Праздник заклятий. Размышления о мезоамериканской цивилизации - Страница 42
Мы-то знаем: земля не принадлежит человеку, это он принадлежит земле. Нам известно: все взаимосвязано, как кровь, что соединяет всю семью. Все на свете связано.
Все, что случается с землей, настигает и ее сыновей. Не человек соткал ткань своей жизни: он лишь нитка в этой ткани. Все, что он сделает с нею, случится и с ним.
Но мы рассмотрим ваше предложение отправиться в резервацию, которую вы определили моему народу. Мы станем мирно жить в стороне от вас. Нам не важно, где провести остаток дней. Наши дети видели своих отцов, униженных поражением. Наши воины познали стыд; после разгрома они проводят дни без дела и цели и оскверняют свои тела сладкой пищей и крепкими напитками. Какая разница, где нам провести остаток дней? Их впереди уже не так много. Еще несколько часов или несколько зим — и не останется ни одного из потомков больших племен, живших когда-то на этой земле или из той горстки сейчас скитается по лесам. [ Так в оригинале — Прим. верстальщика.] Никто не станет оплакивать народ, такой же сильный, так же исполненный надежд, как ваш. Но к чему оплакивать гибель моего народа? Народы ведь состоят всего лишь из людей. А люди приходят и уходят, как морские волны.
Даже белый человек, чей Бог идет рядом с ним и говорит с ним, как друг говорит с другом, не в силах избежать общей судьбы. Может быть, вопреки всему, мы — братья; что ж, посмотрим. Но мы знаем одно — то, что и белый человек однажды откроет для себя: наш Бог — это тот же Бог. Напрасно вы думаете сегодня, что обладаете им, как хотели бы обладать нашей землей. Вам это не удастся. Он — Бог людей и одинаково сострадает человеку с красной и с белой кожей.
Земля драгоценна в его глазах, и тот, кто наносит ей вред, обливает своего Создателя презрением. Белые тоже не вечны, и, быть может, век их короче, чем у других племен. Если будете пачкать свою кровать, то однажды ночью сами задохнетесь в своих испражнениях.
Но и в своем падении вы будете возжигать сияющие огни, зажженные мощью вашего Бога, приведшего вас в эту страну и по замыслу, известному ему одному, позволившего вам захватить власть над этой землей и краснокожим человеком. Почему так случилось, для нас загадка, мы не в силах ее понять, когда все бизоны убиты, а дикие лошади укрощены, когда самые укромные уголки леса осквернены человеческим зловонием, а холмы, где созрел урожай, изуродованы телефонными кабелями.
Где звери с теплым пушистым мехом? Исчезли. Где орел? Его нет. Надо ли сказать «прощай» резвому коню и охоте? Но так перестаешь жить и начинаешь выживать.
И все-таки мы сейчас рассмотрим ваше предложение купить нашу землю. И если согласимся, то лишь для того, чтобы наверняка получить взамен ту резервацию, что вы обещали. Быть может, там мы закончим отпущенные нам краткие дни так, как нам нравится. А когда последний краснокожий человек исчезнет с этой земли и память о нем станет лишь тенью облака, летящего над прерией, эти берега рек и леса еще будут давать приют духам моего народа. Ведь они любят эту землю, как новорожденный — биение материнского сердца. Итак, мы продадим вам нашу землю, любите ее, как любили мы. Заботьтесь о ней, как заботились мы.
Сохраните в памяти эту страну такой, какой она будет, когда перейдет к вам. И, напрягая все силы, сердце, ум, сберегите ее для ваших детей и любите ее, как Бог любит вас всех.
Мы знаем одно: наш Бог — тот же, что у вас. Он любит эту землю. Даже белый человек не в силах избежать общей участи. Быть может, мы все-таки братья. Увидим».
Танец против потопа
Лет двадцать назад я путешествовал по лесам панамского Дарьена недалеко от границы с Колумбией в верховьях реки, называемой Туйра, знакомясь с народом, научившим меня тому, чего не отыщешь ни в одной книге, ни в каком философском учении. В те времена я не придавал особого значения глобальным проблемам западного общества, думаю даже, что я намеренно уклонялся от столкновения с ними — именно это и привело меня в леса у истоков рек, казавшиеся надежным убежищем, где все приобретает совершенно иной смысл. Несомненно, я думал, попав туда: вот место, куда не доносится суетный мирской шум, где замирает бессмысленный и раздражающий гам городской цивилизации, похожей на огромный обезьянник. Я оказался на самом краю земли, называемой индейцами «то кембу» («нос рек»), в девственном и уединенном месте, где возникает чувство, будто ты достиг некой высоты, ибо все тут прекраснее, ярче, чище — прежнего — небо, вода, солнечный свет в древесных кронах. Чувство, что здесь покуда раннее утро мира, в котором царствуют растения, птицы и насекомые, а людям надлежит держаться тихо и скромно.
