел назад и с удивлением посмотрел на большое пятно крови, расплывавшееся у него прямо на груди. Затем он замертво рухнул на пол.

Эштон отбросил бесполезный теперь пистолет и вытащил нож, глубоко вошедший в материю. Уголком глаза он заметил, что сбоку к нему приближается один из незваных гостей. В руке у него был нож с широким лезвием. В двух-трех шагах за ним следовал напарник, вооруженный короткими вилами. Намерения их были предельно ясны. Им нужна его кровь, и чем быстрее, тем лучше.

Когда первый приблизился, Эштон резко поднял локоть и, ударив нападавшего ребром ладони по переносице, сбил его с ног. Воспользовавшись полученным преимуществом, Эштон сделал резкую подсечку и толкнул его в грудь, так что тот опрокинулся прямо на своего сообщника. Раздался страшный крик, и бандит, застыв на секунду, широко раскинул руки и выронил нож. Затем он медленно шагнул вперед. В спине у него торчали вилы. Еще шаг — и грузное тело тяжело рухнуло на пол.

Теперь шансы сравнялись, и Эштон остался один на один с последним из шайки. Тот вытащил из-за голенища сапога длинное тонкое лезвие и отступил на шаг. При этом он взглянул куда-то поверх плеча Эштона, и в глазах его вспыхнул огонь. Этого было достаточно. Эштон вспомнил, что первого он только сбил с ног, отпрыгнул в сторону и в тот же самый момент бандит кинулся ему на спину. Эштон наугад ткнул ножом, и нападавший завизжал, как свинья на бойне: удар пришелся ему в бок. Он всего лишь порвал кожу, но этого было достаточно: обезумев от вида собственной крови, бандит, шатаясь, дошел до двери и исчез за ней.

Остался один. Он набросился на Эштона прежде, чем тот успел занять боевую позицию, но снова обмотанная рука сыграла роль щита. В безумно горящих глазах бандита читалась решимость покончить с Эштоном, но не тут-то было: Эштон стукнул его рукояткой ножа по курчавой голове, тот от боли пригнулся, и Эштон отбросил его руку. Оба упали на пол. Тонкое лезвие вонзилось в ковер. Эштон нанес мощный удар в квадратный подбородок, противник покатился в сторону, но успел по дороге, ухватившись за рукоятку, вытащить нож из пола. Он вскочил на ноги. Эштон тоже. Двое кружились по полу, внимательно следя друг за другом, готовые в любой момент пустить оружие в ход. Улучив момент, громила рванулся вперед, собираясь нанести сокрушительный удар, но Эштон перехватил его атаку, противник отскочил. На рукаве у него выступило пятно крови. С этого момента покоя ему уже не было. Эштон, вооруженный ножом потяжелее, безжалостно преследовал его, делая ложные выпады, а иногда и защищаясь, когда противник собирался контратаковать. Бандит попытался было отбить решающую атаку своим тонким кинжалом. Эштон вновь сделал ложный выпад, отбил защиту и затем изо всех сил нанес решающий удар. Громила глухо зарычал, выронил нож и, схватившись за живот, шатаясь, вышел наружу и рухнул лицом на деревянный настил.