Прелестная сумасбродка - Страница 3

Мало этого — девица вопит что есть мочи, называя герцога негодяем, подлецом, насильником и даже убийцей — к вящему удовольствию столпившихся у крыльца зевак.

— Ваша светлость! — всплеснув руками, воскликнул Джордж.

Тем временем трое мужчин закутали-таки девицу в плащ и, подхватив на руки, потащили свою визжащую, извивающуюся ношу к дверям.

— Ваша светлость, простите, что осмеливаюсь вам напоминать, но…

Лакей, шедший впереди, распахнул дверь.

— Ваша светлость, при всем почтении к вам не могу не напомнить, что появление женщин в клубе строго запрещено правилами…

— В гардеробную! — задыхаясь, прохрипел герцог.

Увидев троицу с вопящей дамой, гардеробщик поспешил стушеваться — на всякий случай.

Трое нарушителей перевалили свою ношу через барьер, отделяющий вешалки от посетителей, и заперли дверцу. Мгновение спустя плащ полетел наземь, за ним последовал фрак герцога и ливрея одного из лакеев.

— Можете прикрывать меня чем хотите, сэр, но своих преступлений вы не скроете! — вскричала неукротимая девица. — Теперь вы добавили к списку своих отвратительных грехов еще и гнусное насилие над женщиной!

Герцог, взбешенный таким наглым враньем, отвернулся, не желая больше видеть эту мерзавку…

И столкнулся лицом к лицу со своими товарищами по клубу.

Шум, производимый герцогом и его прекрасной противницей, разнесся по всему клубу, и джентльмены толпой высыпали в холл, желая узнать, что стряслось.

Их ожидало поистине необыкновенное зрелище.

За барьером в гардеробной они обнаружили прелестную юную деву с распущенными золотистыми волосами, без чепчика и плаща. Платье ее было разорвано спереди; хоть девушка и прикрывалась дрожащими руками, ни у кого не оставалось сомнений, что она обнажена до пояса. Вдобавок ко всему, приглядевшись, можно было составить отчетливое представление о ее полной груди с нежными розовыми сосками.

В гардеробной воцарилась убийственная тишина, и продолжалась она, если верить рассказам свидетелей, не меньше двух минут.

Наконец граф Стакстон-Дигби, председатель клуба, произнес:

— Боюсь, Уэстермир, на этот раз вы перешли все границы. Я немедленно созываю Комитет.

Дворецкий герцога Уэстермира — долговязый, чопорный и мрачный, как и положено истинному английскому дворецкому, — отворил дверь в библиотеку и объявил замогильным голосом:

— Мисс Пенелопа Макдугал!

Судя по его похоронному тону, можно было подумать, что вслед за мисс Пенелопой в библиотеку ворвется толпа диких горцев, вооруженных до зубов. Однако в дверях стояла одна-единственная шотландка, на вид совершенно безопасная — хрупкая блондиночка с огромными карими глазами, очень юная и на редкость хорошенькая. Портил впечатление только плед у нее на плечах — бесформенный мешок в кричащую черно-желтую клетку.

— Мэри, милая Мэри, как я счастлива тебя видеть! — всплеснув руками, воскликнула мисс Макдугал.

Золотоволосая Мэри бросилась ей навстречу, и подруги обнялись так, словно уж и не надеялись свидеться живыми.

— Я так за тебя боялась! — заговорила Пенелопа, торопливо смахивая слезы с глаз. — У нас в Стоксберри-Хаттоне ходят самые ужасные слухи о твоих приключениях! Одни говорят, что герцог бросил тебя в тюрьму, другие — что выставил нагишом на улицу, а иные рассказывают даже, что он совершил над тобой гнусное насилие… Я не верила слухам, но, когда твой отец отправился в Лондон и вернулся без тебя, оставалось только предположить самое худшее…

— Присядь, дорогая Пенни, — предложила Мэри, указывая подруге на кресло возле стола. На столе был уже сервирован чай в роскошном серебряном сервизе. — Со мной, как видишь, все в порядке, но новости у меня нерадостные. Наш план потерпел поражение. Я, как видишь, живу у Уэстермира в доме, но он избегает меня, и я не могу ни поговорить с ним, ни даже объясниться письменно. Один бог знает, где пропадает этот человек! Я спрашивала у слуг; они отвечают: «Его светлость часто в разъездах», и уверяют, что сами знают не больше моего…

Она села напротив подруги и деловито спросила:

— Тебе один кусок сахару или два?

