Председатель (СИ) - Страница 53

Нет. Теперь я отчётливо слышал сдавленное мычание где-то впереди за деревьями. И, похоже, что мои попутчики тоже услышали, так что мы втроём рванули на звук.

И очень скоро я заметил, как мелькнула чья-то одежда за одним из особенно толстых деревьев.

Я ускорился и вскоре стал свидетелем отвратительной картины, как Грядкин бессовестно лапает Марию, зажимая ей рот ладонью.

Кофта девушки была порвана, а в её глазах отражался настоящий ужас. Но, к своему облегчению, я понял, что ничего непоправимого ещё не произошло.

Заметив, как я приближаюсь, преступник сначала застыл, а затем убрал руки и поднял их вверх. Воспользовавшись этим, Мария закричала и, спотыкаясь, побежала прочь от насильника. Я поспешил к ней и подхватил под руки, когда она поскользнулась на траве и почти упала.

— Вы всё не так поняли, товарищи! — закричал Грядкин.

— Он врёт! Врёт! — всхлипывая шептала Мария.

А я разрывался между желанием успокоить девушку и врезать этой твари-недофотографу по его лживой харе.

А вот у моих попутчиков такой дилеммы не было, так что я с удовольствием наблюдал, как Иван, подбежав вплотную к насильнику, отвесил ему смачную оплеуху, а потом впечатал кулаком прямо в центр его рожи.

Анатолий заорал и схватился за нос, из которого уже текла струйка крови. Кажется, драться он и не собирался. Только вопил как бешеный:

— Вы что творите?! Филатов, мать твою! Останови этих придурков.

Тем временем к нему уже подбежал Андрей и добавил ещё тумаков, а Грядкин так ничего и не понял, продолжая возмущённо кричать и даже угрожать:

— Да я про вас такую статью напишу! Озверели вы что ли! Девка сама хотела, а потом передумала! Я здесь не причём.

Мария всё это время только рыдала в голос, вцепившись в меня, как в спасательный круг. От слов насильника, она затряслась ещё сильнее. Вот же сволочь!

Солидарные со мной Иван с Андреем врезали ему ещё несколько раз.

— Связываем его, товарищи, — наконец, решил я вмешаться в этот самосуд.

Как бы мне не хотелось прибить его на месте, позволить себе такое мы не могли.

— Вы ещё пожалеете! В тюрьму поедете все трое, вот увидите!

— Надо бы кляп ему какой придумать, эти крики начинают надоедать, — задумчиво произнёс я.

— Эт легко! — тут же отозвался Иван и одним резким движением оторвал у Грядкина кусок рубашки, а затем грубо затолкал ему эту ткань в рот.

Я кивнул.

— Вот так-то лучше! Ведите его в машину.

Второй раз говорить не пришлось. Мужики потащили почти не сопротивляющегося Грядкина к дороге, а я обратился ко всё ещё плачущей Лукиной:

— Мария Никаноровна, не беспокойтесь, вас никто не тронет.

Она подняла на меня глаза и попыталась что-то сбивчиво пояснить:

— Я... он... должны быть ещё люди. Он сказал, что будет много фотографий с колхозниками и попросил меня тоже прийти. Я не хотела... ничего такого... Он врёт!

Я снова заговорил самым тёплым и успокаивающим тоном на какой был способен:

— Никто ему и не верит. Не беспокойтесь. Давайте вернёмся в деревню? Скоро приедет милиция.

Она кивнула, и мы пошли вслед за мужиками. А потом Мария переспросила:

— Милиция? Но как вы узнали? Да и он ведь не успел...

Блин. Кажется, это не самый удачный момент, чтобы поведать ей о расчленёнке. Девушка только начала приходить в себя. Поэтому я решил немного приврать:

— На этого товарища поступало много жалоб и от других колхозниц.

— А, вот как, — коротко ответила она и замолчала, чтобы снова заговорить только когда мы вышли к дороге, — товарищ, председатель, можно я не поеду в одной машине... с этим...

— Боюсь, что тогда не смогу вас проводить, я ведь за рулём. Мария Никаноровна, вы уверены, что сами дойдёте до деревни?

Она быстро закивала:

— Да, конечно. Я уже в порядке.

— Так мы проводим, товарищ председатель, — вмешался в разговор Андрей Попов, — мы так этого козла упаковали, что он на заднем сидении доедет и без присмотра, не развяжется.

