Прелат - Страница 14

Леон разрыдался с новой силой, постоянно причитая: что он скажет жене?

Рене был крайне удивлён: монахи едят непрожаренное мясо? Всё это не соответствовало образу жизни ни одного из монашеских орденов. Или эти двое – вовсе не монахи? Надев рясу, разбойник не станет доминиканцем или, скажем, бенедиктинцем.

– Хозяин, как твоё имя?

– Леон, сударь…

– Буди жену, Леон, надо обыскать весь постоялый двор: вдруг найдём убитых или ещё что-нибудь.

Леон покорно встал и поплёлся к жене, вскоре разыгралась душераздирающая сцена. Убитая горем Анриетта так рыдала, что Фернандо постоянно крестился, взывая к помощи Спасителя и Божьей матери.

Несмотря на громкие рыдания хозяйки и суету, вызванную исчезновением Жиля, постояльцы, расположившиеся на втором этаже, в том числе графиня и её немногочисленная свита, не проявляли ни малейших признаков жизни.

Леон направился обыскивать конюшню, амбар и хозяйственные постройки, Рене же – в комнату графини. Понимая, что имеет дело со знатной дамой, даже в подобной критической ситуации прелат постарался соблюдать нормы приличия и, прежде чем войти, постучал в дверь несколько раз. Но, увы, ответа не последовало.

Рене толкнул дверь, она легко подалась и распахнулась. Перед его взором предстала картина: горничная спала беспробудным сном на скромном ложе, постеленном на скамейке; на полу виднелся жёлтый порошок, графиня же исчезла.

В соседней комнате спали форейтор и секретарь её сиятельства, далее шли комнаты с торговцами, они уже постепенно начали приходить в себя, даже не подозревая о случившемся, приписывая свой долгий сон чрезмерно выпитому намедни вину.

Поиски Жиля не увенчались успехом, впрочем, как и графини. Когда проснулась горничная, а вслед за ней секретарь, они в один голос молили Рене отправить их в тюрьму, всё равно какую, ибо отец графини, господин Монферрада, известный на всю Наварру своим горячим нравом, попросту убьёт их.

Прелат искренне посочувствовал свите её сиятельства и приказал немедленно снабдить его бумагой, пером и чернилами.

Он тотчас отписал три письма: первое – для прево Сомюра, второе – для прево Шоле и, наконец, третье – самому Анри Денгону в Орлеан, сообщив, что при весьма загадочных обстоятельствах пропала графиня Элеонора де Олорон Монферрада, следовавшая из Наварры в Париж, дабы увидеться со своим наречённым женихом маркизом де Турней. Про несчастного Жиля прелат даже не упомянул, – ну кому интересно исчезновение простолюдина? – попросту рассудив, что мальчишка каким-то образом помешал похищению графини, став случайным свидетелем, за что и поплатился.

Закончив со всеми формальностями, Рене в сопровождении профессора продолжил свой путь в Шоле. После исчезновения госпожи де Олорон Монферрада, прелата охватило чувство, подсказывавшее, что нужно прибыть в Шоле как можно скорее.

Карета графини с первыми лучами солнца въехала в монастырские ворота. Её уже ждали.

Настоятель, в добротной сутане, подпоясанной кожаным ремнём, заметно волновался. Рядом с ним стояли ещё несколько братьев, также сгорая от нетерпения.

Монах, правивший лошадьми, слез с козел и открыл дверцу кареты:

– Всё как приказывали: графиня и мальчишка, в целости и сохранности.

Монах, сидевший в карете и сопровождавший графиню на протяжении всего пути из Рош-сюр-Мен до монастыря, вышел, затем волоком вытащил юношу.

Настоятель остановил его жестом.

– Графиня связана? – поинтересовался он.

– Разумеется, как и приказывали, – одновременно подтвердили оба монаха.

– Прекрасно, она сможет выйти сама? Или вы перемотали её, как квинтал шерсти?

Монахи виновато кивнули.

– Позаботьтесь о том, чтобы графиня приняла надлежащий вид. Я хочу видеть её во всей красе, – приказал настоятель.

Вскоре Элеонора де Олорон стояла перед ним освобождённая от пут. Её трясло от страха, но она пыталась стоять с гордо поднятой головой, прикрывая ночную сорочку простым шерстяным плащом.

