Правоверный - Страница 7

В трехкомнатном номере гостиницы, куда он был определен, находились еще двое курсантов: один афганец-пуштун, второй югослав, а если быть точнее, хорват. Друг другу их никто не представлял, но и знакомиться, также не запрещалось. Общались между собой на английском языке на самые, безобидные темы: погода, религия, выпивка, женщины, и спорт…

Всего слушателей, как посчитал Фил, в столовой, было тридцать человек.

Занятия с Филом проводились индивидуально: английский язык, агентурная разведка, радио и электронная связь и, много других дисциплин, которые, к счастью для него, были ему уже знакомы. Много времени уделялось вниманию физической подготовке…

Но первое чему его подвергли, это проверка на детекторе лжи. Потом еще, и еще. И так три проверки. Проверки всегда проводилась в одной и той же маленькой комнате с белыми стенами, в центре которой стояло кресло, с мягкими подлокотниками и подголовником, и проводами, напоминающими щупальца огромного паука. Каждый провод, заканчивавшийся электродом, был прикреплен к его голове, груди, запястьям. За креслом испытуемого, около стенда, от которого исходило ровное гудение, в белоснежном халате сидел оператор. И одни и те же вопросы, на которые нужно было ответить просто, — «да», или «нет». Его ли имя Чумаков Владимир Иванович? Родился ли он 5 июля 1951 года в г. Душанбе? Были у него другое имя? Правдиво ли он заполнял специальную анкету? Действительно ли был отчислен с четвертого курса Таджикского Государственного университета за пьяную драку? Будучи членом ВЛКСМ, принимал ли участие в политических мероприятиях? Работал ли в КГБ и ГРУ? Как относится к наркотикам? Не является ли гомосексуалистом? Почему не женат? И т. д. и т. п.

Подтекстовая беседа всегда проходила более часа. Специалист записывал все даты, имена, затем детализировал каждый вопрос, вставляя в него такие выражения «не иначе как» и «за исключением». После чего Фил снова должен был отвечать, — «да» или «нет». Особенно ему запомнился вопрос на последней проверке. Тогда специалист, работавший с ним, сидел и спокойно шелестел бумагами осциллографов, просматривая их записи. Фил расслабившись, стараясь ни о чем не думать, сидел и дремал в кресле. Неожиданно, словно выстрел, прозвучал еще один вопрос:

Правдиво ли он ответил на все заданные ему вопросы? Ответив машинально «да», он почти сразу почувствовал, как ослабли на запястьях рук манжеты…

Последующие занятия проводились в основном в спортзале. В этот день, инструктор капрал Моррисон, — здоровенный негр, обучал его падению со стула. Когда Моррисон ему об этом сказал, Фил невольно улыбнулся. Но когда тот объяснил, что, не дай Бог, если Фила будут при допросе избивать, а он при этом будет сидеть на стуле, вот тогда-то он и вспомнит старину Бена Моррисона…

… В центре спортивного зала стояло два стула.

— Садись, — скомандовал он Филу.

Сам сел напротив. Затем резко поднялся и ударил Фила в челюсть. Фил взлетел со стула, и оказался лежащим на мате. Удар профессионала был намерено скользящим, и поэтому вреда никакого не принес.

— Вставай и снова садись, — Моррисон помог Филу подняться.

— Положи руки на колени, расслабься. Запомни, ты всегда должен находиться в расслабленном состоянии, даже если тебя привяжут к столбу и начнут лупить палками. У расслабленного меньше шансов получить увечье. Нижние зубы ни в коем случае не должны касаться верхних. Вот так….правильно, отпусти челюсть. Молодец.

Моррисон встал, подошел к Филу и, коснувшись его шеи, скомандовал:

— Расслабь шею!

Он еще раз придирчиво осмотрел Фила со всех сторон, ощупал огромными черными, похожими на саперные лопатки ручищами шею, мышцы спины, рук, ног.

— Ну, что ж, кажется ты готов. Тогда будем учиться падать. Возьмись руками за сидение, и начинай раскачиваться. Вжимайся в сидение так, как будто ты одно целое со стулом…

…Удар на себя приняла спина, плотно прижатая к спинке стула. И никаких ушибов, ссадин…

На следующий день была тренировка на специальных тренажерах по отработке падения на ходу скоростного поезда, автомобиля, трамвая.

