Предложенные пути к свободе - Страница 5

«Г-н Бротон, мировой судья графства, заявил как председатель митинга, состоявшегося в Ноттингемском городском доме 14 января 1860 года, что среди той части городского населения, которая занята в кружевном производстве, царят такие нищета и лишения, которых не знает остальной цивилизованный мир… В 2, 3, 4 часа утра 9–10-летних детей отрывают от их грязных постелей и принуждают за одно жалкое пропитание работать до 10, 11, 12 часов ночи, в результате чего конечности их отказываются служить, тело сохнет, черты лица приобретают тупое выражение, и всё существо цепенеет в немой неподвижности, один вид которой приводит в ужас».

«Перед лондонским большим жюри предстали три железнодорожных рабочих: кондуктор пассажирского поезда, машинист и сигнальщик. Большая железнодорожная катастрофа отправила сотни пассажиров на тот свет. Причиной несчастья послужила небрежность железнодорожных рабочих. Они единогласно заявляют перед лицом присяжных, что 10–12 лет тому назад их работа продолжалась всего 8 часов в сутки. В течение же последних 5–6 лет рабочее время довели до 14, 18 и 20 часов, а при особенно большом наплыве пассажиров, например в разгар сезона экскурсий, оно часто продолжается без перерыва 40–50 часов. Но они, железнодорожные рабочие, обыкновенные люди, а не циклопы. В известный момент рабочая сила их отказывается служить. Они впадают в состояние оцепенения, голова перестаёт соображать, глаза — видеть. Вполне „респектабельный британский присяжный“ отвечает на эти показания приговором о передаче дела, квалифицируемого как убийство, в более высокую инстанцию, и в дополнительном пункте мягко выражает благочестивое пожелание, чтобы господа железнодорожные магнаты капитала в будущем проявляли бо́льшую щедрость при покупке необходимого количества „рабочих сил“. И обнаруживали большее „воздержание“ или „самоотречение“, или „бережливость“ при высасывании купленной рабочей силы».

«В последние недели июня 1863 года все лондонские газеты поместили заметку под „сенсационным“ заголовком „Смерть исключительно от чрезмерного труда“. Речь шла о смерти 20-летней модистки Мэри Анн Уокли, работавшей в весьма респектабельной придворной пошивочной мастерской, которую эксплуатировала одна дама с симпатичным именем Элиз. Здесь вновь раскрылась старая, часто повторявшаяся история о том, что эти девушки работают в среднем по 16½ часов в сутки, а в сезон часто бывают заняты 30 часов без перерыва, причём изменяющая им „рабочая сила“ поддерживается время от времени определёнными дозами хереса, портвейна и кофе. Был как раз разгар сезона. Предстояло изготовить благородным леди роскошные наряды для бала в честь только что импортированной принцессы Уэльсской. Мэри Анн Уокли проработала без перерыва 26½ часов вместе с 60 другими девушками, по 30 человек в комнате, имевшей едва ⅓ необходимой кубатуры, причём спать им приходилось по две на одной постели в одной из тех вонючих конур, в которых спальня отгораживается посредством дощатых переборок. И это была одна из лучших модных мастерских Лондона. Мэри Анн Уокли заболела в пятницу, а умерла в воскресенье, не успев даже, к великому изумлению г-жи Элиз, закончить последнее бальное платье. Врач, г-н Киз, вызванный слишком поздно к её смертному одру, показал перед присяжными по осмотру трупов без обиняков:„Мэри Анн Уокли умерла вследствие чрезмерно продолжительного труда в переполненной мастерской и вследствие того, что она спала в слишком тесном, плохо проветриваемом помещении“.Чтобы дать врачу урок хорошего тона, присяжные в ответ на его показания заявили:„Она умерла от удара, но есть основание опасаться, что её смерть могла быть ускорена чрезмерным трудом в переполненной мастерской и т.д.“Наши „белые рабы“, воскликнул по этому случаю „Монин Ста“, орган господ фритредеров Кобдена и Брайта, „наши белые рабы зарабатываются до могилы и гибнут и умирают без всякого шума“».

«Эдуард Шестой: статут первого года царствования, 1547-го, предписывает, что всякий отказывающийся работать должен быть приговорён к рабству у лица, донёсшего о его тунеядстве. Хозяину держать раба на хлебе и воде, разреженном бульоне и мясе по своему усмотрению. Он вправе принуждать к какому угодно труду, даже гадкому, при помощи бичей и цепей. Двухнедельное отсутствие раба даёт основание для пожизненного рабства и ношения на лбу или сзади клейма с буквой „Эс“. За троекратный побег казнь, как за уголовное преступление. Раб годен к продаже хозяином, передаче хозяином по наследству, отпущению хозяином на рабство, наподобие всякого движимого имущества или скота. Покушение на хозяина карается смертью. Мировым судьям предписано преследовать злоумышленников. Трёхдневное тунеядство чревато высылкой на место рождения, нанесением калёным железом буквы „Ви“ на грудь, эксплуатацией в цепях, например, на улицах. При сообщении тунеядцем ложного места рождения — пожизненное рабство у людей или муниципалитета тех мест с ношением клейма „Эс“. У каждого человека право на детей тунеядцев, взятых как подмастерья, до 24-летия у мальчиков и 20-летия у девочек. В случае побега рабство до указанного возраста с оковами, бичеванием и пр. по усмотрению хозяев. Для простоты и спокойствия разрешается в таких случаях оковывать шею-конечности железным кольцом. Последняя часть статута позволяет некоторым беднякам работу на поящих, кормящих и дающих работу. Подобные приходские рабы сохранились в Англиии до девятнадцатого века под названием „раундсмэны“».

Целые страницы, целые главы таких примеров приводятся для иллюстрации фаталистической теории, которую Маркс выставляет плодом строгих умозаключений. В пылком рабочем читателе они возбуждают ярость, а в не растерявшем великодушия и справедливости собственнике капитала — непереносимый стыд.

Под занавес тома очень краткая главка «Историческая тенденция капиталистического накопления» — единственный проблеск надежды среди ужасов современности:

«Когда этот процесс превращения достаточно разложил старое общество вглубь и вширь, когда работники уже превращены в про­летариев, а условия их труда — в капитал, когда капиталистический способ производства становится на собственные ноги, тогда даль­нейшее обобществление труда, дальнейшее превращение земли и других средств производства в общественно эксплуатируемые и, следовательно, общие средства производства и связанная с этим дальнейшая экспроприация частных собственников приобретают новую форму. Теперь экспроприации подлежит уже не работник, сам ведущий самостоятельное хозяйство, а капиталист, эксплуати­рующий многих рабочих.

Эта экспроприация совершается игрой имманентных законов самого капиталистического производства, путём централизации капиталов. Один капиталист побивает многих капиталистов. Рука об руку с этой централизацией, или экспроприацией многих капи­талистов немногими, развивается кооперативная форма процесса труда в постоянно растущих размерах, развивается сознательное техническое применение науки, планомерная эксплуатация земли, превращение средств труда в такие средства труда, которые допу­скают лишь коллективное употребление, экономия всех средств производства путем применения их как средств производства комбинированного общественного труда, втягивание всех народов в сеть мирового рынка, а вместе с тем интернациональный характер капиталистического режима. Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого процесса превращения, возрастает масса угнете­ния, рабства, вырождения, эксплуатации, но вместе с тем растёт и возмущение рабочего класса, который постоянно увеличивается по своей численности, который обучается, объединяется и организуется механизмом самого процесса капиталистического производства. Монополия капитала становится оковами того способа производ­ства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьёт час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют».