Причудливая Клио - Страница 3
Поначалу наш лорд-опричник тоже несколько шокирован. Нет, конечно, в Англии тоже не благодушествуют – чего стоила недавняя казнь Гая Фокса3, да и пиратов в Портленде вешают, предварительно прокипятив их в смоле, – но там казни совершают по каким-то хоть обвинениям, а здесь… Кровопролитие ради самого кровопролития, да еще с какой изощренной жестокостью!
Лорду сначала все это претит, но постепенно он «входит во вкус», и чем более гнусные жестокости он творит, тем более продвигается вверх в опричном войске. Наконец ему настолько начинает нравиться происходящее, что он сам уже организовывает нападения на усадьбы не опричных бояр, и уж сколько кровушки там проливает! Причем, порою делает это так изобретательно, что и бывалые опричники даются диву. «Смотрите, московиты, как надо!» – иногда возглашает он и производит пытки и казни с британской методичностью.
Автор весьма убедительно подает нам то, как меняется постепенно отношение лорда к Малюте Скуратову. Вначале он презирает этого недавнего холопа, стоящего на вершине опричной лестницы, но потом обнаруживает в нем все более и более привлекательные черты. Тот, в свою очередь все более располагается к некогда надменному лорду: никуда не денешься – родство душ!
Но вот, спустя годы, – тайное письмо из Лондона, от самой королевы: та требует наконец его возвращения. Однако лорд уже настолько стал опричником и по званию, и по душевному пристрастию, что никак не отзывается на ее послание. Он – опричник, и выше идеала для него нет.
Заканчивает лорд свою жизнь, как и многие опричники, весьма плачевно: его заживо сваривают в котле. Но даже накануне этой позорной и мучительной казни он убежден, что здесь, на Руси, все делалось и делается правильно. Просто с ним лично была допущена досадная ошибка.
Такая вот повесть.
А теперь – не менее интересная повесть о судьбе ее автора, увы, не написанная никем. Ваш Покорный Слуга, имевший доступ к некоторым чинам с Лубянки, кое-что знающим об авторе, наметит ее лишь штрихами.
Автор – действительно, в недавнем прошлом князь и прямой потомок опричника Афанасия Вяземского, казненного царем Иваном по неведомо какому обвинению. В Гражданскую войну наш Вяземский не стал эмигрировать (хотя имел такую возможность), скрыл свое происхождение и в годы Красного террора стал одним из беспощаднейших членов Военного трибунала Южного фронта.
После Гражданской служил в ВЧК – ГПУ – НКВД, где, благодаря своей неумолимости к врагам, все более продвигался вверх и к началу 50-х дослужился до генеральского звания.
В 1953-м был расстрелян по делу Л. П. Берии как его близкий сподвижник. О чем думал наш автор перед казнью, нам неведомо.
Да, наша Клио порой рифмует не только события, но и судьбы!
3.
ПИРРОВА
ПОБЕДА
Авт. М. М. Е.
[Ист. справка. Битва при Аускуле. Произошла в 279 г. д. н. э., когда Пирр, царь Эпира, вторгся в Италию. Как это описано у Плутарха, большая часть как римлян, так и эпирцев в этой битве полегла. Отсюда и выражение «пиррова победа», т. е. победа избыточно большой ценой. – В.С.]
–
Об авторе мне известно лишь то, что уже в преклонные годы, в 1936 году, он ненадолго угодил в Лубянскую тюрьму (надолго в ту пору там не задерживались») и уже через пять дней, во всем, разумеется, сознавшись, был расстрелян. Рукопись его повести мне удалось добыть много позже из секретных лубянских архивов, благодаря своим поднадзорным4, служившим в НКВД.
Судя по всему, рукопись пролежала там, не привлекая к себе интереса, поскольку даже для тамошних следователей, при всем их искусстве, было, видимо, затруднительно привязать описываемые в ней (тем боле – вымышленные, как в самом начале указывает сам автор) события, относящиеся к III в. до н. э., к действиям троцкистско-зиновьевского блока, за которые и встал в конце концов к стенке многоуважаемый М. М. Е.
