Преступление Кинэта - Страница 8
— Вы этого не сделаете!
— Они немного слишком тщательно намылят мне голову, вот и все. Человек, работавший с ними, остается их коллегой при любых обстоятельствах. (Кинэт играл свою роль без малейшего усилия; его даже щемила тоска по этому прошлому, которое могло бы принадлежать ему.)
— Вы этого не сделаете…
Тон Легедри, сперва резкий, почти угрожающий, снова становился жалобным.
— На самом деле все иначе, чем вы думаете. Моя подруга ничего не знает. Пакет не у нее. Нет, правда. Она положила его в свой сейф в том виде, в каком он был.
— В какой сейф?
— У нее сейф в банке, ящик, знаете. С тайным запором.
— У вашей любовницы сейф в банке? Что вы сочиняете?
— То есть не совсем в банке. В сберегательной кассе, на улице Кок-Герон. В двух шагах от Французского банка. Это то же самое. У нее книжка, и на эту книжку она снимает ящик в сейфе за восемнадцать франков в год. Недорого.
— Однако… что же это за женщина?
— Она не такая, как вы думаете. О, вовсе нет. Она занимается торговлей. У нее собственный магазин.
— Она замужем?
— Да. За солидным человеком.
— Вот как! Судя по вашим словам, вы часто бывали стеснены в средствах, доходили почти до нищеты…
— До нищеты я не доходил.
— Хорошо; до полного отсутствия средств. И эта женщина, находясь в таких хороших условиях, не помогла вам?
— Во-первых, я не особенно-то люблю просить у женщин денег. Очевидно, вы все еще принимаете меня за апаша и сутенера.
— Ваша щепетильность делает вам честь. Однако, многие предпочли бы взять деньги от женщины, чем дойти до убийства женщины… Тем более, что вы могли бы впоследствии вернуть их.
— Нет… Мы недостаточно давно знакомы. Это бы разочаровало ее. Надо вам сказать… ее представление обо мне не совсем соответствует действительности… Я не признался ей, что я жалкий печатник. Она принимала меня за молодого человека из хорошей семьи. Я сказал ей, что я инженер.
— И она вам поверила!
— О! Знаете… Она молода… И потом я не говорил ей, что я инженер, окончивший Политехническое училище… Нет. Просто инженер… вроде техника.
— Но ведь она приходила к вам на улицу Шато?
— Считалось, что я безработный. Она знает, что инженерам трудно найти место. Поссорившись с семьей, я остался без гроша. К тому же она думает, что мне всего двадцать шесть лет.
— Она порядочно наивна, ваша подружка! Ну, а как вы устроились с сейфом?
— Да никак. Я ей сказал, что это драгоценности, семейные бумаги… и деньги, мне не принадлежащие… что это нужно свято беречь… что некоторым людям очень хотелось бы завладеть документами и помешать мне получить наследство. Таким образом, если бы она и вынула пакет из ящика раньше, чем я переехал бы в другую комнату или обзавелся собственным сейфом…
— Она не заглянула бы в него?
— Ручаюсь в этом головой. Она не сочла бы себя вправе поступить так. Да и что бы она нашла? Всего-навсего несколько драгоценностей, самую малость золотых и серебряных изделий…
— И деньги?
— Да.
— В каком виде?
— Ассигнации. Несколько стопок монет в двадцать франков. Один золотой в сто франков, три в пятьдесят и один в сорок.
— В сорок? Это большая редкость.
— Еще бы! С ним я не расстанусь.
— А семейные бумаги?
— Они налицо. Я вложил в пакет нескольких старых писем от отца к матери, которые у меня сохранились. Я незаконнорожденный. Мой отец был очень почтенным человеком. Если она прочтет эти письма, она скажет себе, что они могли бы служить доказательством в вопросе о моем происхождении. И вдобавок они превосходно написаны, на хорошей бумаге и все такое. Она убедится, что я не лгал относительно моей семьи.
— Но муж? Вдруг ему придет фантазия осмотреть сейф?
— Нет. Он туда не ходит вовсе. Ведь книжка на имя жены…
— …С которой вы, следовательно, виделись опять, несмотря на все свои обещания. Сколько раз?
— Один раз только, когда я ей отдал пакет.
— Вы лжете.