Такими и были живущие тут ваунана — название их племени означает просто «люди». Несколько тысяч ваунана, спасаясь от жестокой власти карибов-чоко из Колумбии, укрылись в глубине лесов, вдали от современного общества, высокомерно не желающего о них знать. Ведь это дикари, — говорят в таких случаях, — люди, обходящиеся без одежды, живущие в домах без стен и питающиеся всем, что только можно найти в лесу: ягодами, кореньями, а еще птицами, змеями и насекомыми. Все, что они могут вырастить, — это пара ведер бобов или кукурузы посреди неистребимого подорожника. Кому до них какое дело?
Между тем эти люди практикуют обряд, насчитывающий тысячелетия и имеющий отношение ко всем людям земли. Всякий раз для воздаяния почестей верховному божеству Хевандаме, создателю земли и людей, мужчины, женщины, дети и старики сходятся вместе из всех уголков леса. Они окрашивают свои тела в черный цвет соком плодов дерева «кипар» (джагуа, Genippa americana). Мужчины надевают белые, цвета их бога, набедренные повязки, женщины — белые юбки. Все собираются вокруг большой пироги из бальсового дерева, подвешенной на веревках к четырем деревянным столбам. Затем они начинают танцевать при звуках флейты Пана и водяных барабанов, медленно кружа вокруг пироги. При этом они бьют по корпусу пироги деревянными палками. Час за часом до самой ночи лесная поляна оглашается этой странной музыкой, монотонным пением, присвистом флейты и глухими ударами по пироге, похожими на дробь огромного барабана. Танец и музыка обращены к Хевандаме, это молитва о том, чтобы он уберег землю от нового потопа. Они знают, что божество гневается, раздраженное людской злобой и неверием, и может, как уже бывало, в любой миг решить покончить со своими созданиями, открыть затворы, выпустив воду из небесных облаков и земных рек, чтобы уничтожить все мироздание. В глубине леса ваунана — единственные, кто знает о нависшей над миром угрозе. На свой манер они упрашивают бога, танцуя вокруг магической пироги, единственного напоминания о первом потопе, чтобы Хевандама не поддавался гневу и не обрекал на погибель людей и животных.
Есть что-то трогательное и волнующее в этом обряде. Один из самых изолированных народов на планете, почти лишенный земли, горстка индейцев, неизвестных миру, который относится к ним с пренебрежением, живущих посреди леса, не имея представления о том, что трясет и ломает современную западную цивилизацию, не подозревая об удивительных открытиях науки и о том, какие беды в результате могут постичь человечество, — этим людям, однако же, дано свыше интуитивное знание о грядущем разрушении мира и в то же время — власть и воля его сохранить. У них достаточно веры, чтобы спасти не только себя, но и все человечество. Они ведут свой танец-молитву без лишней патетики, смиренно, естественно, как живут в остальные дни, — просто им ведомо: если они перестанут плясать вокруг волшебной пироги, вознося мольбы Хевандаме, чтобы он не губил мир, то никто другой этого не сделает.
А как может писатель противодействовать новому потопу, ныне грозящему уничтожить все и вся? Как может человек, какой угодно человек, противостоять термоядерной смерти, которую наука изобрела, чтобы вернее прикончить и его, и самое себя? Что делать человеку здесь, в центре Европы, или где-нибудь еще, чтобы попытаться спасти свое будущее? И все же, вероятно, ему дано, как лесным людям из племени ваунана, просто пуститься в пляс, выбрав музыку, подходящую для него. То есть говорить, писать, действовать, чтобы попытаться своей молитвой собрать мужчин и женщин вокруг пироги. Он способен на это, а другие, услышав его музыку и голос, разобрав слова его молитвы, присоединятся к нему, чтобы отдалить угрозу, превозмочь зловещий рок.