Предатель. После развода (СИ) - Страница 40

— А потом мне прикладывать к твоим синякам лед?

— И много-много, — жарко выдыхает в мои губы, — ворчать.

Приоткрываю губы в готовности, что он сейчас на меня, как дикий зверь накинется, но встает на ноги. Я аж задыхаюсь от возмущения.

— Тут плесень, — рывком поднимает меня за подмышки и затем играючи перекидывает на плечо.

Я удивленно и сдавленно крякаю, выпуская из себя воздух. Он заносит меня в раскройную комнату и ловко усаживает на край стола. Обнажает зубы в улыбке и тянется к ширинке моих брюк:

— Надо проверить этот стол на прочность.

Я скидываю туфли, чтобы Герману было удобнее стянуть с меня брюки:

— Согласна, — отвечаю я без смущения и стыда, — но пока у меня жалоб на него нет.

Герман въедается в мои губы. Торопливо расстегивает пуговицу и молнию ширинки, а после он резко, когда я чуток приподнимаюсь, срывает с меня брюки вместе с трусиками.

Он пожирает меня, и его рот накрывают то губы, то подбородок, то шею. Мой протяжный стон, и он во мне.

Долгожданный, желанный, нетерпеливый и горячий.

Его поцелуи и плавят, и обжигают. Царапаю его спину через тонкую рубашку, и его движения становятся резче и грубее.

Я соскучилась и раскрываюсь перед Германом без остатка и ничего не утаиваю. Принимаю его всего. Со стонами, хриплыми выдохами и закатанными глазами.

Я кричу, когда меня накрывает первая волна удовольствия, и растворяюсь в глубокой пульсации внутри меня. Я исчезаю и вновь взрывом возвращаюсь в объятия Германа. который с рыком вжимается в меня.

— Никуда теперь не отпущу, — поддевает влажными губами мое ухо и трется щекой о мой висок. — Ты моя. И всегда была моей.

— Я знаю, — закрываю глаза. — Знаю.

Глава 62. И что бы ты без меня делал?

— Так, рожу не криви, — Герман строго смотрит на Борьку, который недовольно закатывает глаза, когда моя мама нас щелкает. Получает слабую и шутливую оплеуху. — Вот шалопай.

— Ну, опять будут фотографии, где Борька рожи корчит, — мама вздыхает.

— Мне тут скучно.

— Зато я красавица, — Афинка выходит вперед, вертится вокруг своей оси и улыбается.

Она сегодня у нас клубничка: красное платье с вышитыми черными крапинками, зеленый беретик из сложенных тканевых листочков.

— Пошли, красавица, — устало вздыхает Борька, берет ее за руку, и они чинно идут к выходу, что ведет на подиум. — Мы сегодня с тобой — гвоздь программы, блин.

Борьке тоже не повезло.

Его безумная мамка тоже его нарядила. Только он у нас сегодня — юный дачник в синем рабочем комбинезоне, высоких сапогах, соломенной шляпе и желтой рубашке с закатанными рукавами.

Да, я все-таки решила запустить дачную моду. По большей части для развлечения и в шутку.

— Господи, — шепчет рядом моя помощница Кариша, прижав папочку к груди, и мечтательно провожает взглядом Борьку и Афинку. — Я не хотела детей, а теперь вот подумала… хочу. Ну, такие сладкие.

— Только глаза от этих сладких ягодок дергаются, — мама с улыбкой прячет смартфон в карман платья и торопливо нас покидает. — Все, я пошла в зал. Хочу на ягодку нашу и дачника-удачника из зала посмотреть, — оглядывается на Каришу, — тебе бы сначала найти от кого ягодок рожать, милая.

Карина как-то печально смотрит на мою маму:

— Так было бы время их искать.

— Это в твой огород камень, — Герман пихает меня в бок. — Это ты мешаешь Карине искать мужика.

Карина в испуге смотрит на меня и шепчет:

— Я не это хотела сказать, — крепче прижимает к груди папку. — Я не жалуюсь, нет.

— В отпуск тебе, наверное, пора, — киваю я.

Кариан округляет глаза:

— Вы меня увольняете?

— Госоподи, да почему ты так решила? — охаю я.

— По взгляду…

— По какому взгляду? — смотрю на Германа. — Что у меня не так со взглядом? Он же у меня обычный. Дружелюбный, милый, добрый…

Кошусь на Карину, которая неловко и боязливо улыбается, будто не согласна со мной.

— Короче, — цокаю я. — Я тебе просто в отпуск отправлю. Со злым взглядом. В отпуск, Карина. Ага?