Пенелопа с любопытством оглядывалась вокруг: впервые ей представилась возможность увидеть, как живут знатные особы.

Библиотека герцога занимала весь второй этаж лондонского особняка Уэстермиров: со всех сторон она была опоясана балконом. Из французских окон от пола до потолка лился яркий солнечный свет.

Стены были сплошь заставлены книжными полками, которые ломились от толстых томов. Книги лежали и на столах, и просто грудами на полу, устланном толстыми турецкими коврами. Кое-где Пенелопа заметила картонные и деревянные коробки, напоминавшие гербарии или коллекции бабочек. Несмотря на богатую обстановку, библиотека совсем не походила на комнату эгоистичного и изнеженного богача — скорее уж это был кабинет трудолюбивого ученого.

— Да, такого мы никак не ожидали! — заметила наконец Пенелопа. — Помнишь, собираясь в Лондон, мы готовились едва ли не к мученической смерти, были уверены, что герцог бросит тебя в тюрьму или затащит в постель, чтобы удовлетворить свое… — Она покраснела и опустила глаза. — Ну, ты меня понимаешь. А он, оказывается, просто не хочет тебя видеть!

В ответ прекрасная Мэри Фенвик только вздохнула и поднесла ко рту чашку чая.

Дольше обманывать себя было невозможно: отважный план «трех неразлучных» провалился. И провалился с треском.

Они дружили с тех пор, как себя помнили: Софрония Стек, дочь городского врача, Пенелопа Макдугал, чей отец был школьным учителем, и Мэри Фенвик, единственное дитя священника. Девушки были ровесницами: все три выросли в унылом городишке Стоксберри-Хаттон, испокон веков принадлежавшем Уэстермирам, читали одни и те же книги, жили одними и теми же мыслями и чувствами.

Открыв для себя мир Мэри Уоллстонкрафт, девушки мгновенно превратились в горячих поклонниц этой «великой» мыслительницы. Тоскливыми зимними вечерами они торжественно клялись друг другу быть независимыми, не подчиняться предрассудкам и бороться с несправедливостью везде, где ее встретят. Неудивительно, что эти добрые и начитанные девушки принимали близко к сердцу плачевное положение бедняков в родном городке.

Но теперь обе подруги понимали, что благородный порыв завел их чересчур далеко. Помогать бедным хорошо, но ехать в Лондон и вступать в открытую борьбу с герцогом, пожалуй, не следовало. Эту идею предложила Мэри — самая отважная из «неразлучных».

Увы, своим бесстрашием она не добилась ровно ничего — разве что подала повод для грязных сплетен.

Слава богу, Пенни, как настоящий друг, не стала делать бестактных замечаний о наряде Мэри! Ее подруга стыдилась своего модного платья: ей казалось, что, согласившись одеться со вкусом, она предала свои идеалы.

И главное, зачем? Ведь герцог все равно не желает ее видеть!

Сегодня, на четырнадцатый день пребывания Мэри в лондонском особняке Уэстермира, на ней было черное шелковое платье с завышенной талией и пышными, по новой моде, рукавами. Кружевной ворот красиво обрамлял белоснежную шею. Свои золотистые волосы Мэри высоко взбила и стянула черньТми бархатными лентами. На белоснежной шейке на такой же ленте красовалась ониксовая камея в оправе из слоновой кости. Солнечные лучи играли в кудрях девушки, освещали правильное личико с полными чувственными губами, блистали в удивительных глазах. Мэри Фен-вик казалась воплощением элегантности и спокойствия.

Но это только казалось. До спокойствия ей сейчас было очень далеко.

— Сейчас у меня семнадцать платьев, — мрачно заговорила Мэри. — Самое первое герцогский портной сшил в первую же ночь и наутро вручил мне, а прежнее мое платье слуги отняли и сожгли.

Она тяжело вздохнула.

— Теперь у меня есть наряды для завтрака, для обеда, для ужина, для прогулок в экипаже — ума не приложу, зачем, если из дому меня все равно не выпускают! Ерунда какая-то, тебе не кажется? Что за дело герцогу до моих платьев? Но папа рассказывал, что, когда они с герцогом беседовали здесь в библиотеке, Уэстермир, не переставая, твердил что-то о «сумасшедших девицах, завернутых в отвратительное тряпье»! Я-то не жалела сил, взывая к его совести и разуму, а его, оказывается, интересовало только, во что я одета!