* * *
Итак, действие повести происходит в древнем Риме, в конце упомянутого века, лет через двадцать после битвы при Аускуле, получившей название «Пиррова победа» и весьма красочно описанной многими историками, включая великого Плутарха.
Главный герой повести, молодой римский патриций Марк Тувий из славного рода Гракхов, изучая историю, вначале несколько обескуражен: как-де крохотный, весьма бедный Эпир, составлявшей лишь часть и ныне забытой Богом Албании, смог выставить гигантскую по тем временам армию в 25 тысяч пехоты, несколько тысяч всадников и 20 боевых слонов? Как смог их царь Пирр, хоть бы он даже и потомок великого Александра, а стало быть и самого Зевса, – как он смог морем переправить все это войско в Италию; сколько ж кораблей ему для этого понадобилось?!
Марк Тувий обращается к архивам и сталкивается со столькими взаимно противоречивыми описаниями события, что это подвигает его к собственным изысканиям. Прошел ведь не столь большой срок со времени той достославной битвы; из немногочисленных выживших должен же был хоть кто-то, как он полагал, дожить и до сего дня, – и он начинает их искать.
О, таких, выживших и доживших, оказалось даже больше, чем он ожидал!
С каждым из них он ведет беседу (содержание этих бесед составляет первые главы повествования), и сперва невообразимое кровопролитие, происшедшее при Аускуле, едва ли не воочию предстает перед его глазами. Здесь надо отдать должное автору (М. М. Е.), который передал все это с необычайной живостью, хотя и с несколько избыточным и жестоким, на наш взгляд, натурализмом.
Центурион по прозвищу Громила: «Пирровы слоны, эти дышащие огнем исчадья самого Тартара, давили нас, как мы давим тараканов! Слышался хруст костей моих солдат, такой, что, казалось, поступь некоего гиганта по сухому валежнику. Потоки крови обрушивались на нас шквалами, будто состоявший из крови океан бился о скалы.
Мои солдаты дрались, как львы, все вокруг было усыпано отрубленными руками и головами греков… Одна моя центурия истребила чуть не тысячу врагов. Увы, от всей центурии в живых остался один лишь я…»
Командир когорты Гай Сулий. «Подобного кровопролития я больше не видел никогда! Эпирцы шли фалангой, и иногда их воин на одну свою сарису5 нанизывал по нескольку пронзенных тел.
Но и мои ребята были не промах! Наши манипулы разрезáли их фаланги. Места, по которым они проходили, превращались в сплошные кровавые месива.
В этой битве я потерял левую руку и правый глаз, но можно сказать, что мне все же повезло: из все когорты в живых, слава Юпитеру, остался один лишь я.»
Солдат по прозвищу Бычок: «Слоны? А что – слоны! Навроде кабанов, только в сто раз больше. И у него, у этого кабанищи, аж два хрена имеется: один – как у всех, а другой – на морде, спереди; называется «хобот». Уж я этих хренóв-хоботóв самолично поотрубал штук десять, а то и больше; а было у греков этих слонов тысяч пять, наверное. Ну а без хрена своего, того, что на морде, этот кабан-слон – не боец. Он от боли вовсе ума лишается и давит, не разбирая, что наших, что своих же греков. Да и подыхает вскорости: видать, без этого второго хрена ему не жизнь… Ох, и кровушки тогда пролилось – что слоновьей, что греческой, что нашей!..
Что еще о слонах? Ну огнем он дышит, это да, это я сам видал. И искры у него из глазищ. И срет он раскаленными бронзовыми шарами, а как испугается – так огненной лавой. Так-то! [Из чего, как заключил наш исследователь, этот солдат слонов вживе никогда не видывал. – Ю. В.]