— Ага, — пятится и убегает в другой конец зала к моделям и визажистам.

— Что не так с моим взглядом? — опять пристаю к Герману со сложным вопросом. — Я не понимаю. Нормально я смотрю.

— Все в порядке, — он приобнимает меня и целует в висок. — Такой взгляд и должен быть для подчиненных. Властным, жестким и не терпящим возражения. Пойдешь в отпуск и точка.

Поднимаю на него лицо и вздыхаю:

— Я в прошлый раз Карише про премию сказала, и она расплакалас. Реально расплакалась. Может, это с ней что-то не так, а не со мной?

— Может быть, — соглашается Герман, — но она так долго с тобой продержалась…

— Ну, с прибабахом чуток и ладно, — прижимаюсь к Герману и на секунду утыкаюсь ему в грудь, чтобы вдохнуть его терпкий парфюм.

Слышу щелчок камеры.

Отстраняюсь, и мимо деловито проходит фотограф, небрежно придерживая у живота камеру.

— Кажется, у нас будет новая фотография, которую мы обязательно повесим на стену, — Герман одобрительно хмыкает вслед фотографу.

— Он нас сфотографировал?

— Да, пока ты меня нюхала.

— Блин, Гера, — слабо бью его по плечу, резко отстранившись. — Не нюхала я тебя.

— Нюхала, и я теперь точно не сменю парфюм

Вновь к нему прильнув, заглядываю в его глаза. Пока Карина следит за работой визажистов и выходом моделей на подиум, я любуюсь мужчиной, с которым на днях во второй раз расписалась в ЗАГСе. Скромно, без эпатажа, но в кругу семьи, от которой Герман получил порции угроз.

Его же родители постояли рядышком, повздыхали и сказали:

— В третий раз не придем.

Тоже своего рода угроза и предостережение, что больше никто нас не поймет, если решим разбежаться.

— Фиса, не смотри на меня так, — сдавленно отвечает Герман. — Пожалей меня.

Расплываюсь в ехидной улыбке:

— Больно?

— Да, больно.

У врача был. У того же самого, который ему вазектомию сделал, и его опять порезали, развязали и строго порекомендовали половой покой хотя бы на неделю.

— Ты сам виноват, — похлопываю его по щеке.

— Я и не спорю, — озирается по сторонам, — где-то я тут видел ведерко с шампанским и льдом.

— Вон, — указываю на один из длинных столова у панорамный окон.

— Миледи, я вас оставлю, — чмокает меня в лоб и напряженно шагает к столу.

Закусив губы, наблюдаю, как он вытаскивает бутылку из ведерка со льдом, а потом с этим самым ведерком шагает прочь.

Исчезает в коридоре.

Через несколько минут, когда я я вступаю в диалог с одним из визажистов, чтобы обсудить дальнейшее сотрудничество, в кармане платья вибрирует телефон.

Пришло сообщение от Германа.

“Я тебе потом за всю отомщу, Фиса. За каждую твою провокацию.”

Следом летит второе сообщение:

“Я хорошенько постараюсь для третьей ягодки. Не сомневайся”

А потом еще одно сообщение:

“Лед не помогает”.

Пишу ему в ответ:

“Представь, что у тебя сейчас на твоих опухших колокольчиках сидит жирная пупырчатая жаба”.

Молчание в несколько минут, и я получаю ответ:

“Фу, Фиса, но помогло”.

“И что бы ты без меня делал?”

Эпилог

—Веня, — Афинка наклоняется к братику, который слюни пускает, удивленно скосив на сестру глаза, — а скажи… — четко проговаривает свое имя по буквам, — А-Ф-И-Н-А.

Веня удивленно округляет глаза, открывает рот и улыбается, неразборчиво агугнув. Афинка орет:

— Мама! Мама! Мама! Он назвал меня по имени! Назвал! — тихо обращается к братику. — Ты мой молодец.

Веня крякает и смеется, засучив ножками и ручками. Нравится ему быть молодцом. Он опять что-то агукает, и Афинка верещит:

— Мама, ты слышала?! Слышала?!

— Да, блин, все слышали, — бурчит с дивана Борька. — Фишка, не ори, — накрывает голову подушкой, — один ночью орет, вторая днем, а потом я двойки получаю.

— Ты на брата и сестру не спихивай свои двойки, — недовольно отзываюсь я, распарывая в кресле у окна зеленые штанишки, которые с недосыпа сшила неправильно. — Отвечай за свои двойки, как мужчина.