Преодоление (сборник) - Страница 4

Пока получал отпуск, пока до дому добирался – неделю почти ехал. Уже и снег на полях лежал. Пришел я на кладбище, поплакал над маминой могилкой и назад поехал. Еду и дивлюсь, что еще плакать не разучился. Маминых фотографий не осталось, и я запомнил ее такой, какой видел в последний раз, когда она бежала за нашей колонной, тогда, в сорок четвертом.

В какой-то год Великой Победы всем фронтовикам стали вручать ордена Отечественной войны. Поглядели в военкомате, а по документам получается, что батя мой и не воевал. Кто помнил номер того военно-полевого комиссариата, что призывал отца в штрафбат, кто заводил на него личное дело, если он и выжил-то по недоразумению? Да еще и всю оставшуюся войну прошел без царапины. Никаких отметок о лечении в госпиталях. Медаль за войну есть, а документов нет. Значит, и орден не положен. Я тогда сильно переживал за отца, обидно было.

– Пап, – говорю, – давай в архив писать, справедливость восстанавливать.

А он мне спокойно так отвечает:

– Зачем? Мне разве чего-то не хватает? У меня и за погоны пенсия немаленькая. Я тебе и сейчас еще помочь могу. А потом, понимаешь, такие ордена не выпрашивают. Я-то знаю, за что его на фронте давали, и знаю, что я его не заслужил.

Дядя Леша умер в начале семидесятых. Работал директором школы в своем селе. Коммунист был отчаянный, и все с Богом воевал, на Пасху народ в церковь, а дядька мой хату красит, и все тут. Умер совсем еще не старым, прости его, Господи. А еще через несколько лет мы с отцом приехали к нему на родину. Мне тогда было 17.

Помню, заходим во двор дяди-Лешиного дома. Вижу, больно бате от того, что уже нет его брата. Приехали мы в начале осени, еще было тепло, заходим во двор, а во дворе большая куча опавших листьев. И среди листьев разбросанные игрушки уже дядиных внуков. И вдруг я замечаю среди этой павшей листвы и мусора ордена… Красного Знамени, еще без колодки, из тех, что прикручивались к гимнастерке, и два ордена Красной Звезды. И отец тоже увидел.

Он опустился в листву на колени, собрал в руку ордена брата, смотрит на них и словно чего-то понять не может. А потом снизу вверх посмотрел на меня, а в глазах его такая беззащитность: как же, мол, вы так с нами, ребята? И страх: неужели все это может быть забыто?

Сейчас мне уже столько же лет, сколько было моему отцу, когда он рассказывал мне о той войне, и рассказал-то только один-единственный раз. Я давно уехал из дому и редко вижу отца. Но замечаю за собой, что все последние годы на День Победы, после того как отслужу панихиду по погибшим воинам и поздравлю ветеранов с праздником, прихожу домой и сажусь за стол. Сажусь один, передо мной простая закуска и бутылка водки, которую я никогда и не выпью в одиночку. Да я и не ставлю такой цели, она скорее для меня символ, ведь и отец ее никогда не выпивал. Сижу и целый день смотрю фильмы о войне. И никак не могу понять, почему для меня это стало так важно, почему не моя боль стала моей? Ведь я же не воевал, тогда почему?

Может быть, это и хорошо, что внуки играют боевыми наградами дедов, но только нельзя нам, вырастая из детства, забывать их вот так, на мусорной куче, нельзя, ребята.

Совсем еще маленьким мальчиком я приехал вместе с родителями в Монголию. Мой папа тогда был направлен в ряды дружественной нам монгольской армии для формирования танковых частей. Вместе с ним служили и другие наши офицеры, на выходные или праздники они иногда собирались и отдыхали чисто мужской компанией. Почему-то папа часто брал меня с собой, а других детей я там не помню. Наверное, он не хотел со мной расставаться в редкие дни отдыха. Он много работал, и я почти не видел его дома.

Любили порыбачить. Ловили тайменей, я только тогда и видел, как ловят таких огромных рыбин. Готовили уху и, понятное дело, любили посидеть за столом, поговорить, очень хорошо пели. Однажды один из друзей моего отца, видимо наблюдая за мной, как я прутиком, словно саблей, рублю высокую траву, подозвал меня к себе и сказал:

– Ну, скажу я тебе, ты у нас настоящий герой. А раз так, то мы тебя и наградим. – Он снял с себя и приколол мне на рубашку замечательный значок: звезда на подвесочке.