— Из стремительно несущегося поезда надо прыгать задом и назад, и приземляться на согнутые ноги. В момент касания земли нужно мощно оттолкнуться и какое-то время бежать по ходу поезда. — И запомни, — наставлял Фила Моррисон, — главное, при падении не касаться руками земли. Ноги сами вынесут тебя. Если коснешься руками, сразу падение, и смерть. Понял?

— Да, сэр! — отчеканил Фил.

— Ну, раз понял, давай приступим к тренировке. Начнем с самого простого, — трамвая…

…На эту тренировку ушла целая неделя. И хотя он был весь в синяках и ссадинах, но похвалу инструктора, все же получил.

Уже около двух месяцев, как Филипп Джексон в Нью-Йорке, в неправительственной организации «Дом свободы». Хотя он и привык ничему не удивляться, но все же город, в котором он оказался и, теперь уже не проездом, постоянно продолжал удивлять его. Конечно же, впечатление на него произвел Манхэттен с его знаменитыми Сохо, Гарлемом, Гринвичем, о которых так много написано в романах и остросюжетных детективах.

Этот остров жил отличной от мегаполиса жизнью. Здесь царили свои неписанные законы, свои обычаи, свой образ мышления. И здесь же находился знаменитый Брайтон-Бич, — столица советской эмиграции, основанной для себя «отщепенцами», «диссидентами», и прочими, так называемыми элементами, попавшими в Америку в разные времена, и не для того, чтобы в ней раствориться, а для того, чтобы устроиться и жить здесь по своим собственным законам.

Посещая Брайтон-Бич, Фил любил бывать в еще редких тогда, русских магазинах, торгующих сразу всем, и поэтому напоминавших собою, обыкновенные советские сельпо и райпо. И даже ресторан, который он однажды посетил, напомнил ему второразрядную советскую забегаловку.

Но это была середина восьмидесятых…. Процветание Брайтон-Бич было еще впереди. И те, кто создаст из него один из респектабельных районов Нью-Йорка, насыщенный туристами, звездами советских театров и эстрады, прекрасными ресторанами и барами, — еще ходили у себя на родине с комсомольскими и партийными билетами в карманах. Они еще вовсю клеймили позором на комсомольских и партийных собраниях все тех же «отщепенцев», «диссидентов» и прочих «дентов».

Разбирая и просматривая дела эмигрантов, которые изъявили желание возвратиться на родину, в Советский Союз, он видел, что это желание исходит отнюдь не из идеологических соображений, или любви к ней ее заблудшего сына, а по банальной причине трудностей, с которыми пришлось в этом свободном мире столкнуться. И, как ни крути, родина, которую они не так давно кляли и проклинали, оказалась для них лучше…. А, что? Жилье дармовое. Жизненный уровень, хотя и не высок, но жить можно. И не надо бояться, что завтра окажешься у мусорного ящика. Где бы не работал, и сколько не работал, а зарплата все равно идет. И образование, и медицина, — все бесплатное. А тут? А тут нужно вкалывать, и за все платить…

… Знать бы этим «возвращенцам», что буквально менее чем через десять лет, их родина исчезнет с политической карты мира, а отдельные, появившиеся в ее недрах суверенные государства, в одночасье провалятся, нет, не в дикий, а в дичайший капитализм, а некоторые и в средневековье. И визитной карточкой этих государств, всех, без исключения, станут нищета, мусорные ящики, и безработица…

Сырое зимнее утро нудным дождем барабанило в оконные стекла рабочего кабинета. Серый туман навис над огромным мегаполисом, окутав его своей промозглой пеленой.

Фил занимался своей обычной рутинной работой, которая день за днем, длилась уже почти два месяца.

Сейчас он готовился на доклад к своему шефу Марку Стивенсу.

Марк Стивенс — руководитель Советского сектора «Дома свободы», сидел в своем уютном кабинете, и просматривал список бывших советских граждан, добивающихся возврата на родину.