Прекрасный зверь (ЛП) - Страница 2

Дрожь пробегает по спине, правая нога подгибается, и ударяюсь коленом об пол. Боль настолько сильна, что вздохнуть становится все труднее с каждым вдохом. У меня не осталось сил, чтобы стоять. Моя единственная задача — удержать девочку, прижатую к моей груди. Я скольжу рукой по ее щеке и падаю боком на пол. И тут же приступ агонии охватывает мое лицо, когда в него впивается разбитое стекло на полу. Зазубренные осколки пронзают тыльную сторону моей руки, которая все еще держит девочку за щеку, не давая ей упасть на опасную плитку.

С момента взрыва прошло всего нескольких секунд, но кажется, что часы. Зрение мутнеет, все вокруг расплывается в бесформенной дымке. Все, кроме пары широко распахнутых темных глаз, сияющих, как отполированный оникс, из-под прядей иссиня-черных волос. На щеках и лбу девочки запеклась кровь, но она не плачет. Просто сжимает мою рубашку и… смотрит на меня. Словно злится на меня за то, что я помешал её игре. Я бы посмеялся, но у меня нет сил.

Ребенок цел и невредим.

Я не стал детоубийцей.

По-прежнему просто убийца.

Все вокруг меня продолжает меркнуть. Кто-то балуется со светом? Перед моим взором стоят лишь ониксовые глаза девочки.

Но потом и они исчезают.

Василиса

20 лет спустя

Наши дни

Ничего хорошего, когда тебя похищают.

А если еще и с полным мочевым пузырем — совсем дерьмово.

— Мне нужно в туалет, — бормочу я.

Сидящий напротив меня кретин поднимает глаза от своего телефона и зловеще улыбается. На самом деле его улыбка не производит того эффекта, на который он рассчитывал, потому что мгновенно превращается в страдальческую гримасу. Он прижимает большую ладонь к подбородку, поглаживая большой красный синяк, расползающийся по его уродливой роже.

— Нет, — рявкает он и снова возится с телефоном, полностью отстраняясь от меня. Похоже, он все еще переживает из-за того, что я ударила его рюкзаком.

Низкий гул двигателей самолета конкурирует со звуками футбольного матча, доносящимися из динамика его телефона. Я сжимаю руки в кулаки, чтобы они не дрожали. Если впаду в истерику, то не добьюсь абсолютно ничего и, скорее всего, уменьшу свои шансы на спасение. Нужно сохранять спокойствие. Или вести себя как можно спокойнее, учитывая мое нынешнее положение.

Легче сказать, чем сделать.

Мой взгляд скользит по роскошному интерьеру самолета. По обе стороны от центрального прохода четыре больших кресла с откидными спинками. В передней части салона друг напротив друга стоят два мягких дивана. Интерьер отделан бежевой кожей и богатыми деревянными акцентами. Мне не раз доводилось летать на частных самолетах, но этот — другой уровень изысканности.

Если говорить об условиях содержания под стражей против воли, то могло бы быть гораздо хуже, но приятная обстановка не ослабляет моей растущей паники. Придурок номер два раскинулся на диване с левой стороны и смотрит на большом экране телевизора, закрепленного на переборке, рекламный ролик о путешествиях.

Мое сердце гулко бьется в груди, как и тогда, когда эти два придурка схватили меня на улице и запихнули в фургон. Эти ублюдки так и не объяснили, почему выбрали меня в качестве жертвы и куда везут. Мы ехали довольно недолго и прибыли в небольшой частный аэропорт под Чикаго. Самолет уже ждал нас.

Как долго мы летели? Час? Два? Десять? Я не знаю точно, потому что мне заткнули рот и нос пахнущей кислотой тряпкой, как только мы переступили порог этого самолета. Наверное, мне не стоило бить по яйцам этого любителя рекламных роликов, когда я поднималась по лестнице. Вряд ли ему это понравилось.

Я оборачиваюсь к сидящему напротив меня подонку. Он все еще притворяется, что увлечен игрой на телефоне, но украдкой поглядывает на меня, когда думает, что я не вижу. Гребаный урод.

— Слушай, если ты не отведешь меня в туалет, я просто пописаю прямо здесь. — Я раздвигаю ноги настолько, насколько позволяют связанные лодыжки. — Не думаю, что натуральная кожа отлично сохранится.

— Господи! — Он вскакивает со своего места и хватает меня за руку, потянув за собой, чтобы я встала. — Хэнк, я отведу эту чокнутую в уборную.

— На этот раз не спускай глаз с ее рук, иначе получишь еще один синяк, — стонет Хэнк с дивана, перебирая рукой свой член, словно переживая, что потерял его.

— Я не могу ходить со связанными ногами, идиот! — огрызаюсь, когда мужчина тащит меня по узкому проходу между сиденьями. — И сними с меня наручники.

— Тогда прыгай. А руки я тебе не освобожу. — Он хватает за звенья цепочки между моими запястьями и тянет.

Я вскрикиваю от боли. Кожа на запястьях уже натерлась от того, что он дернул меня вверх по последней паре ступенек, пока мы поднимались на борт. Это случилось после того, как я близко и лично познакомилась с драгоценным хозяйством его приятеля. Глаза щиплет от непролитых слез, но быстро моргаю, усилием воли сдерживая себя. Я наполовину шаркаю, наполовину прыгаю между сиденьями, пока от грубости этого болвана не падаю плашмя лицом. Когда добираемся до задней части самолета, он открывает дверь туалета и заталкивает меня внутрь.

— У тебя есть пять минут, — рычит он и захлопывает дверь.

Как и во всем самолете, туалет роскошный. Здесь нет раковин из нержавеющей стали и тому подобного, все из темно-коричневого дерева и обито бежевой кожей. В углу стоит мягкая скамейка. Элегантно выглядящий туалет и комод находятся на противоположной стороне. Я доберусь до них за четыре прыжка.

Я быстро делаю свои дела, насколько позволяют скованные наручниками руки, затем оглядываюсь по сторонам, пытаясь успокоиться. Ничего не получается. В горле першит, как будто меня в любую секунду стошнит, а вся роскошная комната словно кружится вокруг меня. Мои руки все еще дрожат, частично от боли, но в основном от страха. В моей жизни было несколько стрессовых ситуаций. Перестрелка в четыре года. Два небольших пожара, вызванных нашим поваром случайно, когда он поджег кухню, пробуя приготовить блюда по французским рецептам. Даже попытка налета на наш дом, когда мой отец несколько лет назад воевал с конкурирующей преступной организацией. Но никаких похищений. Возможно, мне следовало этого ожидать, ведь мой отец — глава Чикагской Братвы.

Когда меня схватили на улице средь бела дня, я не сомневалась, что это как-то связано с моим отцом. Выкуп за дочь пахана может принести кому-то кучу денег — если только этот болван доживет до этого момента. Но сейчас не думаю, что дело в похищении с целью наживы. Учитывая увиденное, тот, кто меня похитил, имеет деньги. Это из-за какой-то мафиозной вражды? Месть за то, что сделал мой отец?

Бах!

— Ты уже закончила? — раздается сердитый голос за дверью.

— Еще несколько минут! — кричу в ответ, приседая, чтобы открыть шкаф под раковиной. — Не так-то просто расстегнуть пуговицы на джинсах, когда руки в наручниках.

Он что-то кричит в ответ, но я не слышу, сосредоточенно роясь в содержимом шкафа. Туалетная бумага. Полотенца. Дополнительное мыло. И… одноразовая зубная щетка.

— Сгодится, — шепчу я.

Разрываю зубами пластиковую упаковку и каким-то образом умудряюсь засунуть щетку в рукав. Затем продолжаю перебирать остальные принадлежности.

Губка. Еще полотенца. Презервативы. Что, серьезно? Кто, черт возьми, трахается в самолете? Я качаю головой и продолжаю. Зубная нить. М-м-м… Я отрываю кусок, наматываю два конца на пальцы, чтобы натянуть, а затем раздвигаю их как можно сильнее, проверяя, насколько нить прочная. Дядя однажды показал мне, как душить человека с помощью гарроты, и… Дрянная нитка обрывается на втором рывке. Да… это не сработает. Я переключаю внимание на нижнюю полку.

Чистящие средства, но бутылки слишком большие, чтобы их можно было спрятать. Одноразовые перчатки. И… дезодорант-спрей. Мужской. Дорожный размер. Идеально.

Я засовываю дезодорант за пояс джинсов. Дверь распахивается как раз в тот момент, когда поправляю свою безразмерную рубашку, прикрывая спрятанные вещи.