Предшественники Шекспира - Страница 12

Своими мастерскими сценами изъ народной жизни Гейвудъ положилъ начало англійской народной комедіи; въ его произведеніяхъ англійская драма пришла повидимому къ сознанію, что служеніе реальнымъ потребностямъ жизни есть задача достойная драматурга. Въ какой степени важность этого рѣшительнаго обращенія къ реальному было сознаваема самимъ Гейвудомъ — рѣшить трудно. Весьма вѣроятно, что, подобно живописцамъ фламандской школы, Гейвудъ не считалъ себя реформаторомъ въ искусствѣ и во всякомъ случаѣ не подозрѣвалъ всѣхъ плодотворныхъ послѣдствій принятаго имъ направленія. "Кто же могъ предполагать въ то время — говоритъ Прудонъ въ своемъ сочиненіи объ Искусствѣ — что смѣлая мысль представить простыхъ людей за ихъ ежедневнымъ дѣломъ, придавая особый блескъ и точность отдѣлкѣ — есть самая великая мысль, которая когда либо приходила въ голову художника". Впрочемъ вопросъ о томъ, какъ относился Гейвудъ къ своимъ произведеніямъ, весьма важный для его біографіи, нисколько не мѣняетъ сущности дѣла. Для насъ важно, что сѣмя, сознательно или безсознательно брошенное Гейвудомъ, принесло плодъ, что живительная струя реализма, привитая имъ англійской драмѣ, не изсякла на безжизненной почвѣ моралите, но оплодотворила ее собою и понемногу преобразовала самыя моралите въ настоящую комедію нравовъ. Какимъ образомъ совершилось это преобразованіе съ одной стороны подъ вліяніемъ интерлюдій Гейвуда, съ другой, при посредствѣ литературныхъ традицій классической древности, — мы увидимъ въ слѣдующей главѣ; а теперь, разставаясь съ Гейвудомъ, скажемъ нѣсколько словъ о художественныхъ достоинствахъ его произведеній.

Общераспространенное мнѣніе о Гейвудѣ то, что талантъ его былъ чисто внѣшній, что онъ обладалъ въ значительной степени чутьемъ дѣйствительности и способностью ея вѣрнаго изображенія, но что онъ не былъ въ состояніи возвыситься до созданія цѣльныхъ комическихъ характеровъ и типовъ. Ульрици, который можетъ быть названъ представителемъ этихъ ходячихъ мнѣній въ наукѣ, утверждаетъ, что интерлюдіи Гейвуда суть только копіи отдѣльныхъ личностей и происшествій, исключающія всякую мысль объ обобщеніи; это очерки съ натуры безъ малѣйшей примѣси идеальнаго элемента, вѣрныя отображенія извѣстныхъ чертъ его времени, но лишенныя всякой художественной отдѣлки ⁸⁷). Съ перваго разу кажется не совсѣмъ яснымъ, что хочетъ сказать авторъ, упрекая Гейвуда въ отсутствіи идеальнаго элемента. Если подъ именемъ идеальнаго элемента въ комедіи слѣдуетъ разумѣть работу творческой фантазіи надъ массой реальныхъ наблюденій, комбинированіе ихъ въ живые и цѣльные комическіе типы, то въ этомъ отношеніи произведенія Гейвуда могутъ удовлетворить самыхъ взыскательныхъ судей. Герои его интерлюдій могутъ быть съ полнымъ правомъ названы его созданіями. Они не суть — какъ насъ хочетъ увѣрить Ульрици — фотографическія копіи съ живыхъ лицъ, видѣнныхъ Гейвудомъ; при всей своей индивидуальности, они — лица родовыя, собирательныя и, можно сказать, идеальныя. Оттого, не смотря на нѣсколько сотъ лѣтъ, отдѣляющихъ ихъ отъ насъ, мы и теперь живо чувствуемъ ихъ типичность и жизненную правду. Простодушный рогоносецъ Джонъ и его воинственная половина, пройдоха-попъ, прикрывающій личиной благочестія и пастырскаго долга свои похотливыя наклонности, краснобай Pardoner и веселый плутъ Разнощикъ, — всѣ эти лица стоятъ передъ нами, какъ живыя, именно благодаря тому, что Гейвудъ не ограничился внѣшней копировкой ихъ словъ и дѣйствій, но съумѣлъ заглянуть въ ихъ душу и извлечь оттуда общія и неизмѣнныя черты ихъ человѣческой природы. Сѣмя, брошенное Гейвудомъ потому и принесло обильные плоды, что онъ самъ былъ высоко-художественнымъ представителемъ провозглашеннаго имъ направленія, что его произведенія могли служить прекрасными образцами для подражанія. Интерлюдіи Гейвуда служили указателемъ пути, по которому должна была пойти англійская драма, если ей суждено было когда-нибудь разорвать облекавшіе ее теологическіе туманы и, послѣ многовѣковыхъ блужданій, выбраться наконецъ на настоящую, торную и необозримую дорогу.

