Предсказатель прошлого - Страница 6

— Темно говорите, не понимаю,- прервал меня хозяин.

— А я это в том смысле, что лишены они возможности друг другу гадости делать. Тяжело ведь это, а?

Все опустили головы и замолчали.

В прекрасной, цветущей долине, теперь давно выжженной солнцем и засыпанной горячим песком пустыни, жил некогда благочестивый старец Вендимиан.

Жил он одиноко, как и полагается человеку, углубленному в мысли о спасении своей души, но так как кроме своей собственной души заботился он также и о душе ближнего, то и поставил тростниковый шалаш свой недалеко от селения, куда часто ходил, наблюдал за жизнью, помогал, сколько мог, советом и указаниями, склонял богатых не оставлять бедных и все, что получал сам, раздавал неимущим.

Каждый вечер садился старец Вендимиан у порога своей хижины и, глядя, как медленно погружается солнце в закатно-алые пески пустыни, думал:

«Что сделаю я завтра для ближнего? Стар я и нищ, и нет у меня ни силы, ни денег, чтобы служить брату моему. Премудрая благость вечерняя, научи меня!»

И вот однажды вечером, возвращаясь через селение к себе домой, увидел старец на пороге многих домов выставленные сандалии.

Удивился старец и спросил прохожего:

— Скажи, брат мой, для чего сие и не могу ли я что-нибудь сделать полезное для сего случая?

Прохожий отвечал с удивлением:

— Разве не помнишь ты, бестолковый старец, что завтра начинается новый год, который будет продолжаться целый год вплоть до следующего? Вот каждый желающий для начала года порадоваться на чужой счет и выставил свои сандалии в надежде, что прохожий положит в них хорошенький подарочек, и если у тебя, старик, много денег — сыпь хоть все: они не откажутся.

Прохожий засмеялся и пошел своей дорогой, а Вендимиан горько задумался:

«Вот стоят здесь несколько десятков сандалий, и каждая просит у меня радости для господина своего. А что могу дать я, нищий и старый?»

И долго думал он, сидя на пороге тростниковой своей хижины, и, когда погасли закатно-алые пески пустыни, вспыхнуло лицо его радостью:

«Научила меня премудрая благость вечерняя! Вот поставлю я у дороги свои сандалии, и если кто из прохожих опустит в них хотя бы самый ничтожный дар, я буду считать себя счастливым, потому что дать ближнему своему возможность сделать доброе дело есть поступок смиренномудрый и великодушный. Это как будто идем мы с ним рядом в царствие небесное, и вот у самых врат остановился я и сказал:

— Брат мой, входи первым!»

И выставил свои сандалии старец Вендимиан у порога жилища и уснул умиленный.

Просыпаясь ночью, дважды слышал он шаги прохожих, и тихий говор, и шорох у дверей и радостно улыбался.

И, когда утреннее солнце закружевило тонким золотом тростниковые стенки, встал Вендимиан и, улыбаясь, перешагнул свой порог.

Сандалий на том месте, где он поставил, не было. Но он быстро нашел их. Одна висела на дереве, другая, перевернутая подошвой вверх, валялась на дороге.

В той, что висела, оказалась дохлая полевая мышь. А в той, что валялась, ничего не было, если не считать, что кто-то плюнул в нее.

Понурив голову, понес старец в свою хижину дары ближнего и тихо, без пищи и движения просидел до вечера.

«Что сделал я? — думал он.- Не искусил ли брата своего на грубый поступок?»

А вечером, сидя на пороге хижины и глядя, как медленно погружается солнце в закатно-алые пески пустыни, он уже чувствовал в душе вечернюю тихость и думал, улыбаясь:

«Почему огорчился я? Судьба так разнообразна в своей щедрости, что вместо одного счастья дала мне другое. Чего желал я? Я желал дать брату моему возможность сделать доброе дело и тем подарить ему радость праздничную. И вот один подсунул мне дохлую мышь, а другой плюнул в сандалию. Но разве оба они не побежали потом домой, смеясь при мысли, как утром огорчусь я? Разве не подпрыгивали они, веселясь и ликуя, что смогли обидеть меня? И не должен ли я, слабый и нищий старик, быть бесконечно счастливым, что мог подарить брату своему хотя минуту светлой радости на его печальном жизненном пути?»

Так думал благочестивый старец, и, когда упало солнце в злато-пурпуровое ложе свое и, побледнев, погасли алые пески, встал Вендимиан, спокойный и радостный, и, воздев руки, благословил вселенную.

С тех пор, как зародилась письменная литература, в любую эпоху существовали писатели разного рода. Среди них были такие, чье творчество отразило в себе целый человеческий мир. Обладая глубоким, всепроникающим умом и талантом, они смогли создать произведения, которые прошли через века и до сих пор волнуют человека, поражают своей силой и мудростью.

Были писатели и другого рода — они скользили по поверхности жизни, хотя порой и пользовались популярностью у своих современников. Однако кто их сейчас знает? Они отжили свой век. Если бы сейчас стали издавать творения таких писателей, они могли бы вызвать у читателя лишь удивление и скуку.

И есть еще одна категория писателей. Они были популярны в свое время. Затем их по тем или иным причинам забыли. И вдруг, открыв случайно книжку такого писателя, вы делаете радостное открытие: этот писатель вам близок!

Пусть он не создал ничего эпохального. Не всем, как говорится, дано. Но он сумел подметить и выразить какие-то типические черты людей своего времени, признаки эпохи, и мы узнаем что-то новое о давно ушедших днях и как-то по-новому видим, казалось бы, до конца знакомые вещи.

Таким писателем была Надежда Александровна Тэффи, с чьими рассказами-читатель только что познакомился.

Она родилась в 1876 году в состоятельной интеллигентной семье. Ее отец — известный юрист, профессор А. В. Лохвицкий — был разносторонне образованным человеком, замечательным оратором и славился остроумием, которое, очевидно, и унаследовала Надежда Александровна.

Писать Тэффи стала уже будучи взрослым, сформировавшимся человеком. Первым ее произведением было стихотворение. Напечатал его журнал «Север» в 1901 году. Через несколько лет вышел сборник стихов «Семь огней». Но поэтические выступления не принесли успеха писательнице.

Совсем иное впечатление произвели юмористические рассказы Тэффи. Критика очень тепло встретила рождение нового юмориста, отмечала несомненное влияние на писательницу А. П. Чехова, что признавала и сама Надежда Александровна. Но у нее сразу определился свой почерк, приемы, стиль. Тэффи, в отличие от многих юмористов, не выдумывает смешные положения, чтобы получить комический эффект. Она подмечает действительно смешное в жизни, в повседневной будничной обстановке, во взаимоотношениях людей. Наблюдательность писательницы поистиие изумительна, а ее умение представить вещи и людей с совершенно неожиданной стороны, с какой мы никогда их не воспринимали, покоряет читателя.

За короткий срок Тэффи выпустила несколько сборников рассказов и пьес. Особого расцвета достиг ее талант, когда она сотрудничала в «Сатириконе», а потом в «Новом сатириконе». О лучших рассказах Тэффи, напечатанных в «Сатириконе», И. А. Бунин писал, что они написаны «здорово, просто, с большим остроумием, наблюдательностью и чудесной насмешливостью».

Круг тем писательницы весьма многообразен. Ее интересуют и бытовые ситуации, и социальные проблемы, и человеческая психика, и политическая обстановка.

Разумеется, не все рассказы Тэффи равноценны. Но в наиболее удачных она несколькими штрихами, несколькими словами могла передать внутренний мир человека, заглянуть в душу и показать ее нам.

Тэффи видела противоречия и мерзости жизни царской России, нищету и бесправие трудящихся и сытое самодовольство власть имущих.