Праздник покойной души - Страница 15

– Я бы его догнал, если бы не Фимка, – посетовал Гришка. – Выскочила прямо под ноги. Когда к воротам подбежал, он уже в проулок свернул. Там у него машина стояла. Удрал, сволочь! Ну ничего, я потом замки поменяю, а сегодня сам здесь заночую. Больше не сунется – испугался. Минут десять посидите, я домой наведаюсь. Тут недалеко, третий дом по этой же стороне.

Как по команде мы вскочили и одновременно гаркнули:

– Мы на улице покараулим!

– Как хотите, – пожал плечами Гришка и вышел из дома через новостройку.

– Или дурак, или герой. Действительно ничего не боится. Третьего не дано… – задумчиво проронила Наташка.

– Дано, но не про него: кажется, кто-то ловко пользуется смертью Антонины Генриховны, – высказала я свое предположение. – В таком случае, никакого привидения не было и в помине.

– В помине оно как раз было. Тот, далеко не ангельский голосок, что мы слышали ночью, точно принадлежал Милкиной матери…

– Я с этим не спорю. Наталья, нам надо еще раз осмотреть строящуюся часть дома!

– Да ни за что-о-о! У меня семья, ребенок… еще не женатый. Пусть лучше Гришка туда слазит. Я сейчас даже в бывшую комнату Антонины при полном освещении не пойду.

– Я тоже. А в новостройку наведаемся среди бела дня. Можно с твоим неженатым Лешиком.

– Лучше с твоим неженатым Славиком. Или обоими… неженатыми.

На этом спор прекратился. Мы, не торопясь, одевались. Фимка, забыв про свое недавнее бедственное положение, развалилась на полке и с любопытством следила за нами.

Гришка вырос перед нами бесшумно:

– А говорили, на улице подождете…

Мы даже не вздрогнули. Сколько можно бояться? Очевидно, наступил переломный момент…

– С вещами? – иронично поинтересовалась Наташка.

– Да вот, мать кое-какие шмотки сунула. – Он выкинул из пакета байковое одеяло, и оно аккуратно плюхнулось на диван. – Придется душем Станиславовны воспользоваться. Дом не оставишь.

– Гриш, а ты знал Лизу? Она сиделкой у Антонины Генриховны работала.

– А кто ж ее не знал? Мировая баба! Я бы на ней хоть сейчас женился, несмотря на то что мы не пара. Ох, Антонина над ней и поизмывалась напоследок! То не так, это не этак! А Лизка все со спокойной улыбочкой: «Извините, сейчас вам новую кашку сварим…» Вернется назад с этой же тарелкой и говорит: «Попробуйте новую, Антонина Генриховна». Бабка попробует и скажет: «Теперь другое дело…» А Лизок опять улыбается. Ни разу не слышал, чтобы ворчала там или ругалась. Жалела очень и Антонину, и Станиславовну. Ну Станиславовну хоть есть за что! Вкалывает с утра до вечера, добытчица. Добрая и порядочная. А дочь – оторва! Случись что со Станиславовной, на могиле канкан спляшет, а денежки в два счета распузырит. Сам ее два раза до дома волок – с местными отморозками тусовалась, самогонки нажралась. Ей еще и четырнадцати не было. Летом на каникулы она всегда сюда приезжала. Тогда Дашковские в сарае жили.

– В твоем? – удивилась Наташка.

– Зачем в моем? В своей собственной развалюхе на конце участка. Терраску к ней пристроили и жили. Большую часть времени Ольга Ивановна – бабка Станиславовны, одна жила. Говорили, что она то ли помещицей была, то ли из раскулаченных. Дом у них вроде тут стоял. На этом месте, где мы сейчас с вами находимся. С колоннами. Сожгли его в революцию. Моя бабуся рассказывала, что эту Ольгу все очень жалели. Она бесплатно детей учила. Больным, бедным помогала… Ну ладно, я к Станиславовне в душ пойду. Как в грязи вываляли…

Гришка выжидательно уставился на нас, уверенный, что мы намек поняли – пора и откланяться.

Я сделала вид, что ищу в сумочке срочно понадобившуюся записную книжку.

– Да у тебя ее сроду не было! – не вовремя влезла Наташка. – Пойдем… Если желаешь, я тебе свою подарю.

– В два кило весом? – откликнулась я, продолжая обдумывать занимавший меня вопрос.