Выше было замѣчено, что интерлюдіи Гейвуда знаменуютъ собой побѣду свѣтской, народно-бытовой стихіи надъ религіозными мотивами мистерій и мистико-аллегорическимъ содержаніемъ моралите. Представляя собой, такъ сказать, поворотный пунктъ въ исторіи англійскаго театра, онѣ даютъ намъ удобный случай бросить общій взглядъ на пройденный имъ путь и подвести итоги участію народно-бытовой стихіи въ развитіи англійской драмы. Говоря о развитіи драмы, нужно строго различать вопросъ формы отъ вопроса содержанія. Конечно, если смотрѣть на дѣло исключительно съ формальной стороны, то, пожалуй, можно прійти къ заключенію, что послѣ того какъ изъ литургическихъ элементовъ выработалась мистерія, никакого дальнѣйшаго прогресса въ области средневѣковой драмы не существовало и слѣдовательно нѣтъ никакой надобности писать ея исторію. Нельзя-же въ самомъ дѣлѣ считать прогрессомъ замѣну мираклей циклическими мистеріями или живыхъ лицъ безжизненными аллегорическими тѣнями и видѣть въ трехъ типическихъ формахъ средневѣковой драмы — мистеріяхъ, моралите и интерлюдіяхъ — возникшихъ, какъ мы видѣли, совершенно независимо другъ отъ друга, три необходимыя ступени ея органическаго развитія? Но если, оставивъ въ сторонѣ случайныя формы драмы, зависѣвшія отъ преобладающихъ въ литературѣ вкусовъ и повѣтрій, взглянуть на нее со стороны ея содержанія, если имѣть постоянно въ виду задачу драматическаго творчества, состоящую, по выраженію Шекспира, въ томъ, чтобъ быть вѣрнымъ отраженіемъ дѣйствительности: показать добродѣтели ея собственныя черты, пороку его собственный образъ, изобразить душу и тѣло времени, его форму и характеръ, (Hamlet Act III. Sc. II), то и средневѣковой драмѣ нельзя отказать въ постоянномъ движеніи впередъ. Сущность развитія средневѣковаго театра состояла въ постепенномъ высвобожденіи его изъ подъ церковной опеки, въ возрастающемъ преобладаніи свѣтскихъ, реальныхъ, человѣческихъ интересовъ надъ интересами церкви и ея теологической морали. Въ этой многовѣковой борьбѣ условныхъ идеаловъ драмы съ ея, постепенно выясняющимися, вѣчными задачами, большое значеніе принадлежитъ народно-бытовому элементу, въ природѣ котораго искони лежало инстинктивное стремленіе къ реальному, исконная потребность правдиваго изображенія дѣйствительности. Живая народно-бытовая струйка, просачивающаяся, подобно подпочвенной водѣ, то тамъ, то сямъ въ мистеріяхъ, въ концѣ концовъ не только помутила кристальную гладь ихъ эпическаго міросозерцанія, но измѣнила самыя задачи драмы и, разрушивъ китайскую стѣну, отдѣлявшую столько вѣковъ драму отъ окружающей дѣйствительности, въ интерлюдіяхъ Гейвуда и его послѣдователей, сама превратилась въ широкую и свѣтлую рѣку, отражающую въ себѣ всѣ существенные вопросы, всѣ животрепещущія явленія современной жизни.

Въ концѣ XV и началѣ XVI в. въ умственной жизни западной Европы чувствуется особое, небывалое дотолѣ, оживленіе. Къ этому времени, словно къ заранѣе назначенному пункту, стекаются отовсюду элементы умственнаго и соціальнаго обновленія: окончательное паденіе феодализма и тѣсно съ нимъ связанное установленіе прочнаго государственнаго порядка, открытіе Америки и морскаго пути въ Индію, изобрѣтеніе книгопечатанія, возрожденіе наукъ и наконецъ религіозная реформа. Шумъ движенія не умолкаетъ ни на минуту; вездѣ видна усиленная дѣятельность, жгучая жажда знанія, судорожное желаніе поскорѣе разорвать оковы духовной тираніи, стѣснявшія въ продолженіе многихъ вѣковъ всѣ порывы человѣчества къ болѣе разумному существованію. Хотя проявленія этого великаго умственнаго движенія весьма разнообразны, однако они сами собой группируются вокругъ двухъ центральныхъ пунктовъ, двухъ взаимно-условливающихъ другъ друга идей — Возрожденія и Реформы. Подъ совокупными ударами этихъ двухъ великихъ факторовъ новой цивилизаціи колеблется и рушится, повидимому крѣпко сколоченное, зданіе средневѣковой вѣры и науки. Борьба ведется почти одновременно на двухъ почвахъ, и побѣды гуманизма подготовляютъ собою успѣхи реформаціи. Мы не имѣемъ намѣренія слѣдить за всѣми фазисами этой многознаменательной борьбы старыхъ культурныхъ началъ съ новыми, исписавшей страницы исторіи безсмертными подвигами; для нашей цѣли достаточно показать, какимъ образомъ великое умственное движеніе XVI в. отразилось на содержаніи и формѣ англійской драмы.