Представление - Страница 3

— Вдобавок я вспомнил слова Бенни Уорта о том, что дни нацистов сочтены: недалек тот час, когда рабочие вышвырнут их вон, — и подумал: может, все не так уж плохо?

Он решил пригласить всю труппу к себе в уборную. Пол Гарнер и Бенни Уорт пришли в смокингах, Кэрол Конуэй — в ослепительно-крас- ном прозрачном наряде. Все они немного нервничали: еще не бывало случая, чтобы Гарольд созвал их перед выступлением.

— Это пока только мои домыслы, но, кажется, сегодня вечером мы танцуем для мистера Гитлера.

Их прямо раздуло от тщеславия: вот это успех! Бенни Уорт, прирожденный командный игрок, сжал свой огромный кулак со сверкающим бриллиантовым перстнем, попортившим не один любопытный нос, и прохрипел сквозь сигарный дым: «Да не беспокойся ты, не хватало еще портить нервы из-за этого сукина сына».

Плакса Кэрол посмотрела на Гарольда глазами, из которых грозили хлынуть слезы:

— А они знают, что ты…

— Нет, — отрезал он. — Но завтра мы отсюда уедем. Я просто предупреждаю: не сбейтесь, когда увидите его в зале. Танцуйте, как обычно, а завтра мы сядем в поезд — ив Будапешт.

Над круглой сценой ночного клуба висела массивная люстра; сгусток мерцающих огней раздражал Гарольда, который не любил танцевать, когда над головой что-то висит. Розовые стены с мавританским орнаментом, столы цвета сочной зелени. Сквозь щелки в занавесе позади оркестра они наблюдали, как ровно в полночь управляющий герр Бикс остановил музыку, вышел на середину сцены, извинился перед переполненным залом за прерванный танец и, поблагодарив гостей за то, что они пришли, объявил: «долг» требует попросить всех освободить помещение. Поскольку обычно клуб закрывался около двух, люди решили, что случилось что-то экстраординарное, а под словом «долг» подразумевалось, что это как-то связано с властями, поэтому по залу пролетел лишь легкий ропот удивления и несколько сотен завсегдатаев, взяв свои вещи, вышли на улицу.

Некоторые пошли пешком, другие сели в такси, а задержавшиеся на обочине одиночки с благоговением наблюдали, как появляются и сворачивают в соседний переулок знаменитые длинные «мерседесы», сопровождаемые спереди и сзади тремя-четырьмя битком набитыми черными автомобилями.

Через щелки в занавесе Гарольд с танцорами потрясенно смотрели, как по залу вокруг Вождя, чей столик был поставлен в дюжине футов от сцены, рассредоточиваются не меньше двадцати военных в форме. За тот же столик сели невероятно толстый и легко узнаваемый Геринг, еще один офицер и Фуглер.

— Вообще, они почти все были огромные; по крайней мере казались такими в форме, — сказал Гарольд.

Официанты наполняли бокалы водой, и Гарольд, сам почти непьющий, вспомнил о широко известном вегетарианстве Гитлера. Суетящийся за кулисами Бикс, управляющий «Кикса», тронул Гарольда за плечо. Мохаммед уже не склонялся безвольно над клавиатурой: расправив плечи, он, по сигналу Бикса, взмахнул унизанными кольцами руками и под аккомпанемент щеток ударника заиграл «Чай для двоих» — и Гарольд очутился на сцене. Композиционно номер был проще некуда: Гарольд соло исполнял «мягкий степ», переходил на шафл[5], затем, на третьем припеве, слева и справа появлялись в кекуоке[6] Уорт и Гарнер, и, наконец, прелестной соблазнительницей выпархивала Кэрол и замирала в красивых позах возле партнеров, которые то сходились, то расходились, то перестраивались. Не прошло и минуты, как Гарольд, глянув в страшное лицо Гитлера, с изумлением обнаружил, что этот человек пришел в неконтролируемый, дикий восторг. Танцоры перешли на стомп, их туфли выбивали дробь, а Гитлер словно застыл, захваченный рокочущим ритмом, его сжатые кулаки уперлись в стол, вытянутая шея напряглась, рот приоткрылся.

— Казалось, он испытывает оргазм, — сказал Гарольд.

