Президент пропал - Страница 17

На двери установлена сигнализация, но Кэролайн обо всем позаботилась. Сам тоннель шириной всего в десять футов и высотой в семь. Очень неудобно для человека вроде меня – ростом выше шести футов. Будь у меня клаустрофобия, начался бы приступ. Для привыкшего к тому, что его всюду сопровождает Секретная служба и помощники, выход в пустой тоннель – как шаг на свободу.

Втроем мы проходим до ответвления, ведущего к небольшому подземному гаражу для высокопоставленных чиновников Казначейства и важных гостей. Сегодня тут и меня ждет машина.

Кэролайн вручает мне ключи и сотовый. Я кладу их в левый карман, к конверту, недавно полученному от девушки.

– В памяти есть все номера, – говорит Кэролайн, имея в виду сотовый. – Все, о ком мы говорили. Включая Лилли.

Лилли. Внутри меня что-то обрывается.

– Код помните? – спрашивает помощница.

– Не переживай, помню.

Из-за пояса достаю собственный конверт. На нем – президентская печать, внутри – единственный лист бумаги. Едва увидев его, Дэнни чуть не теряет самообладание.

– Нет, – говорит он. – Я его не открою.

Тогда за конвертом тянется Кэролайн.

– Вскроешь, – говорю, – если придется.

Дэнни хватается за лоб, откинув назад челку, и шепчет:

– Господи, Джон… – Впервые с тех пор, как я занял пост, он называет меня по имени. – Ты вправду решился?

– Дэнни, – шепчу я в ответ, – если со мной что-то случится…

– Нет, всё. – Дэнни старается сдержать чувства. – Лилли мне как родная. Сам знаешь: я ее люблю больше всех на свете.

Дэнни в разводе, его единственный сын сейчас в аспирантуре. Когда родилась Лилли, он ждал в приемном покое; стоял у алтаря на ее крестинах; нервничал, когда она сдавала выпускные экзамены; держал ее вместе со мной за руку на похоронах матери. Сперва он был для нее дядей Дэнни, потом «дядя» отпал сам собой. После меня он для Лилли – ближайший в мире человек.

– Рейнджерский жетон с собой?

– Решил проверить? – Хлопаю себя по карману. – Ни шагу без него. А у тебя?

– Я свой не взял. Значит, проставляюсь. – В горле у него перехватывает. – Теперь ты просто обязан вернуться.

Я пристально смотрю на Дэнни. Он – моя семья, пусть и не по крови.

– Принято, брат.

Оборачиваюсь к Кэролайн. У нас с ней не такие близкие отношения; обнимались-то всего дважды – когда меня выдвинули кандидатом и когда я победил.

Сейчас мы обнимаемся в третий раз. Кэролайн шепчет мне на ухо:

– Ставлю все на вас, сэр. Они не знают, с кем связались.

– Если так, то лишь потому, что ты в моей команде.

Они уходят, а я, потрясенный, но полный решимости, смотрю им вслед. Предстоящие сутки-двое станут для Кэролайн очень нелегкими. Времена просто беспрецедентные, мы в буквальном смысле творим историю.

Итак, мои помощники ушли, я один. Сгибаюсь пополам и, уперев ладони в колени, делаю несколько глубоких вдохов, чтобы избавиться от мандража.

– Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, – говорю себе.

Разворачиваюсь и прохожу дальше в тоннель.

В подземный гараж Казначейства вхожу, низко опустив голову и спрятав руки в карманы синих джинсов. Кожаные туфли мягко шуршат по асфальту. В этот час я – не единственный человек на стоянке, так что мое присутствие ни у кого не вызовет подозрений. Правда, одет я не так формально, как сотрудники ведомства: они-то носят костюмы, портфели и бейджики. В наполненном звуками помещении щелкают каблуки, пищат пульты-брелоки, открываются замки и заводятся двигатели. Затеряться нетрудно, особенно когда работники Казначейства погружены в планы на выходные и не обращают внимания на типа в обычной рубашке и джинсах.

Как же это будоражит – оказаться на людях незамеченным! Последние лет десять или даже больше я не смог выйти на улицу так, чтобы меня никто не признал, не сфотографировал неожиданно; чтобы ко мне не подошли люди пожать руку, сделать селфи, поддержать словом или даже обсудить важный политический вопрос.

