Прелюдия к большой войне - Страница 10

Савицкий и сам любовался этими звездами и этими небесами, тяжелыми, как бархатные портьеры. Те, кто оказывался в этих местах, верили в то, что небеса – на самом деле не что иное, как хрустальный купол.

Когда они интересовались у тех бедолаг, что оккупировали соседние лавки, сколько те ждут поезда, выяснялось, что на вокзале они уже сутки, а кто и двое. Одежда их вся измялась, на щеках выступила щетина, глаза покраснели.

Рохлину и Савицкому повезло. Их ожидания длились лишь пять часов. За это время они как минимум раза по четыре обошли вокруг здания вокзала, изучили его во всех мельчайших подробностях – и центральную башенку с часами, и фотографические снимки на стенах, на которых был запечатлен день открытия вокзала. Церемония была пышной. Часы на центральной башне остановились. Минутная стрелка вздрагивала, точно по ее телу проходили предсмертные судороги, но пройти по циферблату хотя бы еще один шаг она уже не могла.

«Время застыло», – подумал Савицкий.

Он ощущал, что время действительно перестало идти, что поезд, который они ждут здесь, остановился где-то на путях. Ему представилось, как кочегар замер с лопатой, полной угля, перед растворенной топкой, а машинист выглядывает в окно и смотрит, что там лежит впереди. Пока эта стрелка не сдвинется с места, они будут ждать этот чертов поезд.

С этими мыслями он забрался в кусты, что росли рядом со зданием вокзала. Припекло его по малой нужде, а в самом вокзале, похоже, забыли соорудить помещение для справления этой первоочередной человеческой потребности. Вдруг он почувствовал, что что-то ткнулось ему в спину, твердое, холодное и круглое, а позади послышался шепот на английском.

– Деньги, часы.

Его обдало тяжелым дыханием. Человек говорил ему почти в самое ухо.

«Всего-то?» – подумал Савицкий, улыбаясь. Было бы куда хуже, спроси у него нападающий имя. Настоящее имя.

Кажется, что у грабителя и вправду был пистолет, и он не пугал свою жертву обрезком трубы. Проверять на себе заряжен пистолет грабителя или нет – Савицкому совсем не хотелось, отдавать деньги, которых осталось совсем мало, – тем более, а звать на помощь – просто не имело никакого смысла, никто ему на помощь прийти не успеет. Вот он и крутанулся на каблуках, очень быстро, ведь для него время остановилось, выбил пистолет из руки грабителя, ударил по его руке ребром своей ладони, а она была такой крепкой, будто ее вытесали из дуба. Пистолет со звоном упал на мостовую, но к этому времени грабитель тоже опадал уже бесчувственной куклой, набитой соломой или ватой, потому что ребром другой ладони Савицкий ударил его по шее. Все произошло так быстро, что нападавший ничего не успел понять. Удивление только начинало проступать в его глазах, да так до конца и не проступило.

Савицкий огляделся, выясняя, не стал ли кто свидетелем этого происшествия. Надо заметить, что он проявил уж слишком большую прыть, расправляясь с грабителем. Движения его были спокойными и отточенными, как у машины для убийства. Его учили этому, и он хорошо усвоил уроки.

К счастью, никто его подвига не видел. Савицкий нагнулся, поднял пистолет, спрятал его в карман брюк и поспешил в здание вокзала. Хотелось обыскать упавшего. Но вдруг кто застанет его за этим занятием? Подумают еще, что это он грабитель, вызовут полицейских и тогда… тогда точно поезд пропустишь.

– Смотри, – сказал Савицкий, показывая пистолет Рохлину.

– Хорошая штука, – сказал Рохлин. – Шестизарядный «веблей». Здесь что, где-то поблизости оружием приторговывают? Так ведь его в магазине можно было купить.

– Мне его подарили, – сказал таинственно Савицкий.

– Кто же? Покажи мне этого доброхота. Вдруг он и мне подарит такую же игрушку?

– Он должен лежать в кустах, рядом с платформой. Пойди растормоши его и расспроси, может, у него второй такой пистолет есть.

– Хорошо, – кивнул Рохлин и действительно пошел на платформу, – там никто не лежит, – сказал он, вернувшись спустя полминуты.

– Ты хорошо искал?

