Правосудие - Страница 8

- Они знают, — говорил он. — Но все равно попадаются, потому что внимание рефлекторно переключается на грудь, а про яйца забывают. «Не забывай про яйца», — сказал он сам себе и ушел в свою спальню, забаррикадировавшись изнутри глухотой запертой двери.

Следующим утром действо проросло — звонком из Парижа.

- Я хочу приехать. Ты не против? — спросила бывшая жена и бывшая любовница.

- Не против. Но у меня женщина.

- О. - в трубке возникло молчание, затем смешок. — Ты времени не теряешь.

- Это не моя женщина. Она… крестница Тани.

- Тоже цыганская ведьма?

- А куда ты дела своего Владимира? Он уже не владеет твоим сердцем?

- К черту Владимира. У Эвелины проблемы.

Эвелина была тем единственным, что они нажили условно-совместно, она училась в частной школе в Арле.

- Какие проблемы?

- Те же, что и раньше. Я же не могу везти ее в Штаты — там она найдет то же самое.

- Приезжайте.

- Сегодня вечером. Я так понимаю, что ты не склонен встречать нас в аэропорту?

- "Ну"

- Ладно, не напрягайся, сами доберемся. Только пусть твоя цыганочка наденет трусы перед нашим приездом.

Он молчал.

- Пока, — сказала она, не дождавшись ответа.

- Пока.

- Сегодня вечером приедет моя бывшая жена с дочерью, — сказал он Берте за завтраком. — Жена — стерва. У девчонки проблемы с наркотой. Я прошу тебя, во-первых, не ввязывайся, во-вторых, постарайся сделать вид, что ты хорошая девочка.

- Хорошо. А тебе я кто?

- А кто ты мне?

Они помолчали, глядя друг другу в глаза.

- Вот на том и остановимся, — заключил он.

До приезда родственников он, ничего не оставляя случаю, проконтролировал территорию на предмет сокрытия следов изысков и эксцессов - ему не хотелось, чтобы Эвелина наткнулась на некоторые аксессуары быта Берты, или Рита, любившая шарить по углам, обнаружила в горне чьи-то недогоревшие зубы. Автомобильный хлам, непригодный к переплавке, он давно сплавил в ближайший омут недалекой речки, а чистый металл стоял в аккуратных болванках в кузнице, ожидая нового рождения в огне. Он скормил собакам остатки замороженного мяса, выбросил увядшие без употребления розги и еще раз протер полы в помещениях хлорированной водой — теперь он был чист перед Богом и людьми. Берта продолжала носить его джинсы, его белье носки, свитер, ботинки и куртку, но Рита не так хорошо знала его гардероб, чтобы заметить это.

- Ты замел все следы, — заметила Берта, наблюдавшая его хлопоты. — Кроме следов на моей заднице.

- Еще остались? — удивился он.

- Еще как остались. Я полагаю, это последствия моего лечения?

- Да. Таня потребовала, чтобы я отхлестал тебя — для пользы дела.

- А ты больше ничего не делал — для пользы дела?

- Нет. А ты не полагаешь ли, что я изнасиловал тебя, бессознательную?

- Я не была так уж бессознательна, Я помню боль, но она, почему- то, связана в моих воспоминаниях с наслаждением.

- Наслаждение — это ослабленный вариант боли.

- А боль — это усиленный вариант наслаждения?

- Да. Нервный механизм, который задействован в том и другом случае — один и тот же. Недаром люди кричат и от боли, и от оргазма.

- А когда в механизме что-то перемыкает — получается мазохизм?

- Да. Но в этом механизме перемыкает все, причем — постоянно и изначально.

- Что ты имеешь в виду?

- Все. Человек — изначально неестественное существо, перманентный извращенец.

- Это как?

- Он может выжить только в искусственной среде — в микроклимате очага, печки или кондиционера. Чужая шкура, надетая для сугреву - это уже извращение. Так же, как и жрать мясо, имея зубной и пищеварительный аппарат, приспособленный для растительной пищи. Эти странные привычки сбили все естественные биоритмы, в том числе и сексуальный. Человек может трахаться в любое время года и научился множеству странных способов извлекать кайф из сексуального инстинкта.

- Например?

- Например, он изобрел поцелуй — чудовищное извращение с точки зрения любого нормального животного. И научился считать половые запахи отвратительными, хотя природа наделила человека специальными органами для выделения и распознавания этих запахов. Нюхать и лизать половые органы — это нормальный способ полового поведения для всех млекопитающих, а вот засовывать свой язык кому-то в рот — это извращение, такое же, как и привычка балдеть от синтетических дезодорантов. А венцом всех извращений является любовь — половой психоз, который выражается в ненормальной и хищнической фиксации на особи противоположного пола, мании. Но пика своей аморальности, по уровню злоумышления против норм Природы, любовь достигает в браке.

- Почему?

- Потому что брак является препятствием к нормальному размножению вида.

Берта рассмеялась:

- Нисколько не является.

- Это потому, — он ухмыльнулся, — что природная извращенность человека столь велика, что он научился аморально нарушать даже самые аморальные из своих институтов.

Они расхохотались вдвоем.

Над лесом давно уже взошла холодная луна, когда у ворот заурчал автомобильный мотор, залаяли собаки — прибыла делегация из Парижа.

- А вы не раскинете ли для меня картишки? — спросила Рита, отставляя пальчик и берясь за бокал привезенного с собою шампанского. Они сидели за представительски накрытым столом, Рита не сняла красных лаковых сапог, Эвелина, полуотвернувшись, мрачно смотрела в огонь голландской печи.

- Я не умею гадать, — ответила Берта.

- Как?! — Рита широко раскрыла великолепные, загнутые ресницы.

- Вы же,

э-э-э…

- А вы умеете пользоваться терафимом? — спросила Берта.

- Что?

Рита не поняла иностранного слова, но, учуяв подвох, сузила тигриные глаза.

- Это такая штука, которую ваши предки применяли для предсказания судьбы, — пояснила Берта.

Багровая волна начала заливать лицо Риты, от мраморной шеи.

- Не любим евреев? — наконец, выдавила она — самое глупое, что можно было сказать в данной ситуации.

- Отчего же? — Берта широко усмехнулась, увидев, что противник открылся, ее белые зубы сверкнули в пламени свечей. — Очень даже любим. Даже знаем, что такое терафим.

Он с удивлением покосился на нее, он не подозревал в этой женщине такой светской изощренности в фехтовании словами. Берта была одета в джинсы, толстые носки и застиранную ковбойку, но ее грудь распирала рубашку, у нее была тонкая талия, крепкая задница и стройные ноги — она всегда была во всеоружии. Эвелина посмотрела на нее с интересом.

- А как применяли терафим?

- Его ублажали жертвой, а потом вопрошали о будущем.

- Это был идол?

- Эвелина! — Рита не была сильна в еврейской истории, как, впрочем, и в любой другой истории, но надо было перехватить инициативу.

- Перестань заниматься глупостями, тебе есть о чем подумать! Серые, грозовые глаза Эвелины потемнели.

- Перестань затыкать мне рот!

- Не смей так разговаривать с матерью!

- Перестаньте! — он пристукнул ладонью об стол, тихо звякнул хрусталь. — Перелет на вас подействовал или недолет — но, по-моему, вам надо принять душ и лечь спать, а не наливаться шампанским.

- С каких это пор мы стали такие правильные? — насмешливо протянула Рита. — Ты хочешь поскорее отправить нас баиньки, чтобы как следует гульнуть со своей подружкой? Времени не было?

Так было всегда и все начиналось сначала, из любого момента жизни Рита легко соскальзывала в привычную стихию склоки, и ее могла остановить только пощечина или задирание юбки на голову. Впрочем, рука у нее была и у самой — тяжелая и быстрая, но, раздвинув ноги, она уже не могла на них устоять и падала на спину, надежно и быстро, открывая рот только для того, чтобы издать вопль оргазма, может быть, поэтому ее так часто валили на спину — чтоб заткнулась. Он хорошо знал оба способа и понимал, что в данной ситуации оба они неприменимы, но понятия не имел, как вести себя с Эвелиной. Рита увезла ее в Штаты, когда той едва исполнилось четыре года, в следующий раз он увидел дочь уже четырнадцатилетней, когда у нее впервые возникли проблемы с наркотой, потом - еще пару раз, но без всякого общения, — слишком много времени отнимала мама. Теперь Эвелине было семнадцать лет, и он не знал, как вести себя в присутствии этой, незнакомой, фактически, девушки.