Машина ждет меня на условленном месте, четвертая слева; неприметный седан серебристого цвета, с вирджинскими номерными знаками. На кнопку «открыть» на брелоке жму слишком долго, отчего раздается серия гудков. Отвык я. Давно сам не водил.

Чувствую себя путешественником во времени, которого загадочное устройство забросило в будущее. Отрегулировав сиденье под себя, включаю зажигание и, обернувшись, медленно сдаю назад. Машина вдруг начинает отрывисто гудеть, и чем дальше, тем настойчивей. Жму на тормоз. За багажником по пути к своей машине проходит женщина. Выходит, сработал какой-то детектор, противоаварийное устройство? На приборной панели – экран камеры заднего вида. То есть можно ехать задом, не вертя головой, просто глядя в дисплей? Десять лет назад ни черта подобного еще не придумали, а если и придумали, то мою машину этим не оборудовали.

Из гаража выезжать приходится по удивительно узким проходам. Как водить, вспоминаю не сразу: дергаю вперед, на тормоз давлю слишком резко. На несколько минут я вновь становлюсь шестнадцатилетним парнишкой, только что выехавшим на побитом «шеви» за тысячу двести долларов с парковки у «Новых и подержанных тачек» Безумного Сэма Келси.

Передо мной целая очередь машин, покидающих гараж. Шлагбаум перед каждой поднимается автоматически. Не надо тянуться из окна и прикладывать карточку к сканеру. Зря я не расспросил о таком помощников.

Наконец моя очередь. Шлагбаум поднимается, и я неспешно выезжаю по пандусу навстречу солнечному свету, осторожно – чтобы вдруг ни на кого не наехать. И вот я на дороге.

Движение плотное, и порывы дать по газам, насладиться временной свободой разбиваются о затор на каждом перекрестке. Небо в синяках туч. Хоть бы дождь не пошел.

Поворачиваю ручку радио – и ничего. Жму кнопку – ничего. Жму другую, и из колонок вырывается звук: меня будто накрывает ударной волной горячего спора в эфире. Двое пытаются перекричать друг друга: совершил ли президент Джонатан Данкан преступление, влекущее за собой импичмент? Снова жму ту же кнопку, и звук пропадает. Лучше сосредоточиться на дороге.

Я думаю о том, куда еду, кого встречу, и мысли то и дело уносят меня в прошлое…

Профессор Уайт, заложив руки за спину, прошелся по подиуму в аудитории.

– Так в чем состояло особое мнение судьи Стивенса? – Вернувшись за кафедру, он заглянул в журнал. – Мистер… Данкан?

Черт. Я всю ночь строчил курсовик и, чтобы не уснуть, сунул за щеку кусок жевательного табака. А эту тему прочитал по диагонали. Тем более нас на потоке целая сотня, и шансы, что меня спросят, были мизерные. Паршивый день. Вопрос каверзный, я не готов.

– Судья Стивенс… не согласился с большинством… по поводу… – Я листал страницы, заливаясь густой краской.

– В общем-то, да, мистер Данкан, особое мнение подразумевает несогласие с большинством. Потому-то оно и называется «особым».

Над рядами пронесся нервный смешок.

– Да, сэр, он… не согласился с тем, как большинство трактовало Четвертую поправку…

– Должно быть, вы путаете особое мнение судьи Стивенса с особым мнением судьи Бреннана, мистер Данкан. Судья Стивенс Четвертую поправку даже не упоминал.

– М-м, да, я запутан… в смысле путаю…

– Да нет, первый раз вы точно сказали, мистер Данкан. Мисс Карсон, окажите любезность, избавьте мистера Данкана от пут незнания.

– Особое мнение судьи Стивенса заключалось в том, что Верховный суд не должен вмешиваться в решения судов отдельных штатов, дабы не поднимать нижнюю планку федеральной конституции…

Я всего четыре недели на юрфаке университета Северной Каролины, и меня уже «спалил» печально известный профессор Уайт. Я обернулся посмотреть на девушку с третьего ряда. Она отвечала на вопрос, а я думал про себя: «Ты пришел неподготовленным в первый и в последний раз, слизень».