— Не беспокойтесь, — начала было Лукина, но Иван не дал ей договорить.

— Это ты не беспокойся. Мы хоть и не знакомы, но в обиду не дадим.

— Всё правильно, — подтвердил я, открывая водительскую дверь и забираясь внутрь машины, — Мария Никаноровна, позвольте им вас проводить, на всякий случай.

— Хорошо... простите, я не имела в виду, что не доверяю, — Мария хоть и пыталась теперь держаться уверенно, но я видел, что она всё ещё не в себе, — и спасибо. Если бы не вы, не знаю, что бы было... — её голос дрогнул.

— Даже не думайте об этом. Возвращайтесь домой, скорее. И ждите. Возможно милиции понадобятся ваши показания.

Мы попрощались, и я поехал в правление. Половину дороги Грядкин что-то мычал на заднем сидении, но я не обращал на него никакого внимания. И, в конце концов, он смирился со своим положением и затих.

А через несколько часов приехал Огурцов. Да не один, а с целым нарядом милиционеров из областного центра. С частью из них я был знаком ещё по делу Николая и мародёрского золота, но встречались и новые лица. Кроме того, я понял, что появления КГБ тоже не избежать.

Впрочем, всё равно кто. Лишь бы побыстрее забрали этого ублюдка из моего колхоза. И так весь день насмарку.

Телефон просто разрывался. Такое ощущение, что мне успела позвонить каждая собака в Калуге и окрестностях. Я даже имел «удовольствие» пообщаться с отцом и матерью Грядкина, которые недвусмысленно предлагали мне лжесвидетельствовать о том, что фотографии с расчленёнкой его сыну кто-то подкинул. Кажется, они совсем уж впали в отчаянье, раз просили меня о подобном.

Особенно грустно было слышать женщину. Она совершенно отказывалась верить, что что-то такое могли найти у её сына. А в конце концов и вовсе начала угрожать связями мужа, что он дескать позвонит куда следует, и это я сяду, а не её Толенька.

В итоге я просто положил трубку. Грядкин старший, конечно, товарищ влиятельный в пределах области. Но тут дело такое серьёзное, что замять его уже никак не получится. И слава богу. Не хватало ещё убийц покрывать.

К моему удивлению одним из свидетелей по его делу стала бабка Веры. Та самая знаменитая ведьма-травница. Оказывается, главной целью нашего корреспондента была вовсе не статья про Новый Путь, а посещение Раисы Петровны.

Я чуть не заржал, когда она на голубом глазу сообщила следователю, что «Стручок у него завял». А потом рассказала, что лечение шло успешно и, видимо, «зачесалось».

Сначала то, конечно, смешно было. А потом я задумался, уж не поэтому ли он девок убивал, что по нормальному с ними не мог? Впрочем, даже если так, всё равно ублюдка не жалко.

Со всей этой суматохой, я даже не успел нормально поговорить с Марией. Меня беспокоило её состояние, хотя при милиции она держалась молодцом. Но я боялся, что после этого она полностью замкнётся в себе. Горбаков и так, помнится, говорил недавно, что она нелюдимая совсем.

В общем, на следующий день, я первым делом поехал на животноводческую ферму, где нашёл Марию на конюшнях.

К моему облегчению, она даже улыбалась, расчёсывая одну из лошадок.

— Рад видеть вас в хорошем настроении, — начал я, подходя ближе.

Девушка перевела на меня взгляд, и уже по нему я заметил, что не всё так радужно. В глубине её больших зелёных глаз притаилась грусть.

— Здравствуйте, товарищ председатель, — поздоровалась она, — да разве можно без улыбки к животным подходить? Они же всё понимают. Особенно такие умные, как лошади.

Я потрепал кобылу по холке.

— Вы, конечно, правы. Но, если постоянно держать печаль в себе и притворяться, что всё хорошо, когда на душе кошки скребут, то долго вы так не протянете.

Она пожала плечами.

— Но и много думать о плохом тоже бесполезно. Боюсь, если начну, то уже не смогу остановиться. Знаете... — она замолчала.

Я вопросительно поднял бровь, и, спустя несколько секунд, Мария снова заговорила:

— В последнее время я всё чаще думаю, что вообще не хочу иметь дел с людьми. Каждый раз одно и то же. Я не понимаю, почему люди с хорошей работой... или даже обличённые властью, такие гнилые внутри? — она осеклась, — ой, простите, я не имею в виду никого конкретного, но...