Преданная - Страница 11

– Вы куда-то собираетесь, – пыхтит Калеб на бегу. – Ты и еще кто-то с тобой.

– Да.

– Моя сестра тоже?

Вопрос вызывает во мне такую ярость, что никаких ругательств недостаточно. Приходится со всей силы врезать ему кулаком по уху. Он дергается и втягивает голову в плечи, ожидая второго удара. Интересно, похож ли я сейчас на своего отца, когда он бил меня?

– Она тебе не сестра, – говорю я. – Ты предал ее. Ты пытал ее. Забрал у нее то единственное, что у нее оставалось, – ее семью. И для чего? Для того, чтобы сохранить секреты Джанин и самому остаться целым и невредимым? Ты жалкий трус.

– Я не трус, – возражает Калеб. – Я знал, что если…

– Давай ты будешь держать свой рот на замке, ладно?

– Хорошо, – соглашается он. – И все же, куда ты меня тащишь? Ты прекрасно мог бы убить меня и здесь.

Я не отвечаю. Краем глаза замечаю движение позади нас на тротуаре. Кладу руку на пистолет, но тень исчезает в щели. Вновь тяну за собой Калеба, и мы продолжаем бег, но теперь я все время прислушиваюсь, не раздадутся ли чьи-нибудь шаги. Под ногами хрустят осколки стекла. Вижу мелькающие по сторонам темные здания и уличные указатели, болтающиеся на петлях, как неопавшие осенние листья.

Наконец, мы добираемся до станции, где должны сесть в поезд. Веду Калеба к металлической лестнице, по которой мы поднимаемся на платформу. Издалека приближается поезд, совершающий свой последний рейс по городу. В детстве поезда казались мне частью природных сил, живых и могучих, продолжающих свой путь независимо от того, что происходит в городе. Теперь это перестало быть тайной для меня, но значит очень многое: мой первый поступок в качестве лихача состоял в том, чтобы на ходу прыгнуть на крышу вагона. Так что поезда являлись для меня источником свободы, они дали мне силу и свободу.

Думая об этом, я перочинным ножом разрезаю шнур на запястьях Калеба и крепко держу его за руку.

– Ты еще не забыл? – говорю я.

Он расстегивает куртку и бросает ее на землю:

– Знаю.

Бежим по изношенным доскам платформы, рядом с открытой дверью последнего вагона. Калеб никак не может дотянутся до поручня, и мне приходится подсаживать его. Он спотыкается, но успевает подтянуться и заскакивает внутрь. Из-за него мне приходится бежать дальше, но я успеваю ухватиться за поручень. Мои мышцы едва выдерживают рывок.

Вижу Трис. Ее лицо слегка искажено кривой улыбкой. Черная куртка застегнута, капюшон надвинут на лицо. Она хватает меня за воротник, притягивает к себе и целует. Потом отстраняется и говорит:

– Всегда любила наблюдать за тобой.

Я усмехаюсь.

– Значит, вы все спланировали? – интересуется Калеб из-за моей спины. – Она что, собирается присутствовать при моей казни?

– Казни? – переспрашивает Трис, не удостаивая брата взглядом.

– Я ему сказал, что веду его на казнь, – отвечаю достаточно громко, чтобы и он расслышал. – Знаешь, типа того, что он сделал с тобой в штаб-квартире эрудитов.

– Я… Так это неправда? – его лицо, освещенное луной, вытягивается от изумления.

Я замечаю, что кнопки его рубашки застегнуты вкривь и вкось.

– Не совсем, – отвечаю ему. – На самом деле, я только что спас тебе жизнь.

Он начинает что-то говорить, и мне приходится прервать его.

– Подожди благодарить. Мы берем тебя с собой. За ограду.

Это именно то, чего он всеми силами пытался избежать, даже пожертвовал своей собственной сестрой. Так что это куда более подходящее наказание для него, чем смерть. Смерть слишком быстра, слишком надежна и неотвратима, а там, куда мы идем, ничего надежного нет.

Он выглядит испуганным, хотя и не настолько, насколько я надеялся. Мне кажется, я понимаю, о чем он сейчас думает. Он расставляет приоритеты: самое главное, это его жизнь; потом, его собственный комфорт и где-то на последнем месте люди, которых он, по идее, должен любить. А он такой подлый субъект, что не имеет даже понятия о том, насколько он подл. Его уже ничто не изменит. Вместо того, чтобы сердиться, я чувствую абсолютную безнадежность.

Я беру Трис за руку и веду ее в другой конец вагона, чтобы видеть, как город исчезает с глаз. Мы бок о бок стоим в открытых дверях, держась за поручни. Темные здания вырисовываются на фоне неба зубчатым силуэтом.