Как она мне понравилась, как мне хотелось выпросить у доброго дяди этот значок, но когда я увидел, с каким уважением мой папа смотрел на звезду, то не решился, а потом, поиграв немного, сам вернул значок назад. Помню, как папа тогда сказал мне:

– Запомни, сынок, этот день. Сейчас ты этого не вместишь, но когда-нибудь я расскажу тебе, что это за звезда.

Прошло время, мне уже было лет восемь. Мы жили в Бобруйске и пошли с папой в музей. На стене в одном из залов, где была представлена экспозиция истории Великой Отечественной войны на земле Белоруссии, висел рисованный маслом портрет молодого сержанта с описанием подвига, совершенного им при освобождении Бобруйска.

– Помнишь того дядю, что прикрепил тебе звезду на рубашку? Вот это он и есть, только здесь он еще совсем молодой. А звезда, что тебе тогда дали поносить, это Золотая Звезда Героя Советского Союза, наша высшая боевая награда. Из его рук ты прикоснулся к подвигу. И запомни, мальчик, каждый мужчина должен быть способен на подвиг и должен готовиться к нему всю жизнь. Иначе он не мужчина, а дрянь.

– Папа, а что такое подвиг? – спросил я его.

– Это способность пожертвовать своей жизнью ради жизни других, – ответил мне папа. Вот именно этими словами и ответил.

После разговора с отцом я стал интересоваться героями и их подвигами. Меня поражало, что среди героев было так много молодых людей и даже подростков. Папа рассказывал о своих однополчанах, отмеченных этой высокой наградой. А среди тогдашних его сослуживцев я насчитал четырех кавалеров Золотой Звезды, причем совсем не в высоких чинах. Среди них был даже один капитан, который и в запас вышел в этом же звании.

У меня, маленького мальчика, появилась мечта тоже стать героем, но как? Я тогда этого не знал. Зато герои стали для меня, ребенка из военной семьи, действительно кумирами. И вы меня поймете, почему однажды, проезжая по Москве и увидев Героя, стоящего возле входа в продовольственный магазин, я сошел с трамвая и побежал назад. Мне очень хотелось рассмотреть его внимательнее, шутка ли, настоящий Герой.

Мужчине с Золотой Звездой на лацкане пиджака на вид было лет сорок пять – пятьдесят. Небольшого роста, с животиком, на голове порядочная лысина. То есть вид его был совершенно негероический, но Звезда, она сияла на солнце и свидетельствовала об обратном. Я в восхищении кружил вокруг Героя, и если бы у меня, как у любого сегодняшнего мальчишки, был с собой мобильник с камерой, то я наснимал бы целую кучу его фоток. Передо мной стоял памятник, да-да, именно памятник, только пока еще живой. Мне очень хотелось узнать: а за что он получил такую высокую награду и в каких войсках воевал? Мое воображение рисовало его отважным летчиком, или отчаянным танкистом, или… Но тут из магазина вышла, видимо, его жена, женщина больших форм, с двумя такими же огромными, как и она сама, сетками, набитыми покупками в серых бумажных пакетах, и отдала их мужу.

Герой безропотно взял сетки и, не говоря ни слова, пошел вслед за женой. Он шел и нес авоськи! Памятник сошел с пьедестала и нес авоськи! Нет, это было невозможно, мне словно в душу наплевали. Я прочитал столько книжек о героях, мне представлялось, что они с автоматами и спать ложатся, и плакать не умеют, и говорят только киношными штампами. А уж женщины не могли иметь над ними абсолютно никакой власти. Это герои должны были повелевать, и вот на тебе, такой конфуз.

И в тот момент я пришел к мысли, что героями должны быть только те, кто погиб при исполнении, чтобы они оставались маяками и не смущали нас тем, что живут, как обычные люди, едят и пьют, как любой из нас, и даже такие вот огромные авоськи таскают.

Уже став молодым человеком, я столкнулся с поразившим меня фактом. Оказалось, что один из Героев, живший в нашем районе в одной из деревень, работал перевозчиком на лодке. Когда река разливалась, то он перевозил людей с одного ее берега на другой. В очередной юбилей Победы спохватились, что в районе живет Герой, которого вполне можно было бы сажать в президиумы в дни торжеств. Поехали в деревню на разведку. Приехали, из машины вышли, подошли к перевозу и кричат местному «харону»: