Преторианец - Страница 4

– Вот гад! – вознегодовал Тиндарид. – Я ж тебя защищаю, балда!

– Сам балда! Защитничек нашелся…

– Отставить! – весело скомандовал Воронов и включил первую передачу.

«Шишига», перестукивая хлябающими бортами, покатила. Миновала решетчатые ворота, проехала окопы передового охранения и последний сторожевой пост: БМП, но не вкопанную, а обвязанную по бортами запасными гусеничными траками, – отличная защита от гранатометов.

Навстречу «газону» попался КамАЗ с цистерной, и Воронов, шепотом ругаясь, завертел ручку, поднимая стекло – наливник тащил за собой непроглядную тучу пыли.

– Дядь Терентий, а мигаря посылали? – деловито спросил Сергей.

– Куда? – рассеянно поинтересовался Воронов.

– Ну, туда, где мы вчера… Чтоб БШУ[21] – и всем капут!

– А-а… Посылали… Капут тропе пришел – вся площадка вниз ухнула…

Неожиданно Воронов притормозил и сказал серьезно:

– Разговор есть. Как я вчера намял мир-арзалам по организмам? А?

– Класс! – воскликнул Сергей. – А что это, вообще, было? Кун-фу?

– Да какое там кун-фу… – пренебрежительно отмахнулся Воронов. Подняв палец, он торжественно провозгласил: – Панкратион! То бишь «всеборье»!

– А че это? – округлил глаза Сергей.

– Это такое боевое искусство было у нас… – проговорил Искандер. Воронов вскинул голову, и Тиндарид торопливо поправился: – …У эллинов, у древних, в общем…

Запутавшись, он смолк и нахохлился. Неодобрительно поглядывая на Искандера, Воронов объяснил:

– Панкратион не эллины изобрели, они просто переняли его у египтян, а те толк знали… Жрецы бога Тота еще в эпоху первых фараонов учили избранных «страшной борьбе» – так еще называли панкратион…

– Да, страшно было, – признался Сергей.

– Не потому, – улыбнулся Воронов. – Понимаешь, для эллинов панкратион был чем-то вроде смеси из борьбы и кулачного боя, они ж спортсмены были, занимались панкратионом, как мы боксом или карате. Но жрецы Тота не для болельщиков старались… Считалось, что боец в стиле панкратиона мог не просто хорошо драться, посылая в нокаут любого, но и противостоять злому богу или демону ночи! А уж тут обычной силы и скорости реакции будет не хватать… Надо тренировать иные способности, уже как бы не совсем и человеческие, – сверхсилу и сверхбыстроту, чтобы наносить удары не столько на физическом, сколько на энергетическом уровне! Мне трудно объяснить… Фантастику читаете? Ну вот… Бить надо и кулаком, и биополем! Ясно? Иначе не одолеть бесов!

– Ясно… – выдохнул Сергей.

– Ясно ему… – проворчал Воронов и построжел: – Все, что я говорю сейчас, – великая тайна, и разглашают ее лишь для посвященных! Улавливаете?

– Вы нас… – спросил Сергей и сглотнул от волнения, – научите?!

Вероятно, Терентий не уловил или не понял той надежды, что прозвучала в Серегином голосе. Ее и Гефестай не почуял – Ярнаев с младенчества рос крепышом, румяным и толстым, как пупс. Сергею повезло меньше, он пошел в первый класс худым и болезненным ребенком, кривоногим и большеголовым после перенесенного рахита. А детская стая не любит слабых. Сергея «Головастика» лупили в раздевалке, на переменках, после уроков. Правда, он всегда давал сдачи, но толку-то? Каждый раз, засыпая, он представлял себе, как однажды выучится хитрым приемчикам и покажет «этим всем»! Неужели мечта сбылась?!

– Сами научитесь, – усмехнулся Воронов, – а устод[22] Юнус даст вам уроки. В Ак-Мазаре тайно действует единственная в мире школа панкратиона, где Юнус тренирует избранных. Вчера я видел всех вас в деле и готов поручиться перед устодом… – Воронов спохватился: – А вы-то как, согласны?

– Да-а! – завопили мальчишки вразнобой.

Воронов рассмеялся и тронул машину с места.

Устод Юнус жил в просторном доме на окраине кишлака, а сад за домом разросся так, что занимал места больше, чем пришкольный стадион. Высокие тутовые деревья и южные платаны выстроились в каре, освобождая квадратную поляну.

– Поклонитесь и поздоровайтесь, – наставлял Воронов «избранных».

