Представление для богов - Страница 177

— Ну вот что! — решительно повернулся Илларни к Орешку. — Мальчику, которого я вырастил, я приказываю пощадить этого человека... а Сокола умоляю о том же!

Орешек махнул рукой и отвернулся.

Арлина возмущенно фыркнула и тоже отвела взгляд.

— Я — что, я — как Хранитель! — разочарованно пробасил Айфер.

Нурайна, которая молча следила за этой сценой, насмешливо улыбнулась.

Счастливый Айрунги поднялся на ноги и стал отряхивать одежду.

— Э-эй, постой! — окликнула его Аранша. — А ну, полезай, гад, в колодец!

— Как — в колодец?! — ужаснулся Айрунги. — Зачем — в колодец?!

— Что значит «зачем»? Тебе ж разбойники оставили воду и финики! Неужто все сожрал?.. Ах нет? Тогда лезь и доставай!

Вскоре маленький караван тронулся в путь. Илларни, здоровье которого пошатнулось после пережитого, верхом ехал впереди. Айрунги, который чувствовал себя в безопасности только возле астролога, вел лошадь в поводу. Орешек шел рядом, повествуя о своих последних приключениях.

На верблюдов сесть не захотел никто: грайанцы недостаточно устали, чтобы терпеть качку меж горбов. Айфер и Аранша, погоняя первого верблюда, спорили, поверят ли в Найлигриме рассказу об их похождениях.

Арлина шла, держась за седельный ремень второго верблюда. Она не желала разговаривать с Ралиджем, даже видеть его не хотела.

Нурайна, заметив бледность и несчастный вид девушки, приотстала от наемников и, поравнявшись с Волчицей, коротко объяснила, кто такая Айфина и в какую переделку двое грайанцев попали в поместье Таграх-дэра.

— Только не спеши выяснять с ним отношения, — деловито закончила она. — Пусть поволнуется, мужчинам это полезно!

Оставив растерявшуюся девушку, Нурайна прибавила шагу и догнала восседающего на лошади ученого с его маленькой свитой. Королевской дочери очень не нравилось выражение лица Ралиджа, который шел рядом с бывшим хозяином. Если и мучается из-за размолвки с невестой, то по нему не скажешь. Вон как вдохновенно разглагольствует! Либо напропалую хвастается, либо про нее, Нурайну, что-нибудь врет...

Подойдя ближе, женщина убедилась, что была права.

— ...Трясу я решетку, как павиан в аршмирском зверинце, а эта дрянь, Сахна, заявляет: «А спутницу твою уже во дворец доставили...» Ну, думаю, дело плохо! Надо спасать беднягу Светоча! Нурайна ведь оборвет ему все, до чего дотянется...

Терпеть наглую болтовню было невозможно. Нурайна небрежно вклинилась в беседу:

— Не повезло нам, учитель, верно? Впереди такой долгий путь в обществе балаганного шута... ужас!

Айрунги, до сих пор смиренно молчавший, внезапно взвился:

— Балаганного шута?! Придержи язык, женщина! Кого это ты посмела так назвать? Если ты думаешь, что я тебе позволю...

Ралидж перебил его с ледяной надменностью истинного Сына Клана:

— Слова «балаганный шут» относятся ко мне, и только ко мне! Ты-то, любезный, с какой стати примазываешься к моей актерской славе?

Нурайна беспомощно взглянула на Орешка и сказала почти человеческим голосом:

— Послушай, мне хоть когда-нибудь удастся вывести тебя из терпения?

Атаман Суховей пристально глядел на крутящийся в небе черно-серый шлейф. Горный склон под шлейфом был выкрашен в багровый цвет.

Подрагивая тонкими ноздрями, как породистый скакун, атаман вдохнул запах гари, серы и пепла.

— «Много лютых кар уготовили боги человеку, — задумчиво процитировал он, — но нет беспощаднее подземного огня!»

— Господин, — робко спросил за его плечом один из разбойников, — а как же Посланник Единого... там, в колодце? Разве мы не вернемся за ним?

— Глупец, — ответил, не оборачиваясь, Суховей. — Ты думаешь, это пламя извергается в небеса без причины? Разумеется, праведник уже сумел покинуть колодец, добрался до заброшенного святилища и воззвал к Единому. И теперь Отец Богов гневается...

— На нас?! — охнул голос за плечом.

