Премия для извращенца - Страница 1

Дэнни и Тембе были на кухне в доме на Леопольд-роуд в Халесдене, что на северо-западе Лондона. Стояло холодное утро начала ноября, и ветер хлестал старой бельевой веревкой в окно. Братья занимались приготовлением небольшой партии крэка; Дэнни возился у плиты, в то время как Тембе раскладывал по частям питьевую соду и порошок. На кухонном столе стоял стереоцентр – проигрыватель компакт-дисков и колонки с оголенными ручками настроек, соединенными скрученными в узел проводами, – откуда доносился резкий металлический барабанный бой.

Три часа назад, когда ходил к Ирландцу в Шепардс-Буш за порошком, Тембе услышал сплетню и теперь горел нетерпением поделиться.

– Уф-фу-фу, – выдохнул он, – дерьмо! Те говнюки просто сидели в доме, поджидая, когда туда придут клиенты.

– Их накрыли? – вклинился Дэнни, хотя было не похоже, что его это на самом деле беспокоило.

– Я скажу так: мусора – не дураки, понимаешь, вломились в дом около одиннадцати утра, будто другого времени в сутках нет. Бруно и Мэг как раз вымывали в кухне унцию, а в передней какая-то девка разбивала мешки. Слышь, старик, они схватили у девки молоток, раздолбали вдребезги гребаную дверь, потом вломились в бронежилетах и до зубов вооруженные, будто специально разрабатывали для этого всякую там, блин, тактическую установку.

– Тактическую операцию с применением огнестрельного оружия, – отрывисто выпалил Дэнни, – так они это называют, но, впрочем, не важно, Бруно-то хоть был вооружен?

– Да не совсем. В ту хреновую субботу какой-то негодяй спер гребаный стартовый пистолет двадцать второго калибра. Помнишь, я тебе говорил, что Бруно выстрелил в черномазого Ганса и пуля отскочила от его ребра – тот еще стрелок. В любом случае у него совсем не было ни времени, ни возможности что-то сделать, так как мусора ворвались в считанные секунды, задали ему хорошую трепку, забрали в каталажку его долбаный притон, взяли штуку баксов, которая у него была, и велели идти впереди, пока забирали всех сраных клиентов.

– И он подчинился?

– Да, старик. Беспрекословно. У него не было выбора. Он сидел там возле чертовой двери и всех приветствовал. Только представь себе, старик, ты доносчик, ты собираешься получить деньги, ты весь в этом дерьме, все отработал, выкачал, и оказываешься у чертовой двери, в правильном-то государстве, чтобы попасть в сволочную каталажку! Тупые негодяи! Полицейские заполучили двадцать из них – а значит, Бруно вылетел из гребаного крэк-бизнеса… – И Тембе при мысли о разбитом крэковом доме, напоминавшем ему корабль дураков, который сел на мель на Дороге Всех Святых, разразился непринужденным смехом – странно резким и назойливым для чуткого уха Дэнни.

Желая унять его радость, Дэнни махнул перед лицом Тембе бутылкой, в которой готовил крэк.

– Слушай, – прогнусавил Дэнни, – теперь ты мне расскажешь, как сделать, чтобы это мое голимое дерьмо поднялось, да?

– Хорошо, давай без суеты. Держи его разрыхленным, как… – Тембе возился с небольшим холмиком крэка, сушившегося на клочке кухонного полотенца, пальцем подцепил один чек и передал Дэнни. – Вот получай, здесь не меньше, чем на три затяжки, заправляйся и отвязывайся.

Дэнни с отрешенным видом уже вытащил стержень из того места, где обычно его держал, постучал о голенище, и стал крошить щепотку крэка в побитый конец. Как только стержень был заправлен, он зажег кокаиновую горелку и закурил.

Тембе относился к этому с шутливым презрением.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – произнес он тоном наставника, который обычно использовал для своего недисциплинированного работника. – Старик, ты должен сделать товар для Сити, сейчас. Те мальчики хотят получить «дурь» с утра. А твои потребности подождут, если пропустишь один раз, ничего не случится, сможешь «заторчать» позже, где-нибудь в Лермонте. Не то я тебя самого упакую в коричневый мешок…

– Сколько? – отрывисто произнес Дэнни, все еще не выпуская затяжку крэка.