– О да! Потрясающая красота! Чувствуется испанская кровь Монферрада! – прокомментировал настоятель.

Монахи закивали в знак согласия и восхищения.

– Да, я из рода Монферрада! – воскликнула графиня слегка дрожащим голосом. – Это древний и могущественный род Наварры! Вы похитили меня, дочь гранда! Мой отец сожжёт монастырь, а маркиз де Турней собственноручно вздёрнет вас на виселице!

– О, какой пафос! Прекрасно! И как убедительно! – съёрничал настоятель. – Вряд ли это случится, ваше сиятельство. Вы непременно увидите своего жениха… Но об этом позже.

– Так вы хотите золота? Отец заплатит любой выкуп!

Настоятель рассмеялся:

– Раньше я ценил серебряные и золотые монеты, но теперь знаю точно: этого недостаточно для настоящей власти. Отведите её в подземелье, пусть охладит свою испанскую гордость и спесь.

– А мальчишку? – поинтересовался монах с хриплым голосом.

– Туда же, в соседнюю темницу.

Элеонора, объятая страхом, сидела на соломенной подстилке, кутаясь в шерстяной плащ. В темнице царил мрак, единственное освещение, проникавшее из узкой зарешеченной прорези в двери, распространяемое факелами в узком коридоре, связывало её с внешним миром.

Девушка тряслась, словно осенний лист на жестоком ветру, от её испанской гордости не осталось и следа. Слёзы текли из глаз, она слегка всхлипывала и всё ещё не могла понять, как её, Элеонору де Олорон Монферрада, похитили? Причём монахи!

Элеонора попыталась сосредоточиться: «Если я не появлюсь в Орлеане в назначенный срок, то маркиз непременно заподозрит неладное и начнёт поиски… Да, но ему и в голову не придёт искать меня в монастыре! Кто бы мог подумать: монахи промышляют разбоем!»

В углу что-то пришло в движение, послышался омерзительный писк. Элеонора напрягла зрение и заметила, как из соломы выбрались две здоровенные крысы. Они словно смотрели на девушку, размышляя: жива она или нет, начать свою трапезу сейчас или несколько позже?

Элеонора разрыдалась от собственного бессилия. Она хотела бросить в крыс туфлю, но, увы, ноги были босыми – похитители вытащили её спящей прямо из постели.

Жиль лежал на грязном вонючем полу темницы, руки его были скручены за спиной кожаным ремнём, во рту по-прежнему торчал кляп. Он перевернулся на спину, согнул ноги, плотно прижав их к груди, и так как был весьма поджарым, не успев ещё располнеть на матушкиных харчах, попытался перекинуть руки вперёд.

Жиль пыхтел от натуги, затёкшие руки плохо слушались, и, преодолевая мягкое основание, где у всех людей располагается тазобедренный сустав, он окончательно выбился из сил и теперь не мог вернуться ни в исходное положение, ни достичь заветной цели.

Невольно он взмолился:

«Господи! Помоги мне! Я непременно разберусь, отчего монахи стали похищать людей!»

Видимо, Всевышний услышал молитвы юноши и, сочтя его обещание полезным или, по крайней мере, интересным, помог перекинуть руки через согнутые ноги и освободиться от пут.

Наконец Жиль избавился от надоевшего кляпа, челюсти буквально сводило от боли, губы пересохли, хотелось пить. Но, увы… Он встал и прошёлся несколько раз по темнице, глаза постепенно привыкали к сумраку. И вот, окончательно придя в себя, он почувствовал запах гниения. О, этот смрадный аромат испорченного мяса был ему прекрасно знаком!

Жиль, уже различая в темноте предметы, увидел страшную картину: на стене висел истлевший труп женщины. При жизни она, вероятно, была блондинкой, потому как остатки светлых волос свешивались на её костлявую грудь.

Узника затошнило и чуть не вырвало. В довершение всей этой ужасной картины Жиль различил, как из груди несчастной появилась мордочка крысы…

Он не выдержал: голова закружилась, ком подкатил к горлу, затем низверглись рвотные массы, распространяя в удушливом помещении ещё более отвратительный запах.