Суховей снизошел до того, чтобы оглянуться и смерить взглядом недоумка, который, похоже, искренне считал, что богам не за что гневаться на него и на его товарищей.

— А ты считал, что ночная неудача — случайность?

Разбойнику нечего было ответить.

Как манили, как звали их ночные огни! Как рвались испить крови кривые мечи! Ведь ясно было, что вдали от озера — предосторожности ради! — расположилась на ночлег та часть каравана, что везла золото и драгоценности!

И лишь после свирепой схватки в темноте выяснилось, что шайка атаковала дружественное кочевое племя, не раз помогавшее Суховею в налетах.

Конечно, это Гарх-то-Горх поразил разбойников слепотой и безумием, столкнул в битве с друзьями!..

Атаман перевел взгляд на подпирающий небеса дымный клубящийся столб.

— А что с этим... новым пленником? Уже пришел в себя?

— Да, господин. Уже разумно говорит.

Странный темноволосый чужеземец на перепуганно храпящем коне попался разбойникам этим утром. Он явно перенес тяжелое потрясение, не понимал обращенных к нему вопросов и все бормотал про какую-то силу, которая пропала, но вернется, обязательно вернется...

— И что же он говорит теперь?

— Что он грайанец, богатый и знатный. И щедро заплатит, если поможем ему вернуться на родину. Очень, очень разумно говорит.

Суховей помолчал.

— Один грайанец посулил мне караван с сокровищами, — наконец сказал он. — Я поверил — и где же это золото? Другой грайанец предложил мне благословение Гарх-то-Горха. Я не поверил — и гнев богов пал на меня. Теперь третий грайанец что-то обещает мне? Лучше уж я его совсем слушать не стану!

Разбойник почтительно молчал, про себя удивляясь не по годам глубокой мудрости атамана.

— Он, кажется, не стар и крепок, этот путник? — спросил Суховей. — Вот и хорошо. Продадим какому-нибудь кочевому племени... Нет, не так! Подарим невольника нашим пострадавшим друзьям — как возмещение за горькую ночную ошибку. И не хочу больше слышать о нем. Грайанцы не приносят мне удачи...

Ну и где они, эти лютые бури, выворачивающие море наизнанку? Где волны величиной с гору? Где шквалы, срывающие паруса вместе с реями?

А ведь как торговался капитан! Клялся, что ни за какие сокровища не согласится вернуться на родину в разгар сезона штормов, рискуя кораблем, собственной жизнью и командой (именно в таком порядке!). А теперь изумлен ровной, как скатерть, водной гладью и попутным ветром, бережно несущим корабль...

То-то! Знай наших! Орешек усмехнулся и взглянул на металлический диск на ладони. Ни рисунка, ни надписи — просто бронзовая бляшка. Выбросить? Ну уж нет! Кто их знает, эти талисманы! Вдруг еще на что-нибудь сгодится...

Дощатая рассевшаяся дверца, тихо скрипнув, подалась под ладонью. Орешек заглянул в душную конурку, где лежал расхворавшийся Илларни.

Старик был совсем плох. Арлина целыми днями сидела у его изголовья, поила каким-то отваром и сокрушалась, что нет при ней самых нужных трав... (За всеми этими хлопотами девушка и не заметила, как помирилась с женихом.)

Впрочем, сейчас Арлина ушла отдохнуть. Надо проведать хозяина, а то лежит, бедняга, один...

И тут же Орешек понял, что ошибся: старик был не один.

Из полутьмы каюты женский голос тоскливо выдохнул: «Юнтайо!..»

Юнтайо? Аунк? Учитель?

Орешек застыл у приоткрытой двери, насторожив любопытные уши. Подслушивать он любил с детства и не видел в этом ничего плохого.

— Теперь я понимаю, — с болью говорила Нурайна, — наше чувство было обречено с самого начала. Он был рожден не для любви, а для мести. Его мать... по-моему, она была не в своем уме... Да разве в здравом рассудке можно дать сыну такое имя — Самое Страшное Несчастье? Для кого несчастье? Для Великого Грайана! Она растила мстителя!

— Но подумай, сколько ей пришлось пережить... — тихо сказал Илларни.

— Я все понимаю! Я слышала сказание о падении Эстамира. Конечно, это было ужасно — маленькая девочка в разрушенном городе... Наверное, тогда ее рассудок и повредился.