Превыше чести - Страница 4

Войны не будет.

Шайл будет жить.

Так отчего не кричать, надсаживая легкие искренним восторгом, отчего не сыпать пригоршни цветов? Отчего не славить доблесть найгерис?

Его величеству Эгарту Шайлскому, как и любому королю, и прежде доводилось заключать договоры… но таких и так – никогда.

– Что это? – с любопытством спросил Поющий Анхейн, разглядывая пергамент с текстом договора.

Эгарт оторопело взглянул на молодого найгери. Чтобы посол и вдруг грамоты не знал… нет, в голове не укладывается!

– Это не книга, – растерянно произнес Анхейн. – И не письмо. Зачем это?

– Это договор, – как можно более терпеливо объяснил Эгарт.

– Но ведь мы его еще не заключили, – недоуменно приподнял темные брови Анхейн. – По-моему, вносить его в летописи еще не время.

– Вот мы его как раз и заключим, – призвав на помощь всю свою сдержанность, мягко промолвил Эгарт. – От имени людей подпишу я, а от имени найгерис – вы.

– Но ведь… это преступно! – выдохнул Анхейн. – Я не вправе этого подписывать.

Эгарт облился холодным потом. Столько усилий, столько стараний – и все впустую! Посол, не имеющий права подписывать договор… так какого черта его тогда и вообще прислали? Для посмешки?

– Почему? – еле выдавил он.

– Подпись под словами может ставить только тот, кто их придумал, – пояснил Анхейн с таким видом, будто он невесть почему должен растолковывать не ребенку уже, а взрослому человеку, отчего вода мокрая, а лед холодный. – Я могу подписать свои песни. Или письмо, которое я написал сам. Но ведь этих слов я сам не складывал.

Так. Ясно теперь, что у найгерис за обычаи… вот еще бы стало так же ясно, что с ними теперь делать. Не только с обычаями, но и с найгерис.

– У людей иначе водится, – медленно промолвил Эгарт. – У нас… ну, если кто ставит подпись под словами другого человека, значит, он с ними согласен.

Еще полчаса ушло на то, чтобы объяснить, что свиток пергамента мили в три длиной не понадобится, поскольку жители Шайла подписи свои под договором ставить не будут, хотя и согласны с ним всей душой. И только тогда Поющий вроде даже понял что-то и согласился запечатлеть под именем Эгарта свой стремительный росчерк.

– Ну, вот и все, – с облегчением произнес Эгарт. – Теперь можно приступать к празднеству.

– Как это – все? – не понял Анхейн. – Мы ведь договора еще не заключили.

Эгарт обомлел. Крепкое дубовое кресло, казалось, растворилось под ним и вовсе, оставив короля сидеть прямо на воздухе… еще мгновение, и воздух его уже не удержит.

– Я только подпись свою поставил, – утомленно добавил молодой найгери – видно, и ему нелегко далось это мелкое дипломатическое недоразумение. – Выразил свое согласие на то, чтобы договор был заключен, – ведь так у вас принято?

Эгарт замороченно кивнул.

– Но мы еще не пели, – заключил Анхейн.

Эгарт помертвел.

– Но я… – почти простонал Эгарт. – Я… не умею…

Теперь уже Анхейн воззрился на Эгарта с неприкрытым изумлением.

– Я не умею петь, – как можно более твердым голосом молвил Эгарт. – У меня… да я ни одной ноты не могу взять без фальши! И голос… да когда я пою… это как кролика живьем на терке натирают! Я… не могу…

Изумление в глазах найгери мало-помалу уступало место сочувствию.

– Да… – пробормотал он. – Я слыхал, что с людьми такое случается, – да вот верилось слабо.

– Это конец всему, – обреченно прошептал Эгарт.

Найгерис ведь недаром на музыке голову потеряли! И не в том даже дело, что лишенного слуха и голоса найгери днем с огнем не сыщешь, потому что таких просто-напросто не бывает. Но магия их… но волшебство найгерис – и боевое, и мирное… на чем же оно и замешено! Сказать о любом другом «волшебный голос»… да, это всего-навсего лесть. О любом другом – но не о найгери! Но не о Поющем! Этот странный красавец с удлиненными золотыми глазами на свой лад совершенно прав. Он не шутит, не надсмехается над Шайлом. Он искренне хочет заключить договор. Опять-таки – на свой лад. Чтобы не печать и подпись, а чары найгери скрепили его. Чтобы найгерис могли его принять.