– Зато не потеряешь! И раскопки в сумке не потребуются, – продолжала свои нравоучения подруга.

– Значит, Милочкина бабушка действительно была дворянкой… – пробормотала я себе под нос, решив прекратить поиски того, чего действительно не было.

– Дворянкой? – развеселился вдруг Гришка. – Вот приедете летом, увидите за деревней пригорок. Там родник бьет и по лощине разливается, где место поглубже. Моя бабуся рассказывала – она еще девчонкой была, эта Ольга Ивановна за свою жизнь три раза зимой с мостика в эту лощинку наворачивалась. Выбраться сама не могла, в лед вмерзала, ее деревенские топором вырубали, домой привозили, на печку закидывали. Оттает и хоть бы хны! До девяносто лет дожила! Какая ж она дворянка? Дворянка давно бы окочурилась.

– Ну и замечательно! – вклинилась Наташка. – Ирина Александровна, нам уже совсем некогда. У тебя дома голодный бунт начался. Будь здоров, Гриша. Звони, – и с этими словами подтолкнула меня к двери. – Мы, Гриша, с этой стороны выйдем. Привыкли уже.

Гриша понимающе хохотнул и закрыл за нами дверь на ключ.

Всю дорогу до дома мы с Натальей обсуждали новости. Получалась не очень приглядная картина: Дашковскую Людмилу Станиславовну хотят довести до сумасшествия, либо (не знаешь, что лучше) до могилы. Стандартный вопрос: кому это выгодно? Антонину Генриховну и Эдика с некоторыми сомнениями вычеркнули из списка подозреваемых в первую очередь. Затем вычеркнули Маринку, исходя из народной мудрости «не руби сук, на котором сидишь». По той же причине вычеркнули и бэушного гражданского мужа Милочки, перешедшего в качестве «секонд-хенда» дочери. Маринка ни в чем не нуждалась, и лишние заботы в виде наследственной возни едва ли ей нужны. Наследство и так не уйдет. В свое время. А Маринкин «друг» – явный приспособленец. Ему должно быть везде хорошо, где хорошо кормят, поят за чужой счет и одаривают любовью. Потом вычеркнули Лизу – а на фига бывшей сиделке сживать со свету бывшую работодательницу? И наконец, Гришку. На фига ему, прорабу строительства дома и помощнику по ряду поручений изводить свою работодательницу? Больше подозреваемых не осталось. В конце пути немного поспорили и в результате восстановили весь список подозреваемых заново. В том числе и Антонину Генриховну с Эдиком. Причина простая: перестали верить в смерть как в факт единовременный и окончательный. Не так давно имели возможность убедиться, что некоторые человеческие особи ухитряются отойти в мир иной дважды. Был такой «Краткий экскурс не в свое дело».

Дома ждала печальная новость: возвращение блудной части нашей семьи в количестве двух человек откладывается до субботы. «Блудной» – потому что она заблудилась в бюрократических проволочках, связанных с оформлением купли-продажи жилого двухсотлетнего дома и прилегающего к нему участка земли в десять соток. За небольшое по московским меркам вознаграждение ждали внеочередных визитов землемера и представителя Бюро технической инвентаризации. Только сын должен вернуться сегодня, на перекладных, часам к двенадцати ночи. Декабрь – время зачетов. Больше всего удивила Димкина предусмотрительность. Как в воду глядел, оформил на работе краткосрочный отпуск с понедельника по пятницу. А мне ничего про это не сказал. Удивительный человек: если бы прикатил сегодня, завтра торчал бы уже в своей больнице. Досрочно.

Аленка грустно стояла у окна, настроенная на минорный лад. Вокруг сидели такие же грустные кошки. Утешать никого не хотелось. На меня тоже напала зеленая тоска.

– Жаль, что бабулин дом заранее не развалился по собственной инициативе.

В голосе Аленки звучало раздражение.

– При бабушке не ляпни! – предостерегла я. – Для нее этот дом – часть жизни. Она там тоже школьные каникулы проводила. Плюс праздники, плюс отпуска, плюс заслуженный отдых на пенсии. Если его, конечно, можно назвать отдыхом. Вы со Славкой, как могли, превращали это времечко в тяжелые будни. Хуже, чем на шахте в забое.

– Мам, ты так говоришь, словно сама уголь добывала!

– Не-а. Я – сеятель. Разумного, доброго, вечного… В ваши со Славкой головы.

– То-то она у меня забита не тем, чем надо!