– Нас преследовали, – говорю я.

– Следует быть осторожнее, – откликается она.

– Где остальные?

– В первых вагонах, – отвечает Трис. – Я хотела побыть с тобой наедине.

Она улыбается, хотя мы должны быть серьезными.

– Я действительно буду скучать по городу, – произносит она.

– В самом деле? – удивляюсь я. – А по мне так пропади оно все пропадом.

– И там ничего не осталось, что тебе дорого? Ни одного хорошего воспоминания? – она пихает меня локтем в бок.

– Ладно, твоя взяла, – улыбаюсь я. – Ну, есть несколько.

– А есть какие-нибудь, не связанные со мной? – спрашивает Трис. – Как бы это ни звучало, ты понимаешь, что я имею в виду.

– Конечно, понимаю, – говорю я, пожимая плечами. – Фракция лихачей дала мне новую жизнь и под новым именем. Благодаря моему инструктору по инициации я стал Четыре. Это он дал мне имя.

– В самом деле? – она наклоняет голову. – Почему ты не познакомил меня с ним?

– Он мертв. Он был дивергентом, – я снова пожимаю плечами.

Но я не чувствую себя виноватым. Амар был первым, кто заметил, что я сам из дивергентов. Именно он помог мне скрыть это, но сам не сумел утаить свое отличие от других, за что и поплатился. Не говоря ни слова, она лишь прикасается к моей руке. Но я отшатываюсь.

– Сама видишь, слишком много плохих воспоминаний. Я готов все их оставить здесь.

Я чувствую себя опустошенным, но нет грусти, только облегчение. Эвелин остается в этом городе, как и Маркус, и все кошмары, дикие воспоминания и фракции, которые держали меня словно зверя в клетке, не давая мне жить. Я сжимаю руку Трис.

– Смотри, – и показываю на группу зданий вдалеке. – Там сектор альтруистов.

Глаза у нее какие-то отсутствующие, словно в глубине души она растерянна. Поезд стучит по рельсам, слеза скатывается по щеке Трис. Город исчезает во тьме.

Поезд замедляет ход. Мы приближаемся к ограде, и машинист – девушка-лихачка – дает нам понять, что скоро выходить.

Мы с Тобиасом сидим в дверях тамбура, колеса лениво перестукивают по рельсам. Он обнимает меня и, затаив дыхание утыкается носом в мои волосы. Я смотрю на него, вижу ключицу, выглядывающую из-под воротника рубашки, его чувственные губы. На душе у меня теплеет.

– О чем думаешь? – шепчет он мне на ухо.

Вздрагиваю от неожиданности. Сейчас я смотрела на него не так, как прежде. Такое чувство, что он только что поймал меня на чем-то недозволенном.

– Ни о чем. Почему ты спрашиваешь?

– Просто так.

Он еще теснее прижимается ко мне, я кладу голову ему на плечо. Глубоко вдыхаю холодный воздух. Солнце за день прогрело траву, и она по-прежнему пахнет летом.

– Мы около ограды, – ворчу я.

Действительно, здания исчезают, уступая место полям, на которых мерцают огоньки светлячков.

Позади нас, возле другой двери тамбура, скорчился, обняв коленки, Калеб. В какой-то момент наши глаза встречаются, и мне хочется заорать на него. Докричаться до самых темных глубин его души, чтобы, наконец, он услышал меня и понял, что натворил. Но вместо этого я просто смотрю ему в глаза. Он не выдерживает и отводит взгляд.

Я поднимаюсь на ноги, цепляясь за поручень. Тобиас и Калеб делают то же самое. Калеб норовит держаться позади нас, но Тобиас толкает его вперед, к самому дверному проему.

– Ты – первый. Прыгай по моей команде, – приказывает он. – Давай.

Он слегка понуждает Калеба, тот отрывается от порога вагона и исчезает во тьме. Тобиас прыгает следом. Я в вагоне одна.

Глупо жалеть о вещах, когда у тебя есть столько людей, по которым можешь соскучиться. Но я уже скучаю по этому поезду, как и по всем остальным поездам, возившим меня по моему городу с тех самых пор, как я достаточно осмелела, чтобы ездить на них. В последний раз провожу пальцами по шершавой стенке вагона, а затем прыгаю. Поезд движется очень медленно, а я, не рассчитав, отталкиваюсь слишком сильно, в результате, падаю, и сухая трава царапает мне руки. Поднимаюсь на ноги, пытаясь разглядеть в темноте Тобиаса и Калеба. Но прежде, чем нахожу их, слышу голос Кристины: