Превращенная в мужчину - Страница 67

— Уже достаточно нагляделись, — сказал он, — пожалуйста, доктор, устройте, чтобы предмет представления был удален!

Врач согласился с ним. Он взошел на эстраду, сказал несколько слов Рейтлингер и дал распоряжение больничным служителям. Они быстро закутали тело в простыни, отвинтили и спустили носилки и покатили их обратно. Взгляды собравшихся следили за ними.

Гелла Рейтлингер снова взошла на кафедру и громко захлопала в ладоши.

— Господа! — кричала она. — Господа! Мы кончаем. Выражаю вам еще раз мою благодарность. Если вам угодно…

Толстый журналист перебил ее.

— Еще одну секунду, госпожа доктор, только один вопрос, который будет интересовать моих читателей. Вы рассказали нам, что все подготовительные работы были проделаны учеными в Вене, Эдинбурге, Нью-Йорке и Тюбингене. Вы сказали, что ваша пациентка явилась добровольно и выказала поразительную волю к выздоровлению, что неизвестный господин устранял с вашего пути все трудности. Что первую операцию сделал врач, ваш ассистент, а доктор Фальмерайер — вторую: постоянную трансплантацию в симбиозе. Что один врач из Будапешта держал пациентку в сумеречном состоянии, позволившем ей выдержать этот тяжелый год. Что сестра Гертруда самоотверженно ухаживала за ней. Скажите же мне теперь, дорогая фрейлейн: что, собственно, делали вы во всей этой истории?

Он торжествующе посмотрел вокруг себя. Это был его ответный удар на «банду безграмотных»!

Докторша ядовито взглянула на него. Ее пальцы сжались, как ястребиные когти. Затем черты лица прояснились.

— Да, — сказала она мягким тоном, — да, мой многоуважаемый репортер «Бармштедтского Генерал-Анцейгера», вы правы. Это очень трудный вопрос! Когда Христофор Колумб отплыл из Палоса, тогда тоже предварительные работы были уже сделаны. Ученые постепенно дознались, что планета кругла и надо только достаточно далеко плыть на запад, чтобы встретить землю. Три корабля даны были ему Фердинандом и Изабеллой. Кораблями управляли капитаны, а паруса натягивались матросами. Вы спрашиваете, милостивый государь, что я сделала? То самое, что Колумб: я открыла Америку.

— Браво! — крикнул один из врачей.

Смех удовлетворения пронесся по рядам. Толстый молодой человек забился в толпу. Этот заключительный успех как будто окрылил ее.

— Не убегайте от меня, милостивый государь! — крикнула она ему вдогонку. — Еще одно словечко для ваших дорогих читателей! На этом мы не остановимся, как и Колумб и его люди не остались на острове Сан-Доминго, а пошли дальше, открыли Мексику, Панаму и Перу, две огромные части света, а в конце концов — и морской путь в Индию. Мы поступим, как они. Будем искать дальше и найдем. Что теперь кажется только делом случая, игрушкой, обязанной своим возникновением столько же удаче, сколько и человеческому искусству, скоро станет общим достоянием. Если вы, представители печати, когда-нибудь приедете в Берлин, тайный советник Магнус будет иметь удовольствие продемонстрировать перед вами в своем Сексуально-научном институте всякого рода удивительных людей. Он считает своею обязанностью добиваться от полиции, чтобы женщины, чувствующие себя мужчинами, получили разрешение носить мужской костюм, а влюбляющиеся в мужчин мужские существа — наряжаться в женские платья. В любое время дня вы встретите в цирке Магнуса бывших горничных, служащих теперь матросами, или же прежних помощников мясников, теперь забавляющих публику в качестве шансонеток. К несчастью, эта берлинская метаморфоза очень поверхностна. Сверху — много, внизу — пусто! Ошибки природы будут исправляться, и каждый человек получит тот пол, которого желает его душа.

Тайный советник Магнус потер себе нос, благодушно усмехнувшись:

— Поменяем деревца! — крикнул он. — Одно вместо другого!

Докторша зло взглянула на него, снова задетая безобидной шуткой. Ее разгоряченная фантазия не знала удержу. Она продолжала язвительно:

— Вы в это не верите, господин тайный советник? А я говорю вам, что мы и на этом не остановимся, пойдем ещё дальше. То, что удалось нам с женщиной, превращенной в мужчину, удастся и с мужчиной. Мы сделаем из него женщину. И если мы это сможем сделать с мужчиной, лишенным мужественности, почему он не сможет забеременеть? Более того: ему удастся забеременеть от прежнего самого себя! Подумайте только! Таким путем вы сможете носить и кормить зачатых от самого себя детишек, быть отцом и матерью в одном лице!

Она чувствовала, что зарвалась, и все же должна была выкрикнуть свою бессмысленную шутку. Капли пота блестели у нее на лбу. Она вытерла их быстрым движением. Ей припомнилось слово, употребленное Яном: «водевиль!» Она ухватилась за него И торопливо продолжала:

— Милостивые государи и, в особенности, вы, дорогой тайный советник, не судите строго переутомившуюся женщину. После серьезной драмы следует водевиль! Еще раз благодарю вас, господа! Я позволила себе приготовить для вас небольшой ужин. Он будет готов через пол… — она подняла руку, быстро взглянула на часы, — нет, самое позднее, через три четверти часа. Тем временем вы можете взглянуть на мой сад и парк.

Она схватила свои бумаги и сошла с эстрады. Гости начали медленно покидать зал…

Гвинни Брискоу пустилась в путь с семнадцатью огромными чемоданами. Сюда надо прибавить ручные чемоданчики, кожаные сумочки, шляпные коробки. Все это уложила ее горничная Нанси, маленькая француженка. Она бы отдала жизнь за поездку в Европу. Просила, умоляла, но Гвинни осталась непреклонной.

— Нет, — заявила она, — ты слишком красива, это опасно. Я хочу иметь своего мужа только для себя самой, и не у всякого такой однолинейный мозг, как у Тэкса. Он едет со мной, он может мне помочь вместо горничной.

Нанси расхныкалась, а у Тэкса вытянулась физиономия.

— Твой отец пользуется мною во время путешествий, как секретарем, — возразил он. — Но я ничего не понимаю в обязанностях горничной.

— Не возражай! — заявила Гвинни. — Ты должен этому выучиться.

Тэкс Дэргем был очень недоволен. Насколько охотно поехала бы Нанси, настолько он предпочел бы остаться.

Что ему делать в Европе? Гвинни едет туда, чтобы выйти замуж за этого… этого господина Войланда. При чем здесь Тэкс? Но как он может сказать «нет», когда Гвинни Брискоу приказывает?

— Это большая честь для тебя, Тэкси, — сказала она. — Ты будешь моим шафером.

Этот год был для него сплошной мукой. У нее ежедневно появлялись новые желания, и каждое было усажено шипами и колючками. Ежемесячно поступали подробные отчеты Яна Олислягерса. Тэкс должен был тотчас же доставлять их из конторы на Парк-Авеню. К ним прилагались писанные по-немецки отчеты Геллы Рейтлингер, ее ассистентов и доктора Фальмерайера. Их Тэкс должен был переводить.

— Ты ведь учился немецкому в высшей школе и в колледже, — заявила Гвинни, — и должен это уметь. Не смей показывать эти бумаги никому на свете. Это строго конфиденциальные документы высочайшего научного значения.

Ей эта фраза чрезвычайно понравилась. Она повторила трижды: «строго конфиденциальные документы высочайшего научного значения!» Тэкс просиживал ночи напролет, перелистывал толстые словари и скреб себе голову. Он не мог занести на бумагу трех строчек. Тогда он нарушил «строгую конфиденциальность» и привлек к секрету молодого немца, служившего учеником в Центральном Трест-Банке. Этот юноша, до сих пор весьма гордившийся своим знанием английского языка, подумал, что на него обрушились небеса, когда вместо привычного и излюбленного коммерческого жаргона ему вдруг пришлось иметь дело с отвратительными научными терминами. Он и по-немецки не всегда понимал эти фразы, а тут должен был их переводить на английский! Но Тэкс был личным секретарем всемогущего начальства. Он недвусмысленно дал понять немцу, что его дни в Централ-Тресте сочтены, если он не сможет сделать такой детски простой переводной работы. Поэтому банковский ученик взялся за работу с усердием и надеждой на Бога. Его переводы были поразительно бессмысленны, нашпигованы мудреными словами и оборотами, вычитанными из словарей. Тэкс в них ничего не понимал и называл немца дурнем и невеждой. Со стесненным сердцем он все же понес первый перевод Гвинни. Она прочла его и была чрезвычайно удовлетворена. Чем непонятнее все это было, чем больше встречалось звучных слов, которых она никогда не слыхала и смысла которых не знала, тем больше нравился ей перевод.