– В мешок…

– Ладно, – резко выдохнул Дэнни, – но только, если ты сделаешь гребаную расфасовку. – Он схватил рулон пластиковой пищевой пленки со стола. – На, делай упаковку.

Спустя два часа Дэн ни спускался, прихрамывая, по Олдергейт. Лил дождь, и он насквозь промок. Все, что ему удалось сохранить сухим, горько размышлял про себя Дэнни, были порции крэка, спрятанные за щеками, каждая аккуратно упакована в пластик и на каждой упаковке – печать.

«Сделай Сити», – нетерпеливо наставлял Тембе, и Дэнни отправился в путь: по линии Бейкерлу до Оксфорд-сёкас, а потом – по Центральной линии, пока не добрался до Банка в ненавистном метро, даже не на такси, где можно было бы оприходовать свою партию. Добравшись до банка, он очень сильно ударился ногой. А еще на подходе к Сити-банку раздулась от ветра и дождя дурацкая полиэтиленовая куртка, которую он должен надевать, и неработавшее радио, висевшее на лацкане отворота, стало хлестать его по шее. Потом в вестибюле вывалился дорожный несессер. Пара упаковок в нем треснула. Надо запечатать. Приволочь в гребаную приемную: «Для Мистера Гребаного Чокнутого Банкира».

– Прекрасно, оставьте здесь, я распишусь в получении.

– Извините, но это – специальная доставка, не мог бы он сам расписаться?

– Да, конечно. Я сейчас позвоню ему на добавочный номер. – Она смотрит мимо Дэнни на репродукцию Моне, пока тот ждет и от скуки барабанит пальцем. А затем появляется он – Мистер Гребаный Цирковой Канатоходец, – легко преодолевая четверть акра черепичного покрытия, ничего в мире не боясь, на собственном небольшом транспортере, который унесет его прямо в Нирвану за семьдесят фунтов.

– Это для меня? Спасибо. Где мне расписаться – там?

Можешь расписаться, где хочешь, жопа недотраханная, потому что эта шариковая ручка не пишет и этот кусок бумаги – только бумага.

– Еще раз огромное спасибо, и передавайте привет господину Тембе. – Он снова покатил назад.

Идиотский костюм в полоску, голимый старый школьный галстук. Через пять минут он уже не будет выглядеть таким величавым. Дэнни внутренне насмехался над тем, как этот щеголь прошлепает обратно к лифту, потом уединится в вонючей туалетной кабинке, чтобы якобы выдавить из себя дерьмо, а сам в это время будет всасывать дерьмо с помощью трубки, сделанной из раздавленной банки от кока-колы. Тупой козел.

В Олдергейте Дэнни задержался, позавидовав какому-то бродяге. На пороге туристического агентства сидел молодой белокожий парень, уплывая в никуда на куске картона, оторванного от старой коробки. Спальный мешок синего цвета доходил ему до подмышек, свободными были только руки, протянутые за подаянием. Он похож, подумал Дэнни, на большущую личинку, которая вползала в эту нишу, чтобы превратиться когда-нибудь, возможно, в чокнутого банкира.

Дэнни дал бродяге пятьдесят пенсов и наслаждался произведенным эффектом: парень был в шоке – это отразилось на его лице, – когда понял, что выпросил милостыню у чернокожего, который явно не намного богаче, чем он.

Хорошая карма, думал Дэнни, пока шлепал вниз по дороге. Подайте тем, кому хуже, и Судьба будет к вам благосклонна. В последнее время Дэнни все чаще размышлял над отношением Судьбы к тому, что он делал. У Судьбы нужно обо всем спрашивать, даже о том, на какую ногу надеть носок в первую очередь, когда встаешь с постели; в какой ботинок засунуть стержень, когда уходишь из дома; и по какой стороне Леопольд-роуд надо идти, чтобы попасть в метро.

Дэнни понял – с глубокой, почти неземной ясностью, – что Судьба являлась после приблизительно десяти доз крэка, которые он выкуривал каждый день. С одной стороны Судьба часто представала перед ним в виде высоких, тонких фигур с неопределенными очертаниями, их формы были сотканы из тончайших колец первоклассного дыма. Однако, если Дэнни оттачивал их, миазматическое покрытие спадало, и вот тогда появлялись действительно страшные, похожие на джиннов из ада фигуры с замотанными полотенцем головами. Бородатый с тюрбаном на голове мутант в длинной серо-черной одежде, с автоматом Калашникова, девяти футов длиной, наперевес.