Прекрасная Натали - Страница 50

1 ноября у Вяземских Пушкин читал «Капитанскую дочку»; присутствовал и Жуковский. Это было важное событие и для автора, и для слушателей: впервые после значительного перерыва поэт познакомил ближайших друзей с новой большой вещью. Присутствующий на этом чтении сын Вяземских Павел потом вспоминал о «неизгладимом впечатлении», которое произвела на него «Капитанская дочка», прочитанная самим Пушкиным.

2 ноября князь Вяземский в письме в Москву сообщил, что в четвертом номере «Современника» будет опубликован новый роман Пушкина. Именно в этот день, по всей вероятности, произошел инцидент, который вплоть до настоящего времени остается одним из самых загадочных и неясных во всей преддуэльной истории.

Начнем с того, что нет совершенно достоверных указаний на то, что 2 ноября на квартире Идалии Полетики состоялось роковое свидание Дантеса и Натали. Все следствие опирается на два воспоминания: Густава Фризенгофа, будущего мужа Александры Гончаровой, и княгини Веры Вяземской, по словам которой, Натали однажды приехала к ней от Полетики «вся впопыхах и с негодованием рассказала, как ей удалось избегнуть настойчивого преследования Дантеса». Фризенгоф спустя полвека после дуэли отвечал своей племяннице Александре Ланской-Араповой в письме: «…ваша мать получила однажды от г-жи Полетики приглашение посетить ее, и когда она прибыла туда, то застала там Геккерна (Жоржа Дантеса) вместо хозяйки дома; бросившись перед ней на колени, он заклинал ее о том же, что и его приемный отец в своем письме. Она сказала жене моей, что это свидание длилось только несколько минут, ибо, отказав немедленно, она тотчас же уехала».

О чем же якобы «заклинал» Дантес? Как стали потом говорить — о том, чтобы Натали бросила мужа и уехала с ним, Дантесом, за границу, в чем собирался помогать ему барон Геккерн-отец. Его Пушкин назвал потом «сводником». Дело в том, что поздней осенью Жорж заболел и буквально стал таять на глазах; все эту болезнь сочли следствием неукротимой и неразделенной любви к Натали, и, обеспокоенный состоянием Дантеса, Геккерн «отыскивал по всем углам жену мою, чтобы говорить ей о любви вашего сына», и заклинал ее спасти его от несчастной болезни. Обвинение Геккерна в сводничестве в ту роковую осень вряд ли выдержит серьезную критику. Еще до усыновления он мог бы секретно оказывать Дантесу свое содействие или посредничество в амурных делах, но, связав свое имя с именем Жоржа, Геккерн не стал бы так рисковать. Появилась реальная возможность найти приемному сыну блестящую партию; в то время как скандал закрыл бы ему двери всех гостиных и домов. А скандал был бы неизбежен в любом случае — завершился бы флирт незаконной связью или браком. Карьера посланника никак не могла бы далее развиваться столь успешно, как прежде. Дипломат в этом смысле должен был все рассчитать наперед.

Так или иначе, 3 ноября кем-то был разослан пасквиль, который на следующий день утром получили сам Пушкин и шестеро других адресатов, все они были друзьями поэта и членами карамзинского кружка: Вяземские, Карамзины, Виельгорский, В. А. Соллогуб (на имя своей тетки Васильчиковой, у которой он жил), братья Россеты и Е. М. Хитрово. Пасквили, запечатанные в двойные конверты, и на внутреннем написано — передать Пушкину… Натали пришлось рассказать о свидании с Дантесом в доме Полетики, и разъяренный Пушкин сразу же решил, что анонимка — дело рук Геккернов, и в этот же день послал в их дом вызов на дуэль. С того самого момента и по сей день ведется расследование, кто автор анонимки. Поиски самого поэта, о которых упоминают мемуаристы, изыскания его друзей, последующих исследователей, криминологов, экспертов и дилетантов окончательного результата не дали. «Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего ордена рогоносцев, собравшись в Великом Капитуле под председательством достопочтенного великого магистра ордена, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина коадъютором великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена. Непременный секретарь граф И. Борх».

Это и есть текст пасквиля — «шутовского диплома», который был надписан на отпечатанном бланке, куда нужно было вставить соответствующее имя. Дело в том, что зимой 36-го года в Вене забавлялись рассылками подобных дипломов; в обществе сочиняли забавные свидетельства на всевозможные смешные звания — старой девы, обжоры, глупца, неверной жены, обманутого мужа, покинутой любовницы — и рассылали знакомым под условными подписями знаменитых обжор, повес и рогоносцев. Получившие диплом могли, конечно, обижаться, но отправители патента веселились от души.

Привезенная иностранными дипломатами светская игра оказалась не слишком подходящей для Севера: в России она была воспринята слишком серьезно, катастрофически серьезно.

Итак, «дипломы» были написаны и запущены в общество. Граф Соллогуб, несколько месяцев назад бывший противником Пушкина, теперь призван им в качестве секунданта. «Я жил тогда на Большой Морской, у тетки моей. В первых числах ноября она позвала меня к себе и сказала: „Представь себе, какая странность! Я получила сегодня пакет на мое имя, распечатала и нашла в нем другое запечатанное письмо с надписью Александру Сергеевичу Пушкину. Что мне с этим делать?“ Мне тотчас же пришло в голову, что в этом письме что-нибудь написано о моей прежней личной истории с Пушкиным, что, следовательно, уничтожить я его не должен, а распечатать не вправе. Затем я отправился к Пушкину и, не подозревая нисколько содержания приносимого мною гнусного пасквиля, передал его Пушкину. Пушкин сидел в своем кабинете. Распечатал конверт и тотчас сказал мне: „Я уж знаю, что такое; я такое письмо получил сегодня же от Хитровой: это мерзость против жены моей. Впрочем, понимаете, что безыменным письмом я обижаться не могу. Если кто-нибудь сзади плюнет на мое платье, так это дело моего камердинера вычистить платье, а не мое. Жена моя — ангел, никакое подозрение коснуться ее не может…“

В сочинении присланного ему диплома он подозревал одну даму, которую мне и назвал. Тут он говорил спокойно, с большим достоинством и, казалось, хотел оставить дело без внимания. Только две недели спустя узнал я, что в этот же день он послал вызов кавалергардскому поручику Дантесу… Я продолжал затем гулять с Пушкиным и не замечал в нем особой перемены. Однажды спросил я его только, не дознался ли он, кто сочинил подметные письма. Пушкин отвечал мне, что не знает, но подозревает одного человека…»

Письменный вызов Пушкина Дантесу не сохранился, но граф Соллогуб видел его у д'Аршиака, когда секунданты встретились 17 ноября для переговоров.