Прекрасный зверь (ЛП) - Страница 62

— Не знаю.

— Ни разу. Но вот он здесь, с командой из пяти хирургов, которые пытаются спасти его после выстрела в упор в грудь. — Он указывает на меня. — Рафаэль просто позволил Белову застрелить себя. Из-за тебя!

Гневные слова Гвидо бьют меня, как молот, в грудь. Я отступаю назад, упираясь в стену коридора.

— Нет.

— Да! — Гвидо вскакивает с кресла и идет ко мне. На его лице читается ярость и боль, когда он наклоняется ко мне. — Он так сильно тебя любит, что скорее умрет, чем убьет того, кто тебе дорог. Надеюсь, теперь у тебя есть хоть какое-то доказательство его любви.

Мое зрение затуманено слезами, и я не замечаю, как Гвидо достает из кармана бумаги, пока не прижимает их к моей груди.

— Это тебе понадобится, если ты хочешь его увидеть. Если он выживет.

Я протираю глаза и смотрю на документ в своей руке. Первый лист — официальное свидетельство с печатью вверху, датированное тремя днями назад. Текст написан на итальянском, но я замечаю имя Рафаэля, а чуть ниже — свое. Мой взгляд перескакивает на заголовок документа. Я не говорю и не читаю по-итальянски, но слово «matrimonio» мне знакомо, и знаю, что оно означает.

Брак.

— Что… — вырывается у меня из уст. — Как?

— Мой брат может быть ослепленным любовью идиотом, но он все равно хитрый засранец, который всегда находит способ получить то, что хочет. — Гвидо поворачивается, чтобы уйти в коридор, но затем останавливается. — Он оставил тебе всё. Если он не выживет, ты получишь почти семьдесят миллионов наличными и в десять раз больше в виде инвестиций. Это всё твое, миссис Де Санти.

— Мне не нужны его деньги! — кричу я.

— Ну, как я уже сказал, — отвечает он, уходя, — Рафаэль всегда добивается своего. В конечном итоге.

* * *

Я смотрю на двух врачей передо мной.

— Что значит «он не просыпается»?

Невысокий мужчина лет пятидесяти вздыхает и поворачивается к Гвидо, который стоит рядом со мной. Я не понимаю, что говорит хирург на итальянском, поэтому сосредотачиваюсь на его лице, пытаясь уловить хоть что-то по выражению. Ничего, кроме стойкого взгляда. Его гораздо более молодой коллега прижимает к груди папку и молчит, глядя на меня с недоумением.

— Не могли бы вы объяснить, что происходит? — спрашиваю, моля Бога, чтобы английский у молодого врача был лучше, чем у пожилого, потому что я на грани срыва. Паника разливается по венам. Я вот-вот потеряю контроль.

— Эм, ну, ваш муж… Он действительно ваш муж?

— Да!

— О… Я думал, что неправильно понял. Просто… — Он окидывает меня взглядом с головы до ног, останавливаясь на коротком облегающем платье и заканчивая каблуками. — Э-э, он еще не пришел в сознание после общей анестезии. Прошло уже более тридцати минут, но он все еще не реагирует. Пока что он дышит самостоятельно. Однако если не очнется в ближайшие полчаса, нам, возможно, придется рассмотреть возможность введения более сильных препаратов и, возможно…

— Он очнется, — перебиваю его. — Я сделаю так, чтобы мой муж проснулся. Позвольте мне его увидеть.

— Мэм, я не уверен, что смогу вам помочь.

Я тяну его за рукав, а слезы текут из глаз.

— Он. Очнется.

Молодой врач обменивается взглядами с коллегой, и они перешептываются на итальянском, прежде чем снова обратить внимание на меня.

— Пять минут, — говорит доктор и уверенным шагом направляется к палате интенсивной терапии.

Я вся дрожу, когда спешу за врачом по коридору, проходя мимо зоны ожидания, где сидят мои родители и дядя.

— Вася! — Мама подскакивает со стула. — Что…

Вытирая глаза, я продолжаю двигаться, не замедляя шаг. За спиной слышу несколько шагов и четкий щелчок папиной трости о плитку. Я не могу говорить с ними сейчас. Не раньше, чем увижу Рафаэля и удостоверюсь, что с ним все в порядке. Гвидо расскажет им, что происходит.

Еще один длинный коридор, и вот доктор останавливается перед крепкой дверью.

— Сеньора, вы должны понять, что…

Я хватаюсь за ручку и вхожу в комнату.