– Угу… – рассеянно отвечал Искандер. Гефестай кивал только, а разволновавшийся Сергей едва ли слышал слова Терентия.

– И поменьше говорите, устод терпеть не может болтунов!

– Угу…

– Вот вам и «угу»! Заходите! Э, разуйтесь сначала!

Сережка скинул кеды и зашел в прохладную комнату, как тут говорили, «семибалочную», – ровно столько расписных балок удерживало потолок. Три высоких окна бросали голубой, зеленый и желтый свет сквозь разноцветные стекла. Весь пол был устлан громадным пестрым ковром, у стен лежали аккуратно сложенные курпачи – узкие стеганые покрывала, заменяющие таджикам диваны. Мебели почти что не было, только невысокий резной столик – хантахта – стоял посередине, и все.

Было приятно вминать голыми ступнями тугой ворс ковра… еще бы сердце не колотилось как ненормальное, совсем хорошо было бы!..

В свете, лившемся из окошка, Сережа рассмотрел седого, но крепкого человека в одних лишь коротких штанах. Человек сидел на ковре, подложив ноги под себя, и то ли медитировал, то ли дремал.

Сергей неуверенно оглянулся на Воронова, и тот знаками показал: кланяйся!

– Здравствуйте, устод! – сказал Сережа и поклонился. Племянники почтительно согнулись за его спиной.

– Здравствуйте, – тут же откликнулся устод, открывая необычные для здешних мест голубые глаза. Повернувшись к Воронову, он слегка склонил голову: – Приветствую тебя, Хранитель.

– Это те мальчики, устод, – негромко сказал Воронов, – я говорил вам…

Устод Юнус покивал и скомандовал:

– Раздевайтесь!

– Как? – растерялся Сергей. – Совсем?

– Совсем, – спокойно сказал устод.

Сережа сжал губы и разделся, искоса поглядывая на оголявшихся друзей. Гефестай, если и смущался, то не своей наготы, а двух складок на животе – был он отроком упитанным и плотным, «краснощеким богатырем с мышцами». Искандер же скинул с себя одежду так спокойно, будто стоял в закрытой душевой, где его никто не видел.

Устод внимательно оглядел всю троицу, а потом положил свою ладонь Сергею на лоб. И словно благодать ниспослал – так вдруг покойно стало, а лоб ощутил приятную прохладу.

– Сколько тебе? – спросил Юнус. – Тринадцать есть?

– Мне четырнадцать уже! – сказал Сережа и испугался: а вдруг мастер не берет в ученики таких «старых»?! Он добавил торопливо: – Я только в восьмой перешел…

И стал себя ругать – болтаешь много!

– В секцию ходил? – продолжал расспрашивать устод, глядя на сбитые Серегины костяшки.

– Нет! – помотал головой Сережка. – Только с пацанами… Иногда…

– Всегда побеждал? – с интересом спросил устод.

– Когда как… – признался кандидат в ученики.

Устод перешел к Искандеру.

– Александрос, сын Тиндара? – спросил Юнус.

– Да, – ответил Искандер.

– Эллин?

– Д-да… – с запинкой сказал Тиндарид и покосился на Воронова.

– Фехтуешь?

– Да так… – замялся Искандер. – На «троечку»…

Устод кивнул и занялся Гефестаем. Ярнаев сразу заулыбался, заблестел белыми зубами. Юнус пощупал его бицепс, и Гефестай гордо напряг мускул.

– Что я говорил? – сказал Воронов. – Бойцы!

Устод отнял руку и велел «избранным» одеваться.

– Не слушайте его, – сказал он, – вы не бойцы, вы только зародыши бойцов. А станете ли ими, зависит от вас. – И добавил скромно: – Ну, и от меня тоже… Будете приходить по вторникам, четвергам и субботам. Не опаздывать, не спорить, не лениться, не болтать. Ступайте…

Часы до вторника тянулись неимоверно долго, по капле-секунде перетекая из сегодня во вчера. Но вот, наконец, за отрогами Шугнанского хребта затеплилось солнце, блеснуло меж пиков. Настало утро. Отец собрался и ушел на службу. Едва дверь за ним закрылась, Сережка встал. Все! Время пошло!

Ровно в семь нуль-нуль он вошел во двор к устоду. Устод сидел на суфе[23] под чинарой, безмятежно глядя на пильчатый хребет вдали. Потом посмотрел на часы, встал и запер ворота. Посторонним и опоздавшим вход строго воспрещен!