– Да. Кусты осмотрел.

– Значит, он очухался. Быстро. Да я несильно его ударил.

– Так кто это был-то?

– Да бог его знает. Я его не спрашивал. Как-то не получилось. Сразу его и вырубил, когда он у меня решил деньги отобрать. Но попросил он у меня их – на английском, да и револьвер, видишь, такой же, что и у британских офицеров.

– Уверен, что город переполнен британскими осведомителями, которые присматривают за всеми прибывающими сюда подозрительными личностями. Мы, как ни крути, личности для них подозрительные. Таких, как мы, тут, видать, всех так и встречают и быстренько делают клиентами местного кладбища. Я не удивлюсь, если узнаю, что эти британские прощелыги в сговоре с гробовщиками да могильщиками и получают от них процент за каждого клиента. Ты мог бы приложить того бандита, что на тебя напал, посильнее, а то местные могильщики наверняка на одного клиента этим вечером рассчитывали. А ты их, выходит, без работы оставил. Не все ли равно, кого им хоронить?

– Приложить-то я мог, но я ведь с гробовщиками не в сговоре, да и полицейские мной бы заинтересовались. Пришлось бы тогда доказывать, что не я первый напал, а на меня напали. Зачем нам эта нервотрепка? Поезд точно пропустили бы. Мне кажется, что мы очень легко отделались. Не знаю, может, еще кто за нами наблюдает? – Савицкий осмотрелся, но ничего подозретельного не обнаружил. – Быстрее бы поезд только подошел. К бурам попадем – там уж британцам до нас не добраться, а здесь становится как-то неуютно.

Поезд появился неожиданно от того, что его уже просто никто не ждал, и не смотрел на пути. В темноте раздался гул, скрежет железа, точно оттуда надвигалась армия в доспехах, лязгающая оружием. Тишину пронзил противный свисток, из темноты высунулась лобастая голова паровоза. Он точно раздвинул эту темноту, вынырнул из нее, как огромный кит, появившийся на океанской поверхности.

Выпуская клубы дыма, паровоз остановился возле платформы. К нему прицепили вагоны, но тут выяснилось, что никуда он поехать пока не может. Чумазый кочегар выпрыгнул из кабины, помчался к начальнику вокзала и начал ему объяснять. Что-то неладное случилось с паровым котлом. Его надо обязательно осмотреть механикам, а если поезд поедет без осмотра и ремонта, то нет никакой гарантии, что он не встанет где-нибудь посреди пути грудой железа.

Нет, если прикажут, машинист поедет, но себе дороже выйдет, если потом поезд сломается где-то в дороге и заблокирует путь.

Пассажиры, уже взяв штурмом вагоны, разместились на лавках и, ерзая от нетерпения, поглядывали в окна.

«Когда же наконец этот унылый опостылевший пейзаж за окном придет в движение?» – читалось на их лицах.

А архитектор, что проектировал этот вокзал, старался, из кожи вон лез, чтобы творение его радовало глаз пассажиров, но теперь оно вызывало у них лишь одно раздражение.

– Придется еще немного подождать! – кондуктор проходил по вагонам, сообщая эту неприятную новость.

– Сколько? – спрашивали его.

– Немного, – повторял он и быстро шел дальше, потому что ничего вразумительного сказать не мог. Да и известно, что делают с теми, кто приносит плохие новости. Вот он и не хотел испытать на себе гнев и без того раздраженных долгим ожиданием пассажиров. Вообще-то, вопрос был двусмысленным. Могли ведь спрашивать не о времени, а о том, сколько надо собрать мзды механикам, чтобы они побыстрее починили котел.

Становилось холодно. Савицкий, зябко ежась, подумывал, что стоит переодеться, снять тропический костюм, надеть брюки поплотнее, рубашку потеплее. Он забился в угол вагона, глаза сами собой сомкнулись.

Он клюнул носом, едва не свалившись с лавки. Она дрожала, дрожал вагон, раздавался приятный стук, когда колеса проходят стыки рельсов, а за окном медленно просыпался рассвет. Савицкий, все еще не совсем проснувшись, огляделся. Рядышком посапывал Рохлин. И не спросишь – сколько они уже едут, не будить же его специально для этого, а может, Рохлин и сам заснул прежде, чем поезд с места сдвинулся.