Геринг, который «сделался похож на большого толстого младенца», постукивал ладонью по столу, посмеиваясь в своей обычной снисходительной манере. И, конечно, свита, подстегнутая нескрываемым энтузиазмом своих повелителей, будто сорвалась с цепи, наперегонки соревнуясь в том, кто убедительнее выкажет восторг. Гарольд ничего не мог с собой поделать: летая на кончиках туфель, он наслаждался триумфом. После стольких тревог этот выплеск брутального восхищения смыл последнюю скованность, и душа полностью отдалась во власть искусства.

— Что ни говори, ощущения были феноменальные. — Гарольд вспыхнул от смущения и упоения победой (занятное сочетание). — От сильного переживания Гитлер сделался похожим на… девушку, что ли. Знаю, звучит глупо, но он даже казался трогательным — если про него можно так сказать. — По-моему, это объяснение не устроило и самого Гарольда, но он сменил тему, сказав: — В общем, мы могли брать их голыми руками, и это было чертовски здброво, особенно после того, как мы перетрусили до полусмерти.

Он издал невнятный смешок, смысл которого я не смог уловить.

Программа, с троекратным повторением номеров по приказу все более и более распаляющегося Вождя, растянулась почти на два часа. Когда танцоры вышли на поклоны, Гитлер с сияющими глазами встал, одобрительно кивнул и сел — на его лице вновь появилось выражение добродетельной властности. Они с Фуглером о чем-то горячо зашептались. В зале воцарилась тишина. Все пребывали в растерянности. Свита теребила скатерти и потягивала воду, бесцельно глазея по сторонам. Танцоры на сцене переминались с ноги на ногу. Спустя несколько минут Уорт, всем своим видом демонстрируя пренебрежение, направился было к кулисам, но подскочивший Бикс подтолкнул его обратно. Гитлера заметно возбудили слова Фуглера, который то и дело указывал рукой на Гарольда, стоявшего на сцене в нескольких футах от них. Танцоры от волнения стиснули руки за спиной. Кэрол Конуэй со страху непрерывно кивала, кокетливо поигрывая бровями и поглядывая на людей в форме; те галантно улыбались в ответ.

Так прошло не менее десяти минут; наконец Фуглер жестом пригласил Гарольда подойти. Рука Фуглера дрожала, губы пересохли и потрескались, глаза бессмысленно блуждали; оказанный чечеточникам потрясающий прием наглядно продемонстрировал, какой вулканической силой воздействия на людей обладал Гитлер, и Гарольда снова охватили страх и гордость за то, что он сумел эту силу укротить.

— Легко смеяться над ним издалека, — сказал Гарольд, имея в виду Гитлера, — но вблизи, уж поверьте, было гораздо комфортнее, если он тебе симпатизировал.

При этих словах он улыбнулся, и на его мальчишеском лице впервые проступило что-то похожее на боль.

Фуглер откашлялся и повернулся к Гарольду, держась подчеркнуто официально.

— Утром мы поговорим обстоятельнее, но сейчас герр Гитлер желает предложить вам… — Фуглер сделал паузу — вероятно, как выразился Гарольд, чтобы он с должным вниманием отнесся к предложению фюрера. Гитлер, натягивавший перчатки из мягкой коричневой кожи, смотрел на него с каким-то напряженным любопытством. — Говоря в общих чертах, фюрер хочет, чтобы вы создали здесь, в Берлине, школу и научили немецкий народ танцевать чечетку. Эта школа, какой он ее видит, будет находиться в ведомстве нового департамента правительства, который, он надеется, вы будете возглавлять, пока не обучите себе преемника. Ваш танец произвел на фюрера сильное впечатление. Заложенное в нем сочетание полезных физических нагрузок, строгой дисциплины и простоты поспособствует укреплению здоровья нации. Сотни или даже тысячи немцев объединятся в танце в залах и на стадионах, по всей стране. Это воодушевит и оздоровит германский народ еще больше, укрепит связывающие его железные узы. Существует и ряд других моментов, но суть того, что хотел сказать герр Гитлер, я вам передал.

На этом Фуглер по-военному четко дал знать фюреру, что поручение исполнено. Гитлер встал и протянул руку в перчатке Гарольду, который поспешно вскочил и от волнения не сумел вымолвить ни слова. Фюрер сделал шаг от стола, но вдруг, птичьим движением повернув голову к Гарольду, сморщил губы в улыбке, после чего ушел в сопровождении своей небольшой армии, стучащей сапогами по деревянному полу.