От какого пустяка зависят иной раз судьбы народов! Король должен уметь воевать и управлять. Судить и решать. Вникать и мыслить. Но кто, где, когда сказал, что король должен уметь петь?!

– Я верю, – наклонил голову Поющий. И хорошо, что наклонил. Слишком уж тяжело делалось от его взгляда. Так смотрит наделенный несокрушимым здоровьем на слепого или безногого – с ужасом и жалостью.

Так смотрит найгери, Поющий, на того, кто не умеет петь.

– Я верю, – повторил Анхейн. – Мне мастер про такие случаи рассказывал. Я теперь верю. Мы справимся.

Эгарт прикрыл глаза. Там, снаружи, толпа, готовая взорваться приветственным кличем, ждет, затаив дыхание. Ждет, когда же король выйдет на балкон рука об руку с послом и объявит, что долгожданный договор заключен.

– Пойдем, – негромко произнес Анхейн, помогая враз обессилевшему Эгарту подняться из-за стола.

Куда? Куда, во имя всего святого?!

Анхейн твердым шагом направился к балкону… неужели… о нет!

– Все будет хорошо, – сказал он так мягко и убедительно, что Эгарт едва ему не поверил.

– Я не умею петь! – выдохнул король, когда Анхейн твердой рукой распахнул балконную дверь.

– Для того, кто поет вместе с Поющим, это не имеет значения, – улыбнулся Анхейн. – Главное, чтобы в душе фальши не было.

Солнечный свет ударил в лицо наискосок, заставляя прижмуриться. Это хорошо… это очень даже хорошо… он слепит глаза – и Эгарту не видны лица… все эти задранные кверху в ожидании лица…

– Народу как много, – заметил Анхейн. – Нам посчастливилось.

Посчастливилось? Да? Вот сейчас, вот прямо сейчас Эгарту предстоит открыть рот и запеть… запеть перед своими подданными… перед всем Шайлом… позорище-то какое неслыханное… и это найгери называет счастьем? Эгарта с детства учили, что король должен быть готов ради своей страны на подвиг… и видят Боги, он готов… но называть это счастьем?!

Он должен. Он сможет. Несмотря ни на что.

Потому что иначе договора не будет.

И тут внезапно Эгарт понял с несомненностью клинка, выблеснувшего над головой, что…

– Но ведь я даже не знаю, что петь! – в изнеможении отчаяния прошептал он почти на ухо найгери.

– Для того, кто поет вместе с Поющим, это не имеет значения. – Анхейн улыбнулся Эгарту, словно ветеран – новобранцу, и его сильная рука сомкнулась вокруг ледяных от ужаса пальцев короля.

Эгарт хотел сказать, что… но тут Анхейн запел. Ни слова – слова на древнем каком-то наречии, – ни мелодия Эгарту не были знакомы, но испугаться этому он не успел. Тело его внезапно обрело стойкую твердость флейты, теплый голос Анхейна, словно пальцы, лег на ее лады, и звонкая пустота ожидания заполнила собой флейту… а потом слитное дыхание тех, кто стоял на площади, рванулось в эту пустоту и серебряной нотой взлетело в распахнутое небо.

Древние слова уже не казались чуждыми – они были внятны, как трава, как вода, как огонь, как стены Шайла. Эгарт не знал этих странных слов – но что они значат, он знал без тени сомнения.

А потом толпа выдохнула в последний раз, и флейта замолкла.

Эгарт потрясенно смотрел вниз, не в силах молвить ни звука. Лицо его было сплошь залито слезами, но он не замечал их… хотя – а если бы и заметил?

– Договор заключен, – произнес найгери, и Эгарт утонул в приветственных воплях.

Он не помнил, как рука об руку с Поющим вернулся обратно. Не помнил, как и когда сияющий церемониймейстер объявил о начале празднества. Не помнил, что говорил, когда поднимал заздравный кубок… а уж что пил – тем более. И когда музыканты начали играть… нет, решительно не помнил… и мелодий их тоже… зато он помнил, что невольно начал подпевать – и только тогда сообразил, что не сфальшивил ни разу.

– Это прикосновение Дара, – улыбнулся ему Поющий – не Анхейн, другой, с почти еще обычными для найгери глазами. – Тот, кто пел вместе с Поющим, никогда уже не возьмет фальшивой ноты.