Непрерывный писк кардиомонитора пронзает гробовую тишину. Я закрываю рот рукой, но болезненный всхлип все равно вырывается из моих уст. Металлическая дверная ручка давит мне на спину, а я стою и просто смотрю на неподвижную фигуру Рафаэля.

Делаю неуверенный шаг. Затем еще один. Когда наконец подхожу к кровати, я снова вся в слезах. Обняв щеку Рафаэля рукой, наклоняюсь так, что мой рот оказывается совсем рядом с его ухом.

— Я всё сожгу, — выдыхаю я. — Тот прекрасный дом, который ты мне оставил. Отель. Твои машины. Ничего не оставлю. — Я прижимаю губы к его виску. — Две яхты, которые ты так любишь? Я их взорву и буду наблюдать, как они тонут в море. — Я целую его бровь. — Твоя частная охранная компания? Забудь о ней, Рафаэль. Я намерена уничтожить ее так, что через месяц никто даже не вспомнит о ее существовании.

Его кожа холодная и липкая. Я переношу руку на его шею и кладу ее на пульс. Монитор рядом с кроватью издает звуки, но мне нужно более ощутимое подтверждение его жизни. Только почувствовав под пальцами ровное биение, позволяю себе немного расслабиться.

— Твои деньги? Я раздам их всем. Найду какую-нибудь дурацкую благотворительную организацию, вроде «Лучшая жизнь для коз», и переведу туда все твои миллионы. С твоими деньгами они создадут козью страну. Рай для коз, где их будут купать в козлином молоке и делать массаж целыми днями.

Почему Рафаэль не просыпается? Я продолжаю осыпать его лицо поцелуями, ощущая под губами неровности и впадины множества шрамов. Большую часть времени я вообще забываю о них. Не замечаю, как плохо зашитый участок кожи, заживший неправильно, искривляет его щеку. Или как шрам тянет верхнюю губу, придавая ей неправильную форму. Или те, что на подбородке, переходящие в короткую щетину на челюсти. Я просто вижу его…

Рафаэля.

Меня невероятно злит и опустошает то, что он считает, будто должен завоевать мою любовь с помощью украшений и подарков из-за своих шрамов. Эти шрамы он получил, спасая меня, и не собирался рассказывать об этом.

Его лицо остается безмятежным, но губы чуть приоткрыты. Я прикусываю нижнюю губу, стараясь сдержать эмоции.

— Клянусь, Рафаэль, если ты не вернешься ко мне, я сделаю своей целью разрушение всей твоей империи, — шепчу, прижимаясь губами к его.

Он не реагирует. Ни малейшего движения. Вокруг слышно только мое прерывистое дыхание и ритмичные звуки аппарата, измеряющего пульс. Я прижимаюсь щекой к щеке мужа, зарываясь носом в его шею.

— Пожалуйста, — шепчу, вдыхая его аромат. — Я так тебя люблю.

Несмотря на все больничные запахи, Рафаэль по-прежнему пахнет как прежде — кипарисом и апельсином, свежестью моря и чем-то опасным, но в то же время дарящим мне чувство безопасности. Как дом.

Я не могу его потерять.

Легкое прикосновение к моему затылку, затем хриплое дыхание рядом с ухом.

— Ты забыла… самолет.

С моих губ срывается облегченный вздох. Я зажмуриваю глаза и еще сильнее вжимаюсь в его шею. Горло пересохло, и даже с закрытыми глазами слезы продолжают течь по щекам.

— Не забыла, — с трудом произношу я. — Я использую его, чтобы отправить коз в ежегодный отпуск на Карибы.

Его пальцы нежно скользят по моим волосам, успокаивая меня.

— Ты вернулась.

— Конечно, я вернулась.

— Ты не была на самолете. Пилот позвонил и сказал, что ты не пришла.

Я медленно поднимаю голову и внимательно смотрю на Рафаэля. Его кожа по-прежнему ужасно бледная, а под глазами темные круги.

— Прости. Я была занята поисками способа остановить убийцу, которого мой отец послал за тобой, и пропустила рейс. — Я нежно провожу рукой по его щеке. — Боюсь, твой тесть не слишком тебя любит.

— Значит, Гвидо рассказал тебе?

— Что ты напоил меня, а потом мы поженились, оставив меня в неведении? — Я прижимаю губы к его губам. — Да, он мне все рассказал.

— Ты злишься на меня?

— Я не могу злиться на тебя, когда ты лежишь подключенный к мониторам на больничной койке.