— И еще раз мельком; но это не считается. Всего два раза. Клянусь вам.
— Вы ничего не говорили ей о… деле? Абсолютно ничего?
— Ничего.
— Гм!
— Да нет, уверяю вас. Если бы она была обыкновенной бабой или вертихвосткой, я, может быть, и проговорился бы. Но тут другое дело. Она почувствовала бы ко мне отвращение. Я бы потерял ее. Нет. Мне даже не пришлось бороться с искушением. Она последний человек, которому я признался бы в чем-нибудь. Потому что я ее люблю. Вбейте это себе покрепче в голову.
Кинэт погрузился в раздумье.
— В таком случае, я перестаю понимать.
— Что вы перестаете понимать?
— Ваше… то, что вы тогда сделали. Если бы любовь, которую, судя по вашим словам, вы испытываете к этой женщине, была бы действительно так глубока, она удержала бы вас. Да, удержала бы.
По-видимому, замечание Кинэта сильно сбило с толку Легедри. Он таращил глаза, моргал, как ребенок, которому школьный учитель дал задачу «для учеников старшего класса». И, наконец, сказал, как бы оправдываясь:
— Это сопоставление мне не пришло в голову…
— Но, может быть, вы захотели добыть деньги, чтобы вам удобнее было разыгрывать перед этой женщиной роль молодого человека из хорошей семьи?
— Может быть… — вежливо допустил печатник. Но сейчас же взял это назад: — Нет, не думаю. Нет. У меня и в мыслях этого не было.
— Да это и неважно. Важно другое: эта женщина имеет, пусть не зная этого, но имеет исчерпывающее доказательство вашей виновности; кроме того, вы продолжаете видеться с ней в такое время, когда вам следовало бы исчезнуть для всех без исключения. Сделав паузу, Кинэт продолжал также авторитетно:
— Потрудитесь сообщить мне имя и адрес этой женщины.
— Но…
— Это даже не подлежит обсуждению. Я еще не знаю, как я буду действовать. Нужно подумать. Во всяком случае, я должен составить себе представление о ней.
— Как? Вы к ней пойдете?
— Это еще под вопросом. Может быть. Сперва я наведу справки. Как и вы, я не заинтересован в том, чтобы искусственно ускорять события. Ее имя?
— Софи Паран.
— Где она живет?
— На улице Вандам, 31; это одна из улиц, выходящих на улицу Гете.
— У нее лавка?
— Да, писчебумажная и мелочная.
— Ее муж тоже торгует?
— Нет. Служит.
— Ах, вот как! Теперь все становится мне немного понятней.
— Я познакомился с нею благодаря заказам на визитные карточки, которые она получала от своих клиентов и отдавала в ту типографию, где я работал.
— Значит, она знала, что вы типографский рабочий? Зачем же вы втирали мне очки?
— Нет, она не знала. Объяснять это было бы слишком долго. Когда она приходила к моему хозяину, я ее видел, а она меня не видела. Уж такое там помещение. С тех пор я и полюбил ее. Но, конечно, тогда она об этом не догадывалась.
— Хорошо. Когда-нибудь вы расскажете мне историю своей любви. Ах, еще одна подробность. Вы оставили себе некоторую сумму. Это большая сумма?
— Нет.
— Для человека в вашем положении вы как будто не слишком расточительны. Это один из немногих ваших козырей. Сколько у вас денег?
— Меньше тысячи франков.
— Там, в ящике, много больше?
— Да.
— Раз в двадцать?
— О, нет.
— Раз в десять?
— Около того.
— Значит, по крайней мере в пятнадцать. Мне необходимо знать это. Что касается драгоценностей и других вещей, то, разумеется, не вздумайте продавать их ни сами, ни через третьи руки. Иначе вы подпишите себе смертный приговор. Ясно?
— Что же мне с ними делать?
— Увидим. По-моему, на руках у вас слишком много денег. Это во всех отношениях никуда не годится. Вам следовало бы оставить при себе франков двести, а остальные дать на сохранение мне. Я буду снабжать вас деньгами по мере надобности… Что?… Уж не подозреваете ли вы меня в намерении обжулить вас?
— Нет, — вяло ответил Легедри. — И к тому же вам по справедливости нужно было бы получить что-нибудь за ваши труды.