Престолы, Господства - Страница 9

Герцог надеялся, что будет сказано что-то ещё, но обычно болтливый язык Питера сегодня находился в крепкой узде. Странное дело, думал герцог. Независимость. Молчание. Оговорки. Современный брак. Есть ли в нём хоть какое-то взаимное доверие? Скользкое дело, и никак его не ухватишь. По лестнице он пошёл первым, но на площадке остановился и с некоторым вызовом произнёс:

— Я посадил дубы в Булиер-Холлоу.

Дубы! Питер твёрдо выдержал взгляд брата и сказал без всяких эмоций:

— Там им будет хорошо.

У двери дома их ожидал «даймлер». Питер сказал:

— Ты не слишком против, если я дойду до дома пешком? Мне хотелось бы подышать.

— Не против, а можно мне с тобой?

— Не замёрзнешь?

— Это в норковой-то накидке невесты? Не думаю.

Питер взмахом руки отпустил автомобиль и подал руку Харриет. Они поднялись по ступенькам к колонне герцога Йоркского, [34] и при слабом искусственном освещении увидели множество людей, идущих по Мэлл. [35] Не проронив ни слова, они вновь спустились и присоединились к потоку людей, текущему ко Дворцу. Харриет была рада, что надела накидку, поскольку дул свежий ветер при ясном небе, было сухо и морозно. Вдоль Мэлл стояли припаркованные автомобили. Памятник королеве Виктории [36] был окружён стоящими людьми; другие толпились перед оградой Дворца; некоторые взбирались наверх, держась за прутья. Толпа волновалась, перемещаясь мимо доски объявлений, висящей на воротах.

Питер сказал:

— Постой здесь, Харриет, под этим фонарным столбом, а я попытаюсь протиснуться и прочитать.

Харриет прислонилась к столбу. Толпа вокруг неё состояла из всевозможных людей: мужчин и женщин, некоторые в вечерних туалетах, некоторые плохо одетые и дрожащие на ветру. Они переговаривались друг с другом необычно приглушёнными голосами и с почтительным волнением. Мимо группы прошли несколько мужчин, разговаривающих по-немецки. Затем, окружённый толпой, мимо Харриет проплыл полицейский.

— Каков последний бюллетень? — спросила она.

— Ещё не выносили, — сказал он и направился дальше.

В толпе рядом со Дворцом началось движение. Вернулся Питер:

— Там сказано: «Жизнь Его Величества приближается к мирному завершению».

— Хочешь остаться и следить? — спросила она.

— Нет необходимости, — сказал он и, вновь предложив руку, увёл её. Они молча шли вверх по Сент-Джеймс-стрит, переходя от островка к островку искусственного света, пересекли Пиккадилли и вошли в квартал Мейфэр. Когда они поворачивали на Одли-Сквер, он сказал:

— Странно, как все эти люди выходят на улицы, как собираются в одном месте.

— Как хор в греческой трагедии, — сказала она. — Возможно, именно поэтому хор кажется нам совершенно естественным — люди всегда собираются…

— Когда времена меняются, — сказал он, поворачивая ключ в замке.

Хотя в силу ложной тенденции образованного человека приуменьшать свою роль Харриет была склонна считать своё участие в домашних делах пренебрежимо малым, она обнаружила, что домашней жизни присущи свои проблемы. Имелось, например, довольно тонкое дело Эммануэля Гриффина, лакея. Было решено (частично в его собственных интересах), что его будут звать «Уильям», но несколько его друзей, интересующихся политикой, убедили его видеть в этом проявление тирании высшего сословия. Он обиделся и надерзил Мередиту. Проблема разрешилась извинениями с его стороны дворецкому и восстановлением (при полном согласии сторон) имени, данного ему при крещении. Затем последовали трения между ним и шофёром, Альфредом Фарли. Фарли, жаловался Эммануэль, подогнал автомобиль к парадной двери и «спокойненько расселся там, распевая Рождественские гимны», в то время как Эммануэль, по горло занятый делами и с руками, полными ковриков, никак не мог выразить своё возмущение. Ссора достигла кульминации именно в тот момент, когда Питер был вызван в Денвер по семейным делам. Харриет, оставшаяся главой, предложила благородно уладить спор в котельной. Результат оказался удовлетворительным: один синяк под глазом, одна рассечённая губа, и неожиданное решение Эммануэля принять для повседневного ношения имя «Томас».

Затем имелась личная горничная Харриет, экспериментальная новинка, принятая с осторожным сопротивлением. Харриет, от природы неупорядоченного человека с укоренившейся привычкой к воинственной независимости, пугала сама мысль о том, чтобы чему-то там учиться у какой-то девицы-горничной. Даже находчивая вдовствующая герцогиня оказалась в замешательстве. И тогда именно Питер, использовав неожиданную четверть своих бесконечных знакомств, представил Джульетту Манго. Она была дочерью работника кинотеатра и, к несчастью, привлекла к себе внимание властей, таская иллюстрированные журналы с книжных лотков. В остальном её прошлое и характеристики были на высоте, а воровство ограничивалось журналами. На дознании выяснилось, что единственным мотивом к нарушению закона было желание вообразить себя в том чужом мире богатых, одежда, дома и деятельность которых украшали страницы Vogue и Country Life. По поводу кино (более распространённый источник для утоления подобных аппетитов) она жаловалась, что «по большей части люди там одеты неправильно, и настоящие сливки общества так себя не ведут».

Питер, чувствуя, что любого человека, страдающего от таких вполне естественных чувств, следует поощрить, посоветовался с чиновником, осуществляющим надзор за условно осуждёнными, и устроил её на работу к портнихе, где она прекрасно проявила себя. В сентябре после помолвки, обнаружив мать на грани нервного срыва, а невесту в состоянии подавленной паники, он разыскал мисс Манго и привёл домой ради эксперимента. Собеседование прошло удовлетворительно, он вызволил её из мастерской и направил подучиться парикмахерскому искусству, и вот теперь она оказалась здесь на Одли-Сквер, сопровождаемая целой библиотекой руководств по этикету и полным собранием сочинений мистера П. Г. Вудхауза, [39] которое, довольно справедливо, считала точнейшим справочником по жизни общества как на нижних, так и на верхних этажах. Как у д’Артаньяна, у неё не было никакой практики, но имелись глубокие знания теории профессии, как университетский учёный, она впитывала информацию из печатного текста, — короче говоря, у неё был ум такого типа, с которым Харриет знала, как иметь дело.